Рэй Олдридж - Садовник Любви

• Название: Садовник Любви
• Автор: Рэй Олдридж
• Жанр: Научная Фантастика

Нелегкая это работа — записать лучшую историю любви. Вначале покупка подходящей невольницы. Со свободными гражданами столько мороки, да и чисто экономически невыгодно. Затем надо раскопать память выбранного объекта, просеять океан пустопорожних воспоминаний, вскрыть гробницы с давно похороненным чувством. Ведь большая любовь такая редкость. Неважно, если она оказалась несчастной, с помощью процессоров можно подправить прошлое. Далее, бережно манипулируя событиями, необходимо взрастить найденное сокровище, чтобы история стала прелестной, заиграла в коммерчески привлекательном свете. И напоследок, подать все так, чтобы даже самое холодное существо смогло понять суть развернутого действия.

Вселенная Дилвермуна вновь гостеприимно распахивает свои врата для поклонников цикла «Освободитель».

Там жарковато, но не так страшны черти, как их малюют.

Благодарность Роману Курмаеву, за интерес к работе и прочее содействие.

Перевод Виталия Дрофина, 2015 год.

Ray Aldridge. The Love Farmer / The Magazine Fantasy and Science Fiction, March 1992

---

Её абсолютно спокойное лицо являло собой гармоничное взаимодействие граней: стремительной линии изогнутых бровей, выступающих скул, сочного рта, высокой спинки носа.

Внезапно Эрриэнжел обнаружила, что ошарашенно смотрит, открыв рот, и не может решить, в чём именно заключается сногсшибательная красота Ондайн. Она казалась слишком неконвенциональной, чтобы судить о ней по каким-то привычным стандартам.

Ондайн едва заметно улыбнулась, и её жестокое совершенство смягчилось более человечным очарованием.

— Проходи, дитя, — позвала она.

Эрриэнжел последовала по пятам, вдыхая аромат художницы: слабый мускус пустынных цветов и какой-то незнакомой пряность.

В студии Ондайн усадила её под люком в потолке, из которого полился поток синтезированного голубоватого света. Слепящая яркость плотно укутала Эрриэнжел, так что ей пришлось щуриться, чтобы увидеть действия художницы. А та стала ходить вокруг неё в задумчивом молчании, что-то примеряя и оценивая, иногда застывая на месте, забавно склонив голову набок.

Потянулись долгие минуты. Наконец, Эрриэнжел потеряла терпение:

— На что ты смотришь? Я думала, ты будешь записывать мой разум.

— Записывать? Так вот, значит, как ты представляла себе моё занятие?

Художница немного развеселилась, что ещё больше раздосадовало Эрриэнжел.

— Хорошо, но что тогда ты делаешь?

— Хочешь, я покажу тебе одну из моих галерей?

Прохладным, деликатным касанием Ондайн взяла за руку Эрриэнжел, и повела её к массивной двери в темном углу студии. Там она прижала ладонь к сканеру, и стальная плита скользнула в обшивку, открывая проход. Внутри холодного, безжалостного света стало больше.

— Мило, — сказал Тэфилис. — Отличный выбор, брат. В самом деле, мне не терпится узнать, что там дальше — а ты знаешь, как я пресыщен. Но у тебя будут проблемы с авторским правом. Попомни моё слово, Ондайн засудит нас.

Мэмфис отстранился от голоса брата, физически вызывающего у него ноющую боль, и сконцентрировался на работе.

Галерея представляла собой круглую комнату, метров десяти в диаметре. По стене располагалось сокровище, достойное императора — примерно тридцать бесценных полотен работы Ондайн.

Художница подвела Эрриэнжел к портрету напротив входа. За вычурной рамкой холополя невесело хмурился мужчина с пристальным взглядом.

— Узнаёшь его?

— Нет. Кто это?

Ондайн вздохнула.

— Номан Освободитель. Мёртв уже шесть сотен лет, по слухам. Я не особо верю им.

Эрриэнжел изучила портрет. Номану принадлежало суровое, замкнутое лицо, с множеством шрамов, в морщинах от возраста, но сохранившее ауру силы и непреклонной целеустремленности. Он изображался по пояс, в чёрной форме без знаков отличия. Позади него искусными волнами шли арочные окна со сценами из его жизни. На некоторых из них происходили сражение: в космическом пространстве, во влажных черных джунглях, в изумрудном море на античных кораблях. Одна арка показывала, вероятно, детство Номана: по мрачной улице какого-то войграда катил отливающий металлом бронетранспортер, из щели бойницы выглядывал ребёнок с широко раскрытыми глазами. На других были и многотысячный парад, и холодная безжизненная пустыня, по которой брел пошатывающийся человечек, и усеянная кратерами поверхность какой-то лишенной атмосферы луны. В самом верхнем окне, сквозь буйные заросли огромных кристаллических растений пробирались крохотные Номаны, убивая друг друга в истерии насилия.

Художница коснулась переключателя внизу портрета, и Номан ожил, его глаза заметались между Ондайн и Эрриэнжел. Миниатюры позади него закишели в грозном движении, в глубине холополя расцвели мельчайшие брызги крови.

Номан остановил свой неожиданно страшный взгляд на Эрриэнжел, и ей спёрло дыхание. В черных, внимательных глазах портрета она разглядела холодное, тихое бешенство; что-то за гранью человеческого.

— Поговори с ним, — сказала Ондайн неожиданно настоятельно. — Он был, по-своему, выдающейся личностью, хотя так и не заплатил мне.

Эрриэнжел замялась. Она никак не могла придумать вопрос, который не опозорил бы её перед Ондайн. Наконец, ей пришла на ум одна уловка:

— Вам нравится ваш портрет?

Горько очерченный рот слегка дёрнулся в почти улыбке, затем в его страшных глазах промелькнул ряд сбивающих с толку выражений: отчаяние, печаль, ужас. Он яростно затряс головой, и его тёмные волосы разметались блестящим потоком, замедленным, как под водой, на заднем плане портрета.

— Нравится, — проскрипел Номан тонким голосом. — Нравится?

Он раскрыл рот, гораздо шире, чем смог бы немодифицированный человек — так, что его лицо, за исключением глаз, казалось, исчезло позади этого разинутого зёва — и закричал.

Звук мгновенно заполнил пространство и ударил по Эрриэнжел, физически подвинув её назад. Это был самый отвратительный звук, который она когда-либо слышала: дистиллированная мерзость, с силой буравящая уши грязными пальцами, раздирающая её рассудок в клочья.

Ондайн стукнула по переключателю, и холополе успокоилось. Эрриэнжел замерла, не в силах видеть застывшее, перекошенное лицо. Художница успокаивающе обняла её.

— Было так плохо?

Её рука, там, где она касалась Эрриэнжел, была неестественно гладкой и плотной; на ощупь её кожа казалась тёплым мрамором, отполированным до блеска.

Эрриэнжел затрепетала, приятно смущённая:

— Нет, ничего.

Ондайн выпустила её, и, отойдя в сторону, остановилась перед другим портретом.

— В Номане укрылся великий безумец. Наверно, с моей стороны было сурово показывать его тебе. Его судьба была трудной и полной разочарований — бесконечное освобождение рабов. Еще ему сильно осложнила жизнь его катастрофическая известность. Не бери в голову; вот более приятный сумасшедший… и стильный, к тому же.

Этот портрет также изображал очень старого человека. Но если года Номана угадывались по его безразличию, то древность этого персонажа подавалась триумфально, как знак успеха; словно он жил со времён столь давних, что само достижение им такого огромного возраста стало подвигом. Сеть морщинок покрывала каждый квадратный сантиметр его кожи; увядший и сухой ландшафт, на котором господствующее положение занимали большие пурпурные глаза, сверкавшие потусторонней энергией. Странно, казалось, время не коснулось его широкого, сочно-красного рта. Картина дышала динамикой: развевался плащ из зелёного камнешёлка, огромные узловатые руки вцепились в нижнюю часть холополя, словно старик мог в любой момент выскочить в реальный мир. Позади него нитками самоцветов сплелись сотни крошечных окошек, показывая в каждом свою мини-сцену. Прежде чем Эрриэнжел склонилась достаточно близко, чтобы разглядеть, какие события в них показывались, Ондайн щёлкнула по тумблеру. Старик стремительно нагнулся, резко придвинув свое лицо к лицу девушки, на его несоответственно молодых губах заиграла диковатая усмешка.

— Ха! — воскликнул он радостно. — Что это, моя прекрасная Ондайн? Неужто новый клиент для ножа Лудильщика Плоти? А?

Эрриэнжел отпрянула, хотя холодный, сильный голос Лудильщика Плоти и не нёс в себе никакой угрозы.

Ондайн улыбнулась и отрицательно покачала головой:

— Нет, думаю, в данный момент её внешность вполне её устраивает.

Объёмное изображение старика вернулось в видимые границы холополя и приняло презрительную позу.

— Как вульгарно, — сказал он.

Ондайн выключила его и перешла к портрету механоида, похожего на одного из чёрных лордов мира Джа. Его деяния показывалась в угловатых разрядах молнии: зигзагообразные окна заполняли примитивно нарисованные фигурки людей и животных, которые казались персонажами какого-то мифического сказания.

На следующем изображалась одна из короткоживущих Снега, гуманоид с вытянутым телом и неровными фасетами больших глаз. За ней радостно скалился безгубым ртом мутировавший человеческий ребёнок, покрытый плотной чешуёй поблескивающего хитина.

Ондайн больше не вызывала свои портреты к жизни. Она медленно двигалась по окружности галереи, по-видимому, забыв об Эрриэнжел, которая неуверенно следовала за ней, смущенная и заинтригованная.

— Тебе придётся остаться здесь на месяц или два, — сказала Ондайн. — Я требую по крайней мере этого от своих моделей.

Точка обзора отделилась от Эрриэнжел и закружилась вокруг двух женщин, так что портреты поплыли мимо во всём своём восхитительном разнообразии, ускоряясь, пока две стройные фигуры не оказались стоящими в вихре полу-мелькания лиц, и цвета и выражения не слились в единый человеческий[3] поток, бесконечно богатый и бесконечно изменчивый.

— Славно, очень славно, — сказал Тэфилис. — Как полагаешь, ведь где-то должен существовать портрет Ондайн? Вот классная идея: каким-то образом мы заполучим его, установим в жилище нашей девушки… и смотрим, как расцветает любовь. Это твой единственный шанс, братец.