Георгий Ланской - Ключи Пандоры

• Название: Ключи Пандоры
• Автор: Георгий Ланской
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-79158-3

Скорее всего, эта история — пустышка, коих в их репортерской профессии тысячи. А вдруг, наоборот, то самое, чего любой журналист ждет всю жизнь?.. Юля поняла: она не успокоится, пока не размотает клубок странных событий до конца. И не позволит своему старому другу Никите, с которым у нее когда-то случился бурный, но короткий роман, одному заниматься этим делом. Слишком опасно! Они будут рыть землю носом, но выяснят, что за таинственный объект упал ночью в тайгу. Приятель Никиты случайно заснял этот момент на телефон, после чего бесследно исчез… Жив ли он? И почему жители соседней деревни боятся ходить в тот лес? Вряд ли дело в поселившихся там сектантах-солнцепоклонниках… Кто бы мог подумать, что в этой глухомани наберется столько тайн! Ни Юля, ни Никита даже не подозревали, в какую авантюру они ввязываются…

---

Никита ошибся, когда причислил ее к детям асфальта. Детство было окрашено вот такими поездками в деревню: на каникулы, на праздники. Родители объясняли это желанием отправить ребенка подальше от городской суеты, туда, где воздух чист и свеж, парное молоко с вкусной пенкой питательно, а в лесах полно грибов и ягод. И главное, деревня — это нечто незыблемое, безопасное и уютное. Но Юля знала, что кроме цветочков здесь растут еще злая крапива и колючий чертополох и над головой не только бабочки летают, а жужжат докучливые мухи и кровососы-комары. Горячая вода не бежит из крана, и, чтобы помыться, нужно ждать, когда растопят баню… Нет, сейчас деревенское житье-бытье из области архаики, если, конечно, это не коттедж, набитый под завязку чудесами современной цивилизации.

Впереди завиднелась крыша Глафириной избы. Юля прибавила шаг, но прежде нужно было миновать два мертвых дома. Они стояли вровень с дорогой друг против друга. Оба без крыш, с нелепо торчавшими кирпичными трубами. На чердаках уже выросли топольки метра два высотой, закрытые ставни были крест-накрест заколочены досками. Во дворах за поваленными заборами — густые заросли лебеды и жирных лопухов. Здесь было прохладно, сумрачно и зябко. Юля невольно поежилась. Ощущения не из приятных, словно она и вправду стала героиней фильма о постапокалипсисе. В мире произошла катастрофа, и человечество вымерло. Осталась она в полном одиночестве, потому что друг ее полез в пасть к тигру-мутанту по доброй воле и скудомыслию. А она вот-вот падет жертвой напавшего из-за угла кадавра, потому что это классика жанра и нечего переть против нее буром…

Она набрала полную грудь воздуха, представляя, как будет визжать и отбиваться, и даже поискала глазами, что подобрать для обороны — обломок доски с двумя ржавыми гвоздями или старое полено, валявшееся в траве. И тут от заросшего сиренью палисадника вдруг отделилась мрачная тень и перечеркнула дорогу. Юля взвизгнула и отскочила назад. Фигура, что шагнула ей навстречу, была донельзя абсурдной для реальности — о трех ногах, вернее, двух с половиной. Чудовище зарычало и потянулось к ней костлявой клешней.

— Здравствуй, дочка! — прохрипело оно.

Юля шарахнулась в сторону, с трудом сдержав отчаянный крик. Солнце осветило напавшего монстра, и она выругалась про себя: «Черт! Совсем крыша слетела!»

Кадавра, естественно, не было и в помине. У забора, опираясь на костыль, стоял одноногий старичок лет семидесяти, в полосатых брюках с подвернутой штаниной и в майке-алкоголичке в странных синюшных разводах. Такое случается, если постирать белое с чем-то сильно линяющим. На голове его торчала шляпа из синтетической соломки с прохудившимся верхом. Со стороны казалось, то и не шляпа вовсе, а консервная банка с загнутой крышкой. Съехавшая на затылок, она придавала владельцу комичный вид. На красном от жары лице топорщилась кудлатая бороденка. Глазки-буравчики из-под седых бровей светились живейшим интересом.

— Здравствуйте! — неуверенно произнесла Юля и замерла, не решаясь идти дальше.

Дед пришлепнул комара на щеке и, лихо прикурив от спички дешевую сигарету, с удовольствием оглядел ее с ног до головы.

— Давно к нам такие красавицы не заезжали! Настасья вон всю деревню обежала, рассказала про гостей Глашкиных. Стало быть, о Максимке ни слуху ни духу? — Дедок улыбнулся, словно сам факт пропажи его невероятно обрадовал, и добавил: — Так и не найдется уже!

— Почему не найдется? — осторожно поинтересовалась Юля. — Вы что-то знаете?

— А чего тут знать? Места у нас глухие! — пояснил дед и выпустил клуб вонючего дыма, отчего она поморщилась и отступила в сторону.

Непонятное стариково веселье ее раздражало, и Юля пошла в атаку:

— Ничего они у вас не глухие! Трасса недалеко. И большое село рядом. Вполне современное. Мы его проезжали.

— Каменный Брод, что ли? Ироды там! Упыри проклятые! — Дед вскинул костыль, и глаза его воинственно блеснули. — Помяни мое слово, они Максимку сгубили!

— У вас есть доказательства? — разозлилась она окончательно. — Тогда садимся в машину, отвезу вас в полицию!

— Как же, разбежался! — осклабился дедок, явив миру полный рот металлических зубов. — Башку там сразу открутят, как куренку! Мне хоть девятый десяток пошел, а пожить еще охота.

— Вам открутят? — опешила Юля. — Нужны вы больно полиции!

— Не скажи! — Старик в последний раз затянулся сигаретой, а окурок бросил на землю и раздавил костылем. — Небось не знаешь, что тута при Сталине творилось, а потом, значитца, при Хрущеве? Хотя откуда тебе знать? Молодая еще! Зона тут была. Люди срок мотали! Гранит добывали и кварц. Взорвут в карьере породу, а после на тачках вниз с горы каменья эти спускали…

Юля бросила взгляд на его руки. На пальцах одной — синие буквы «Гоша». На другой — «Север» и заходящее солнце. На предплечье виднелась еще одна татуировка — синее растекшееся пятно. Юля присмотрелась и не поверила глазам. В глухом подтаежном селе и такое? У дряхлого старика? Но ближе подойти не рискнула. Вдруг старикашка только и ждет, чтобы огреть ее костылем и затащить в свои подземелья. Бог с ней, с татуировкой. Юля решила списать все на расплавленные солнцем мозги. Заметив ее удивление, старик весело ощерился.

— Поняла, значитца? Это меня Гошей кличут! Егор Михайлович получается. Можно просто — Михалыч. Я тут и сидел. Восемь лет от звонка до звонка. Кайлом махал да тачки катал. Вместе с мужем Глашкиным.

— Вас по политическим убеждениям арестовали?

— Зачем по политическим? Нет, дочка, идейных у нас мало было, не те времена. Я бычков украл колхозных, цыганам продал, ну и загремел. Хорошо под амнистию попал. Тогда за расхищение колхозного добра можно было и поболе схлопотать. А вот мужа Глашкиного за то посадили, что колхозный керосин продавал налево-направо. Ленька, царствие небесное, покойный муж Настасьи, на Петра-то и донес.

— Ужас какой! — выдохнула Юля. — Как же Глафира после того с Настасьей разговаривает?

— Так дело прошлое, — пожал плечами Михалыч. — С кем ей еще говорить? Настасья — баба вздорная, да ведь живая душа! Хотя любит нос в чужие дела совать и слухи по деревне разносить.

— А с мужем Глафиры что случилось? — прервала его Юля.

— Вышел он в шестьдесят пятом полным инвалидом, а через год, как Иринка родилась, преставился.

— Но причем тут Каменный Брод?

Михалыч вновь выдернул сигарету из пачки и чиркнул спичкой. Затянулся и исподлобья посмотрел на девушку.

— Жили они там, — пояснил он, сплевывая. — Вертухаи! И начальник колонии там же обитал. Еще по тем временам домину держал богатую. К нему со всей страны люди ехали с подношениями, умасливали, чтобы к родным на свидание допустили. На зэках он и поднялся. Дурной человек был. И прихвостни его не лучше. Все там обосновались. Из Каменного Брода до колонии ближе. Им еще и государство дома давало, как же, полезным делом товарищи занимались!

Михалыч зло ощерился и, неуклюже развернувшись, поковылял к завалинке. Усевшись, поманил Юлю пальцем. Она неуверенно потопталась на месте, но подошла и присела рядом. Михалыч смолил цигарку и молчал, смотрел в пустоту. Лицо его нехорошо исказилось. Она тоже молчала, понимая, что старику неприятно вспоминать прошлое. Он заговорил снова, но уже без усмешки:

— Начальником был Сашка Коровин. Увидишь — испугаешься! Лоб бычий, глазищи кровью налиты, кулак два пуда. Бывало, построят на поверку, а он идет вдоль шеренги, и вдруг — раз! — кулачищем в грудь! Зэки после работы слабые, с ног валились не то что от удара, от щелчка, а он смеялся, падла!

— А этот… Коровин до сих пор живет в Каменном Броде?

— Не, помер он, — ощерился металлическими зубами старик. — По пьяни, кажись, в начале восьмидесятых! Но у него сын остался. Сущий бандюган! Он и верховодит сейчас в Каменном Броду. Видела небось, как они там живут? Но мы тута погибать будем, а крошки у них не возьмем! Да они и не предлагают!

— А где та колония была?

— За озером, почти у самых гор. Сейчас там одни развалины. Все, что могли, в девяностые растащили.

— Вы думаете, Максим туда пошел? — спросила Юля. — Но зачем? Что там интересного в развалинах?

Михалыч не ответил, однако, судя по быстрому взгляду, вопрос ему не понравился. Пошарив в кармане, он вытащил смятую пачку «Примы», спички, прикурил уже третью сигарету и устремил взгляд вдаль. Юля поняла, что больше ничего от него не добьется. Но сдаваться она не привыкла и перевела разговор в другое русло.

— Настасья о каких-то сектантах говорила. Вроде в пещере живут? Не знаете, кто такие?

Михалыч презрительно махнул рукой.

— Пропащие люди! От безделья маются. Ладно бы Христу молились или этому… Как его? Толстый такой?

— Будда, что ли? — улыбнулась Юля.

— Во-во! Будда! — оживился Михалыч, и глаза его вновь заблестели. — Оне Яриле кланяются, солнцу, значитца. А поп у них — чистый Кащей. Патлы до плеч, бороденка козлиная, а глазки голубенькие и невинные, точно он лялек не валял. Спасут нас древние боги! — Михалыч произнес это блеющим голоском, явно копируя кого-то из поклонников славянского божества. — Только хреново они их спасают. Прошлой зимой две бабы преставились, а три сбежали в мир. Мужики вовсе не держатся! Оно и понятно, кому охота в пещере сидеть да конца света ждать, если пузо с голодухи пухнет? В апреле ходили по деревне, песни гнусавили, чучело соломенное носили, а потом сожгли в поле, как на Масленицу. Бабы говорят, они голяком через костер прыгали, а после в скирдах кувыркались с попом своим. Тьфу, погань языческая!