Валентин Бадрак - Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)

• Название: Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)
• Автор: Валентин Бадрак
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-03-6996-2, 978-966-03-6998-6

Как жить человеку, попавшему в тяжелую автомобильную катастрофу и ставшему неподвижным калекой? Эта мысль постоянно преследует Кирилла Лантарова – до сих пор удачливого, предприимчивого юношу, бравшего от жизни все, что он только желал.

Однако ему несказанно повезло: еще в больнице Лантаров встречает своего будущего учителя, прошедшего собственные круги ада и уже начавшего очищаться от скверны бытия. Шура Мазуренко, некогда малолетний хулиган, а потом десантник-афганец, убийца и преступник, сумел во время тяжелой болезни найти способы исцеления, приобщившись к вершинам книжных знаний, удивительным рецептам природы и тайнам учений великих мудрецов. Он приходит на помощь Кириллу.

---

«Да ну! Слышал и не помог! Ну ты и…» – чуть не вырвалось у Лантарова, который чувствовал себя изможденным после утреннего похода.

– Слышал? – произнес он горьким удивлением, – а где же ты был?

– Там дальше комната еще одна есть – я там занимался.

Внутри у Лантарова независимо от его воли возникла, стала подниматься и расти волна жгучего протеста: «Занимался, а ко мне не вышел. А ведь слышал же, что я на пределе».

– А чем занимался, спортом, что ли? – полюбопытствовал он не без оттенка сарказма.

– Не совсем. То, чем я занимаюсь, спортом точно не назовешь. Кое-что из этого можно назвать сидением в молчаливом размышлении.

– И зачем это? – Лантаров спросил почти с раздражением. Он изумлялся все больше, вообще не понимая происходящего. Возникло противное ощущение пребывания в каком-то законсервированном колдовском вертепе, где события развиваются непредсказуемо и не так, как хочется.

– Давай я тебе расскажу за завтраком, договорились? Минут так через пятнадцать. Тебе не холодно?

В ответ гость только покачал головой – в горле у него застряли горечь и обида. Шура бесшумно удалился, а когда он уходил, Лантаров заметил на его правом плече необычную, приковавшую его внимание наколку в виде человеческого силуэта с парашютом. Ниже под ним он сумел прочитать три непонятные буквы «DRA».

– Самые важные и самые свежие мысли приходят ранним утром, чаще всего еще до рассвета или в момент пробуждения Земли. В это время у нас открыты все каналы приема информации, и потому это должны быть глобальные, стратегические размышления, ни в коем случае не связанные с чем-то мелким, материальным. Мудрые люди всегда так поступали, отдавая раннее утро мысли, а не заработку денег или чему-то еще. Вот почему я находился в одиночестве, в комнате, которую я специально сделал для таких упражнений. Вообще, за крайне редкими исключениями, я посвящаю раннее утро таким размышлениям.

Шура, стоя у стола в просторной рубахе из простой ткани и таких же штанах, объяснял и одновременно раскладывал вареный, рассыпчатый рис в тарелки. Лантаров же смотрел на него непонимающими глазами, как на редкий музейный экспонат. На этот раз Шура попросту перенес парня к столу, потому что у того совсем не было сил и к тому же чудовищно разболелись места переломов. Ноющая боль тоже мешала воспринимать Шуру, и мысли Лантарова расплывались, растворялись в неприятных болезненных ощущениях и снова вернувшемся чувстве беспомощности: «О чем это он говорит? До чего странный человек, как какой-то колдун или чернокнижник. В любом случае, чокнутый. А я думал, будто знаю его. Но я его совсем не знаю!» Хотя молодого человека подкупало в Шуре отсутствие излишнего сострадания – сопливого бабского нытья, которое и его быстро превращало в размякший в воде хлебный мякиш. Шура же держался с ним просто и ясно, открыто разъясняя свои действия и намерения. Как здоровый со здоровым. Помогая при необходимости, но без лишней акцентации внимания на самой помощи – все происходило естественно, натурально. Но Лантаров чувствовал, что одно обстоятельство заметно мешало их сближению – его непонимание и космическая удаленность от того, что делал его новый товарищ.

– Послушай, я ничего не имею против того, что именно так поступали мудрецы. Но я не понимаю, зачем это нужно вообще. И зачем это нужно мне? И как это связано с лечением перебитых тазовых костей?

Легкая усмешка тронула губы Шуры.

– Держи ложку и попробуй поесть, – произнес он заботливо, но все-таки непринужденно – ни его слова, ни интонация не вызывали неприязни. Затем он стал объяснять:

– Как ни странно, связано напрямую. Потому что в минуты такого беззвучного, предельно откровенного разговора с самим собой происходят настоящие чудеса. Нам открывается наша истинная природа, и мы начинаем понимать причины и следствия происходящего с нами, взаимосвязь нашей личной природы с природой Вселенной. Мы осознаем, что являемся божественными частичками и неотделимы от космоса. Просто, начав жить в хаосе, мы закрылись от Природы. И это стало причиной потери равновесия, попадания в зону беспокойства и возникновения в нашей жизни неприятных метаморфоз.

Лантаров открыл рот, дивясь, не сумасшедший ли перед ним человек.

– Допустим. – Молодой человек с вызовом скрестил руки на груди, упершись спиной в тесаную спинку стула. – Допустим, я понял и признал законы природы. Как это помогает мне выздороветь?

– Начнем с того, что ты не болен. Ты – молодой и здоровый организм, попавший, как заблудший самолет, в зону повышенной турбулентности. Тебе нужно не лечиться, а всего лишь переосмыслить свой образ жизни, систему ценностей, приоритеты. Давай рассуждать. Ты жил в системе определенных ограничений, как, впрочем, любой человек. С детства ты знал, что были границы дозволенного и недозволенного. Ведь, так?

– Да-а, – неуверенно и настороженно протянул молодой человек, пытаясь понять, куда клонит собеседник.

– Но затем, насколько я понял из обрывков твоих рассказов, ты стал стремиться жить без ограничений, как у вас говорят, без тормозов. Скажи, так ли это?

– Ну, в общем, да… – ответил Лантаров еще более робко.

– Это характерно для очень многих. Нам хочется освободиться от ограничений в работе, от ограничений, накладываемых государством, обществом – в виде законов и морали и так далее. Еще одно ограничение – каждого человеческого организма – выдерживать последствия различных желаний. Например, человеку хочется много и вкусно кушать. Он привыкает это делать, затем толстеет, приобретает болезни и в итоге платит за свое чревоугодие здоровьем и жизнью. Это примитивный пример, но так во всем: в страсти обладать вещами, в неуемном желании достичь власти над людьми, даже в любви. – Тут Шура наставительно поднял указательный палец вверх и торжественно, хотя и не уходя от своего традиционного спокойствия сказал: – Закон Природы гласит: или человек добровольно ограничит себя, или это за него сделает Природа. И Закон Природы неумолим – ведь за все в жизни надо платить.

– Я согласен, что за все надо платить. Но мне уже сейчас плохо! Ты сам говорил, что будешь меня лечить! И теперь утверждаешь, что я не болен.

– Боже упаси! Я не мог такого сказать. Во-первых, я не врач. А во-вторых, Природа сама нас исцеляет, позволяет меняться и совершенствоваться – если только мы искренне открываемся ей. И вот для этого-то и необходимо всю прежнюю жизнь переосмыслить, наметить для себя новые ориентиры… – Шура, глядя на своего молодого друга с нежностью, глубоко вздохнул. Он был не просто спокоен и уравновешен, но далек даже от этой хижины, подобно горе в дымке. – Но не спеши. Невозможно постичь все законы мироздания за один день. Результатом усилий даже одного дня может быть постижение чего-то очень важного. Своими мыслями мы определяем свое будущее – через намерения. Вот сейчас ты страдаешь?

– Да, – нехотя признал Лантаров, – мне хреново, правда, очень хреново.

– А ты можешь рассказать, что именно тебя беспокоит.

Лантаров начал отчаянно и из-за боли неуклюже жестикулировать, и если бы кто-то наблюдал со стороны, то подумал бы, что это репетиция школьного спектакля.

– Во-первых, мне больно. Физическая боль не дает мне нормально жить. Я не могу ходить, и это меня угнетает. Мне кажется, что я навсегда останусь инвалидом. Во-вторых, мне одиноко – как будто я вообще один на всей земле. Я чувствую себя брошенным всеми. К тебе это не относится – ты меня, брошенного, подобрал. За что я тебе безмерно благодарен. А в-третьих, мне еще и скучно, просто по-человечески скучно. Мне все надоело, и все вызывает отвращение. Я живу, как будто за сценой самой жизни и ни на что не могу повлиять. Это ощущение беззащитного дождевого червя, оказавшегося на асфальте, – любой случайный каблук может превратить его в мокрое пятно.

– А причина? Ты можешь назвать причину своих страданий?

Лантаров пожал плечами, лицо его оставалось театрально искривленным, а между бровей поселилась глубокая страдальческая складка. А затем проговорил неуверенно:

– Мне не важна причина, мне важно, чтобы эти дебильные ощущения пропали, испарились.

– Что ж, ты прекрасно рассказал. Давай немного поедим, а то рис остынет. – С этими словами Шура отправил наполненную ложку в рот, а Лантаров, дивясь его выдержке, лишь печально посмотрел на белые зерна в своей тарелке – есть ему совсем не хотелось. Медленно и тщательно жуя, Шура, казалось, обдумывал, как продолжить разговор. Наконец решился.

– Кирилл, я не знаю, готов ли ты довериться тем знаниям, которые уже открылись мне. Но чтобы избавиться от физической и душевной боли, необходимо хорошо понять их источник. Из четырех правил гармонии, о которых я говорил тебе вчера, – мышления, дыхания, движения и питания – мысли являются не только самым весомым законом, но и отправной точкой. Мудрость бытия подсказывает, что причиной любых страданий является непонимание законов мироздания, а не какое-то мифическое зло и чье-то проклятие.