Дэвид Стори - Такова спортивная жизнь

• Название: Такова спортивная жизнь
• Автор: Дэвид Стори
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1967

Дэвид Стори — один из известных писателей современной Англии. Он вырос в шахтерской семье и в 19 лет стал профессиональным игроком в регби, чтобы заработать деньги для поступления в Высшую художественную школу. Несмотря на то, что ему удается достигнуть определенных успехов — его картины выставлялись на нескольких выставках в Лондоне, — он оставляет живопись и целиком посвящает себя литературному творчеству.

«Такова спортивная жизнь» — первый роман Стори. Он сразу же принес ему мировую известность. В 1962 году роман был экранизирован. Фильм «Такова спортивная жизнь» с успехом обошел экраны многих стран мира и в том числе Советского Союза. С тех пор Стори опубликовал еще два романа — «Бегство в Кэмден» и «Рэдклиф».

---

Я вышел, хлопнув дверью. Дом задрожал. Представляю, что она почувствовала, когда весь ее дом задрожал. Я хлопнул дверью еще два раза и бродил вокруг до поздней ночи, а потом пошел убивать время в «Мекку» и попробовал подцепить девочку.

Всю следующую неделю она не могла решить, отказать мне от квартиры или нет, я это прекрасно видел. На этот раз я не знал, как она поступит. Когда я в среду вернулся с работы, на ней было серое шерстяное платье. Она накрыла стол к чаю, а Линда и Йен уже поужинали.

— Вы сегодня куда-нибудь собираетесь? — спросил я.

— Мы только что вернулись из парка, — сказала она и, напирая на каждое слово, прибавила: — Мы гуляли и еще не успели переодеться. Они устали. — Она кивнула на ребят, которые дремали под одеялом на кушетке.

Она смотрела, как я ем. Наверное, она не знала, что смотрит слишком пристально, и я старался не обращать внимания.

— Я хотела вас спросить… — сказала она.

— Съеду я или нет?

— Знаете… нам надо что-то решить.

— Вы хотите отказать мне от квартиры?

— Я хочу не этого, — сказала она, как будто еще не решив. — Нужно кое-что выяснить. Верно? — Занятая своими мыслями, она взглянула мне прямо в лицо — для нее это был хороший знак. Ее выпуклый лоб светился такой же напряженностью, как и глаза, словно у итальянской матери в американском фильме. — Я вот о чем: вы понимаете, почему я спросила с вас такую маленькую плату?

— Потому, что я помогаю по дому. Я так думал.

— Я раньше никогда не сдавала комнат. У меня на уме было взять жиличку. Только какая женщина пойдет сюда? До вас приходили одни ирландцы. Вы не думайте, что я недовольна вашей помощью.

— Сколько вы тратите на мою еду?

— Я не об этом говорила. Это сюда не относится.

— А, бросьте! Конечно, вы должны брать с меня больше. Вы же тратите на меня не меньше трех фунтов. — Как только я заговорил о деньгах, ее лицо стало каменным. — Некоторые хозяйки берут даже пять фунтов в неделю. Я вам прямо скажу: когда я первый раз сюда пришел, я решил, что мне здорово повезло.

— Мне совершенно не нужно, чтобы вы перечисляли все мои промахи.

— Я и не перечисляю. Я просто хочу, чтобы вы поняли, что вас больше всего мучает. Неужели я не могу раз в жизни поговорить с вами по-человечески? Если бы вы слушали, что я вам говорю, у вас все пошло бы по-другому.

Она встала, стараясь сдержаться. Мы оба хотели быть добрыми, проявить сочувствие, но оба боялись поторопиться и продешевить. Ее переживания всегда казались мне показными. Из-за этого я никогда не знал, когда она расстроена всерьез, а когда нет.

— Я хотела бы, чтобы вы не старались каждый раз вывести меня из себя, — сказала она. — Я просила вас и прошу вас снова: оставьте меня в покое. У меня нет сил это вынести.

— Я уйду, — сказал я.

* * *

Заброшенное поле наводило на меня тоску. Оно составляло центральную часть собачьих бегов. Клуб был из тех, которым трудно содержать дублирующую команду, поэтому большинство игроков набирали на одну игру с соседней шахты. От этого здесь все шло кое-как. Когда мы вышли из автобуса, несколько мальчишек начали просить у нас автографы. Они глядели, как мы рассматриваем полуразвалившийся стадион: неподстриженную траву, скверную дорожку, колдобины на поле. Низкие, кое-как сколоченные трибуны совсем заслоняли город, потому что стадион был устроен на вершине старого осевшего террикона.

Я приготовился написать свою фамилию и увидел, что в углу уже нацарапана подпись Чарльза Уивера.

— Где ты это раздобыл? — спросил я паренька.

— У одного типа на трибуне. Мы его попросили.

— Давно?

— Только что. Минут пять назад.

Это вполне похоже на Уивера — раздавать автографы. Я поставил свою подпись под его и посмотрел на трибуну. Там было пусто. Зрители должны были собраться минут через двадцать, не раньше. Зачем он-то сюда пришел? Я прикидывал и так и этак, но выходило одно — из-за меня. Вместе с остальными я пошел в маленькую нетопленную раздевалку, позади мест, отведенных для букмекеров. Они уже расхаживали там, притопывая, грея руки под мышками, споря друг с другом и дожидаясь, пока Дикки скажет, кто будет сегодня играть.

— Неужели нельзя отменить этот матч? — заговорил кто-то. — Каждый год одна и та же история. Сначала тебя как следует заморозят, а потом оторвут голову. Как будто в морг являешься.

— Уж ты-то, покойник, наверняка это знаешь, — сказал Дикки. Язык у Дикки подвешен как надо.

— Я бы отдал им премию за выигрыш, только бы не приходить сюда.

— Услышал, наверно, призывный глас с небес.

— Ты, приятель, сначала поезди сюда столько годков, сколько я, а потом…

— Что же ты не играешь в основном составе?

— Вот, черт возьми, младенец. Отвяжись!

Дикки и тот помрачнел. Выйдя на поле, мы прыгали, бегали, перекидывались мячом и все равно не согрелись. Уивера на трибуне не было. Единственным местом, где он мог находиться, была будка стартера. Но на нее падала тень, и я не разглядел, есть ли там кто-нибудь.

Игра началась со свалки и никак не ладилась. У меня все шло ничего, но хавбекам, несмотря на их доспехи, доставалось так, что я не стал бы за те же деньги меняться с ними местом. Шахтеры уж что-то, но все силачи. Увертываться от их кулаков и бутсов — все равно что плясать между дождевыми каплями.

Перед концом игры кто-то тычком ударил меня в переносицу. Мяч у меня вырвали, и я лежал плашмя, вдыхая запах шлака и дожидаясь, пока Дикки подбежит ко мне с губкой.

— Что это еще за штучки? — спросил он с какой-то особенной злостью.

— Регби, будь оно проклято.

— Значит, попал в точку. Ну, раз ты теперь знаешь, с чем его едят, может, на этом и успокоишься. Расквасился ты здорово, так что пошли. — Мне ничего другого не оставалось. Ему пришлось поддерживать меня, пока я тащился с поля, как будто у меня было пять ног. — Сегодня у тебя день особый. Поберегись.

— Ты о чем, Дикки? — Я попробовал на него посмотреть.

— Держись подальше от заварухи и спрячь кулаки. За милю видно, как ты ими машешь, — больше он ничего не сказал.

— Не я один. Там их еще двадцать пять.

— Если судья тебя поймает, ты будешь один. Один-единственный. Он может дисквалифицировать тебя на три игры. Послушайся моего совета: проболтайся до свистка и не лезь на рожон.

Он окунул мою голову в ведро, дал мне понюхать нашатыря, и я пошел назад.

Я изо всех сил старался не попасть в свалку, не рвался к мячу и следил, чтобы не очутиться под ним, когда он падал на землю. Впервые я боялся, что меня ударят. Все лицо у меня болело и мозжило, как будто кости нашпиговали булавками.

— На этом поле в регби вообще не играют, — сказал Дикки, когда мы притащились в раздевалку. — Хорошо хоть, что все уже позади. Каждый год одно и то же. Они выходят на поле, только чтобы подраться.

— Ей-богу, Дикки, они еще при римлянах живут, гладиаторы, да и только.

Мы пили чай в ветхом павильоне, выходившем окнами на трек. Никто не разговаривал. Красные, разгоряченные, блестящие после бассейна лица были повернуты к запотевшим слезящимся стеклам. Всем хотелось попасть назад в город, в «Мекку», почувствовать себя людьми.

Зимнее солнце еще не село, когда мы отправились в сорокамильный путь по плоской равнине обратно к нашим долинам, и настроение у всех постепенно поднялось. Уивера я так и не видел.

Большинство сошло на Булл-Ринге.

— Артур, ты можешь остаться? — спросил Дикки. — Мы должны отвезти барахло в Примстоун. Тебя там хотят видеть.

— Зачем?

— Я думаю, ты знаешь больше моего. Держись, скоро приедем.

Один из служителей, дожидавшийся автобуса, показал мне комнату, где заседал комитет. Первым я узнал Уивера, хотя он стоял в глубине, разглядывая фотографии команд городского клуба. Потом я увидел собаку и Джорджа Уэйда. Пес спал у камина.

— Я слышал, вы попали сегодня в переделку, — сказал Уэйд. Он расщедрился на улыбку и протянул мне руку. — Я полагаю, Артур, вы догадываетесь, зачем мы попросили вас прийти.

— Я не ждал, что это будет так скоро, — ответил я.

Он обдумал мои слова и потом сказал:

— Да, пожалуй. И очень хорошо, мой друг. — Мы пожали друг другу руки. — Ну, садитесь, пожалуйста.

Всего их тут было пятеро. Кроме Уэйда и Уивера, краснолицый секретарь Райли и еще два члена комитета, которых я раньше никогда не видел. Мы расселись вокруг полированного дубового стола. Уивер оторвался от фотографий и улыбался направо и налево: мне, Уэйду, собаке, столу, стенам.

— Если я не ошибаюсь, вы уже знакомы с мистером Уивером, — сказал Уэйд. — Это мистер Райли, секретарь нашего клуба. Эти два джентльмена — мистер Главер и мистер Торп — представляют интересы комитета.

Я посмотрел на Уивера, чтобы собраться с духом. Он по-приятельски уставился на меня и спросил: