Ю. Куликов - Сподвижники Чернышевского

• Название: Сподвижники Чернышевского
• Автор: Ю. Куликов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.

Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.

---

До чего же быстро находил Заичневский с крестьянами общий язык! Как это передовые, просвещенные люди не догадались до сих пор, что место их в гуще народа? Взять хотя бы Герцена. Столько писать о сельском мире, общине, так яростно клеймить нынешних аракчеевых и салтычих, а ведь ни слова к самому «государю народу»!

Впрочем, Искандер не виноват. Крестьянин неграмотен. С ним надо говорить устно. Притом совсем просто, забыв крылатые метафоры, без которых Герцен не может написать и пары строк. А потому он, Заичневский, говорил прямо от души. Поведал он мужикам и о Кандеевском восстании в Тамбовской губернии. Там, рассказывают, возили по деревням красное знамя.

В те дни он с восторгом писал в Москву к Периклу Аргиропуло; «Вот оно, красное знамя, начинает развеваться и у нас и осенять собою толпы собравшихся хотя и невооруженных, но все-таки на защиту великого дела социализма — общинного владения землей!!!»

Один раз Заичневский угодил прямо на крестьянскую свадьбу. Что же, неплохо! Вслед за тостом в честь молодых он стал говорить про «волю». Смолкла свадебная песня. Хозяева и гости окружили проповедника, а когда окончилась речь, бросились обнимать его. Каждый наперебой звал к себе. Пришлось переходить из дома в дом, и везде было полно жадных слушателей.

Все же одному вест» дело трудно. Заичневский по ночам часто думал о своем кружке. Как мало, однако, еще надежных друзей, а ведь пора приступать к созданию всероссийского тайного общества. Начало как будто положено. Разъезжаясь на каникулы по разным городам и селам, московские друзья поклялись взяться за дело. Каждый обязался привлечь в общество несколько надежных студентов с таким расчетом, чтобы охватить все университеты России. Вместе с тем было решено везде, где только возможно, создавать крестьянские школы и вести беседы с крестьянами. Это самый удобный путь для создания тайного общества. В случае провала все можно свести к делам невинным.

Аргиропуло и тут оказался на своем месте. Живо договорился с учителем воскресных школ Смирновым и пустил на литографию его буквари, разработанные по звуковому методу с приложением набора передвижных букв. Теперь всякий член кружка имеет у себя десятки букварей.

Как же все-таки! быть с тайным обществом? Заичневский без конца ломает голову над этой проблемой. Вся надежда на тульский съезд. Дело в том, что еще в Москве деятели кружка договорились собраться летом в Туле. Туда же должны прибыть люди, заранее подобранные каждым из товарищей. Работа пока только начата. Больше всего приятели пишут о крестьянских школах. Вот, например, Иван Понятовский из Кузьмищева Тульской губернии. Учеников у него больше пятидесяти, «и всё славные мальчики». Посмотреть бы, что это за «ребятишки». Ведь перед каникулами сговорились, что «мальчики» могут быть и с бородой по пояс.

Утешительные вести шлют Праотцев, Славутинский и сам Аполлинарий Покровский, инициатор создания таких школ. Ему давно пришло в голову создать всероссийское общество, которое с фасада выглядит школой, а внутри меч обоюдоострый заложен.

Словом, дела пока идут недурно. Только проклятая полицейская слежка портит кровь. Первым напакостил, конечно, Шеренвальд. Вскоре Заичневский узнал, что отца вызывает к себе губернатор. Григорий Викулович вернулся домой расстроенный, а на другой день в отцовском кабинете шел серьезный разговор. Оказывается, у губернатора на руках конфиденциальное письмо от московского обер-полицмейстера. Отец запомнил его слово в слово.

«Выехавший на днях отсюда в имение своего отца помещика Орловской губернии Заичневского студент здешнего университета Петр Григорьевич Заичневский намерен распространять мнение в народе и первее всего в имении своего отца, что вся земля помещиков принадлежит бывшим их крестьянам, вышедшим из крепостной зависимости».

Итак, полиция не дремлет. Ну и что же, пусть! Бояться ее не надо. Открыто надо действовать, лишь в этом залог успеха. А с отцом разговор был коротким. Григорий Викулович хоть и слывет либералом, но страсть как трусит. Грозился отречься от сына и прогнать из дому. В ответ сын только пожал плечами и ушел, грохнув дверью.

Само собой разумеется, он не знал и сотой доли козней, из которых сплеталась жандармская западня. Ему не приходило в голову, что на берегу Фонтанки, в доме, мимо которого жители Петербурга проходят с опаской, тщедушный чиновник уже полтора года подшивает в дело листок к листку, а в них…

Нет! Заичневский не станет терзать себя опасениями. Такие люди идут напролом. Их девиз — бой с открытым забралом.

В один из первых дней каникул Заичневский случайно очутился в гуще избранных землевладельцев губернии. За богато сервированным столом — предводитель дворянства и прочая местная знать. Любопытно, что в своем кругу они не прочь полиберальничать. После нескольких бокалов дело дошло даже до разговоров о социализме. И тут какому-то ожиревшему плантатору взбрело в голову поносить борцов за общественное счастье. Смакуя осетровый балык, он возвестил, что-де французские социалисты в 1848 году на практике показали свою несостоятельность.

Заичневский, до сих пор только подававший реплики, вдруг поднялся.

— О том, чего не знаешь, лучше молчать! — вспылил он.

Теперь уже никто не мог удержать его. С разинутым ртом слушали орловские собакевичи и маниловы дерзкую речь «красного». А тот увлекался все больше. Рассказав о революции 1848 года, он перешел к положению крестьян в России и закончил похвалой Антону Петрову. На минуту воцарилась гробовая тишина. «Благородные» переглянулись и встали. Ни один не стал возражать. Молодой оратор, оглядев почтенное собрание, громко захохотал и исчез.

«Одним словом, скандалов столько, что и не перечесть, — писал он в Москву Периклу Эммануиловичу, — а я еще ничего не говорю о скандалах с маменьками и тетеньками, у которых есть дочки. Молодежь, однако, слушает с восторгом речи об эмансипации женщин».

Кажется, написал напрасно. «Грек» встревожился не на шутку и с первой же почтой прислал письмо, в котором умолял об осторожности. К чему это? Вот уж не ожидал подобной робости.

«Проповедовать не значит бунтовать», пишешь ты, дорогой «грек»? А что же тогда делать и где же, по-твоему, проповедовать? Неужели только дома, сидя на печи?

И в Москву летит новое письмо. «Ore e sempre![18] — девиз Маццини и всей «Молодой Италии». Ore e sempre! — не должен ли быть и нашим девизом? Мы, социалисты, не обязаны ли везде и всегда проводить те идеи, которые в настоящее время составляют достояние весьма немногих людей… Пора! Настало время показать этим господам, что истина не на их стороне, что скоро, скоро рухнет окончательно строй, к которому они принадлежат».

Беда грянула, как всегда, неожиданно.

Однажды под вечер Заичневский возвращался из Орла в имение отца. Переступив порог, он гут же наткнулся на голубые мундиры. Мигом понял все. В голову ударила мысль: «Не успел уничтожить последних писем от друзей! Теперь поздно…

Со скоростью ветра несла его тройка в Петербург. По бокам жандармы. А дальше — лязг засовов, решетка… беспрерывные допросы… бессонные ночи.

В тот же день, 22 июня, в Москве был схвачен Аргиропуло, а позднее — Покровский, Понятовский, Новиков, Ященко, всего девять человек из кружка.

Скоро наступит день

По улице, проклиная липкую грязь, идут прохожие и озираются на крохотное окно, забранное решеткой. Они видят пару рук, стиснувших железные прутья. Больше ничего. И прохожие инстинктивно ускоряют шаг. Еще один страдалец! Кто бы это? Видать, детина немалого роста. Не каждый дотянется до решетки.

В полутьме камеры трудно разглядеть взлохмаченного человека. Он прильнул к кирпичам скошенного оконного проема. Ухватившись за решетку обеими руками, невольник смотрит на облака, плывущие над Москвой. Взгляд полон гнева, а губы шепчут страстные слова:

— Россия вступает в революционный период своего существования. Проследите жизнь всех сословий, и вы увидите, что общество разделяется в настоящее время на две части, интересы которых диаметрально противоположны, которые, следовательно, стоят враждебно одна другой… снизу слышится глухой и затаенный ропот народа, народа угнетаемого и ограбляемого всеми, у кого в руках есть хоть доля власти…

Узник рывком отделяется от окна. Шагает по тесной камере из угла в угол, не переставая говорить.

— …это всеми притесняемая, всеми оскорбляемая партия, партия-народ! Сверху над нею стоит небольшая кучка людей довольных, счастливых. Это помещики, предки которых или они сами были награждены населенными имениями за свою прежнюю холопскую службу…

Тишина. Три шага в один угол. Три — в другой. Затем снова звучат слова. Звук стремительно нарастает. Рвется наружу. Ему тесно в камере.

— …Это потомки бывших любовников императриц, щедро одаренные при отставке… Это купцы, нажившие себе капиталы грабежом и обманом… Это чиновники, накравшие себе состояние… Одним словом, все имущие, все, у кого есть собственность родовая или благоприобретенная. Во главе ее царь… Ни он без нее, ни она без него существовать не могут.