Иван Крузенштерн - Первое российское плавание вокруг света

• Название: Первое российское плавание вокруг света
• Автор: Иван Крузенштерн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-32303-6

Русские долго запрягают, но быстро едут. Эта старая поговорка как нельзя лучше характеризует вклад России в историю географических открытий.

Имеющая огромную морскую границу, Российская империя считалась сухопутной державой. В начале XIX века пробил наконец и ее час. Однако неспешное, осторожное каботажное освоение соседних вод и берегов – это ли задача для россиян? На три столетия задержавшись на старте, никакого другого плавания, кроме кругосветного, Россия себе не мыслила. К этому побуждали ее торговые и военные интересы, вопросы престижа, потребности бурно развивавшейся географической науки.

Два блестящих морских офицера, два патриота, движимые равно честолюбием и желанием послужить Отечеству, возглавили это предприятие. Это были прошедшие отличную морскую и военную выучку капитаны – Иван Федорович Крузенштерн (1770—1846) и Юрий Федорович Лисянский (1773—1837). В 1803—1806 годах на шлюпах «Надежда» и «Нева» они совершили первое русское кругосветное плавание.

Выйдя из Кронштадта, экспедиция посетила Данию, Англию, пересекла Атлантический и Тихий океаны, особое внимание уделила Камчатке, Курильским островам и Сахалину, доставила в Японию российское посольство во главе со знаменитым Н. П. Резановым (1764—1807), известным ныне широкой публике по рок-опере ««Юнона и «Авось»…

Во время плавания «Надежды» и «Невы» был собран такой огромный астрономический, географический и этнографический материал, что он не до конца изучен еще и сегодня. Особенно любопытны описания быта и нрава «дикарей» и рассказы о Камчатке и Японии. Примечательный факт: Крузенштерн и Лисянский произвели на жителей Страны восходящего солнца такое впечатление, что стали персонажами японских гравюр.

Кроме замечательных научных результатов, добытых экспедицией, кроме многочисленных дневников, которые вели ее участники, первое русское кругосветное плавание было увенчано великолепным и достойными памятниками – составленным И. Ф. Крузенштерном двухтомным «Атласом Южного моря» и замечательными записками обоих капитанов об этом путешествии. Ведь иногда корабли «Надежда» и «Нева» разделялись и шли отдельными маршрутами. Записки Крузенштерна – увлекательный и подробный рассказ о первой русской кругосветной экспедиции, о том, как Россия налаживала связи с тогда еще российскими Аляской и Калифорнией. Не менее интересную книгу Ю. Ф. Лисянского «Путешествие вокруг света на корабле “Нева“» издательство планирует выпустить в свет в 2015 году.

Электронная публикация книги И. Ф. Крузенштерна включает все тексты бумажной книги и базовый иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Бумажное издание богато оформлено: в нем более 150 иллюстраций, редчайших старинных карт и уникальных рисунков, в том числе и сделанных самим Крузенштерном и участниками этой великой экспедиции. Издание напечатано на прекрасной офсетной бумаге. По богатству и разнообразию иллюстративного материала книги подарочной серии «Великие путешествия» не уступают художественным альбомам. Издания серии станут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, будут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Я прошу читателя извинить меня в сем невольном отступлении от настоящего предмета, к которому опять возвращаюсь.

Мы крайне обманулись, надеясь получить от японского правительства большую свободу, ежели каковою пользуются голландцы, которая, впрочем, казалась нам вначале столь презрительною, что мы с негодованием отказались бы от оной, если бы предлагаема была с условием не требовать большей. Но и в сей отказали нам вовсе. Время пребывания нашего в Нагасаки по справедливости назвать можно совершенным невольничеством, коему подлежал столько же посланник, сколько и последний матрос нашего корабля. Из сего ясно видно, что никто из нас, а особливо из находившихся всегда на корабле, не был в состоянии приобрести какие-либо, хотя бы и недостаточные, о сей стране сведения. Единственным к тому источником могли служить толмачи, которые, во всю бытность на берегу посланника, не смели к кораблю приближаться[71].

По сей причине не могу я удовлетворить читателя обстоятельным описанием сего государства, хотя пребывание наше продолжалось в оном более шести месяцев. Я намерен только рассказать здесь те происшествия, которые нарушали иногда тишину нашего заточения. Большая часть оных не заслуживает особенного внимания; но я не хочу и таковых пройти в молчании, поелику все, относящееся до малоизвестного государства, любопытно. Сверх того, простое, но верное представление случившегося с нами может некоторым образом привести прозорливого читателя к общим заключениям.

Не излишним поставлю я упомянуть, во-первых, о нашем невольничестве и о явной к нам недоверчивости японцев, не оставляя, впрочем, и оказанных посланнику нашему разных преимуществ, которым не было до того в Японии примера.

Первое доказательство строгой японцев недоверчивости состояло в том, что они тотчас отобрали у нас весь порох и все ружья, даже и офицерские охотничьи, из коих некоторые были очень дорогие. После четырехмесячной просьбы позволено было, наконец, выдать офицерам ружья для чищения, но и то поодиночке; спустив довольное потом время, выдали только несколько вместе. Полученные обратно ружья, не быв долгое время чищены, оказались по большей части испорченными. Впрочем, офицерам оставлены были при них шпаги, каковым снисхождением не пользуются никогда голландцы. Солдатам предоставили также ружья со штыками, чего голландцы и требовать не могут, ибо они столько осторожны, что никогда не показываются здесь в военном виде.

Всего удивительнее казалось мне то, что посланнику нашему позволили взять с собою на берег солдат для караула и притом с ружьями. Но сие преимущество допущено с величайшим нехотением. Толмачи всемерно старались несколько дней сряду уговорить посланника оставить свое требование. Они представляли ему, что оное не только противно их законам, но что и народ возьмет подозрение, увидев вооруженных иностранных солдат на берегу. Такового случая, говорили они, не было никогда в Японии. Само правительство подвергнется опасности, если на сие согласится. Видя, что все их представления не могли преклонить посланника оставить почетный караул свой, просили они его взять по крайней мере половину только солдат. Но он и на сие не согласился.

Настояние японцев, чтобы не иметь вооруженных иностранных солдат в своем государстве, было, кажется, единственное только справедливое их от нас требование. Ибо между просвещеннейшими нациями Европы иностранные послы не имеют своего караула. Сие обстоятельство было столь важно, что нагасакский губернатор не мог на то решиться сам собою. Более месяца продолжалось от начала сих переговоров до того времени, как позволено посланнику съехать на берег. Губернатор, вероятно, посылал между тем курьера в Иеддо.

По объявлении о сем малом торжестве над японцами, возвращаюсь я опять к унижениям, которые заставляли они чувствовать нас в полной мере. Мы не могли не только съезжать на берег, но и не имели даже позволения ездить на гребных судах своих около корабля в некоем расстоянии. Шестинедельные переговоры могли только склонить наконец японцев назначить на ближайшем берегу для прогулки нашей место, к чему убеждены они были болезнью посланника. Место сие находилось на самом краю берега. Оное огородили они с береговой стороны высоким забором из морского тростника. Вся длина его превосходила немногим сто шагов, ширина же не более сорока шагов составляла. С двух сторон стража наблюдала строгое хранение пределов.

Все украшение сего места состояло в одном дереве. Никакая травка не зеленела на голых камнях целого пространства. Явно видно, что место сие не соответствовало своему назначению, а потому и оставалось без предназначенного употребления. Для одних астрономических наблюдений наших, в коих японцы нам не препятствовали, приносило оно великую пользу. Когда отходило корабельное гребное судно к сему месту, называемому ими Кибач, тогда вдруг флот их в 10 или 15-ти судах снимался с якоря и, окружив оное со всех сторон, провожал туда и обратно.

В первый день прибытия нашего познакомился я с начальниками голландских кораблей и крайне желал продолжения сего знакомства. Но ни мне, ни голландцам не позволено было посещать друг друга. Японское правление простерло так далеко свое варварство, что запретило нам даже послать с голландцами, отходившими из Нагасаки в Батавию, письма и лишило тем желанного случая писать в свое отечество. Посланнику только позволено было отправить донесение к императору, но и то с таким условием, чтобы писать кратко об одном плавании из Камчатки в Нагасаки, присовокупя к тому извещения о благосостоянии всех, на корабле находившихся. Сие к государю нашему написанное донесение велели толмачам перевести на голландский язык и доставить губернатору с подлинника копию, которая так точно была бы написана, чтобы каждая строка оканчивалась однофигурною с подлинником буквою.

По сравнении такой копии с подлинником прислал губернатор донесение на корабль с двумя своими секретарями, чтобы оное в глазах их было запечатано. При отходе голландских кораблей приказали нам не посылать к оным своего гребного судна ни под каким видом. Когда я во время прохода мимо нас голландских кораблей спрашивал начальников оных об их здоровье и желал им счастливого плавания, тогда ответствовали они мне одним маханием рупора. Начальник голландской фактории извинялся в письме своем к нашему посланнику, что управляющим кораблями запрещено было наистрожайше не подавать ответа на вопросы наши ни малейшим голосом. Нельзя найти равносильных слов к выражению такого варварского уничтожительного поступка.

Крайне жалко, что просвещенная европейская нация, обязанная политическим бытием своим одной любви к свободе и ознаменовавшаяся славными деяниями, унижается до такой степени из единого стремления к корысти и рабски покоряется жестоким повелениям. Невозможно смотреть без негодования на повержение почтенных людей к стопам японских чиновников, не имеющих иногда никакого просвещения, и которые не отвечают на сие уничижительное изъявление почтения ни малейшим даже мановением головы.

По сообщении посланнику позволения иметь на берегу свое временное пребывание отвели ему жилище довольно приличное. Но едва ли укреплен столько в Константинополе семибашенный замок, сколько Мегасаки. Так называлось место пребывания нашего посланника. Сей дом находился на мысу столь близко к морю, что во время прилива подходила вода с восточной и южной стороны оного к самым окнам, ежели можно назвать окном квадратное в один фут отверстие, переплетенное двойною железною решеткою, сквозь которую проходил слабый свет солнца. Высокий забор из морского тростника окружал строение не только с береговой, но и с морской стороны. Сверх сего сделаны были от ворот два забора, простиравшиеся в море столь далеко, как вода отходила во время отлива. Они составляли закрытый путь для гребных судов наших, приходивших с корабля к посланнику.

Предосторожность, едва ли совсем не излишняя[72]. Большие ворота с морской стороны запирали всегда двумя замками: ключ от наружного замка хранил караульный офицер, находившийся на судне вблизи корабля, от внутреннего же другой офицер, живший в Мегасаки. Итак, если шла шлюпка с корабля в Мегасаки, то хранитель наружного ключа должен был ехать вместе, дабы отпереть внешний замок, после чего отпирали уже и внутренний. Подобное сему происходило и тогда, когда надобно было ехать кому на корабль из Мегасаки. Ворота не оставались никогда незапертыми, ниже на самое малейшее время. Если и знали, что по прошествии пяти минут надлежало ехать обратно, то и тогда запирали неупустительно.

Береговая сторона Мегасаки охраняема была с такою же предосторожностью. Крепко запертые ворота составляли предел малого двора, принадлежавшего к дому посланника. Отведенные нам магазины находились вне сего двора. Частые наши в оных надобности утомили, наконец, караульных офицеров, и ворота оставались незапертыми; однако другой двор перед магазинами окружен был множеством караулов. Двенадцать офицеров, каждый со своими солдатами, занимали сии караулы и сменялись ежедневно. Сверх того, построены были три новые дома, в коих жили другие офицеры, долженствовавшие бдительно примечать за нами.