Виталий Сырокомский - Загадка патриарха

• Название: Загадка патриарха
• Автор: Виталий Сырокомский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Я, как всегда, долго не раздумывал.

- Можете перевести редакции 10 тыс. рублей?

- Могу, на все согласен.

Я подрядил трех опытных журналистов и поручил им провести вначале рейд по продовольственным магазинам, а потом по ресторанам и кафе. Оказалось, что почти всюду в ассортименте не было ни компотов, ни соков, ни фруктовых консервов. Газета опубликовала две острые критические статьи. Тут же были изданы приказы Главного управления торговли и Главного управления общественного питания, обязывавшие пересмотреть ассортимент. Газета дала несколько статей видных медиков, подробно объяснивших пользу этих продуктов. В популярном у читателей "Справочном бюро" "Вечерки" напечатали несколько наивных вопросов и обстоятельных ответов на ту же тему. Словом, через месяц соки и компоты с полок как ветром сдуло. А оставшиеся 7 тыс. рублей пошли на премии вечерочникам.

Клапан на котле, или видимость плюрализма

В "Вечерней Москве" дела обстояли неплохо. Тираж продолжал расти, настроение было хорошее. "Вечерка" активно влияла не только на общественное мнение, но и на органы власти. Под постоянным прицелом были бюрократы, бездельники, хапуги. В те времена с печатью считались, к ее слову прислушивались - не то что сейчас, когда газета может опубликовать острый разоблачительный материал, привести неопровержимые факты - и ничего, никто не реагирует. Повторюсь: в 90-е годы общество добилось свободы печати, а власти свободы... от печати. Ныне же предпринимаются попытки вновь накинуть узду на неугодных журналистов, особенно телевизионщиков, создать всякие наблюдательные советы, восстановив тем самым цензуру.

Но тогда, в те прошлые годы, мы, даже не мечтая о свободе печати, все же умудрялись кое-чего добиваться. А что может быть прекраснее для газетчика, чем сознание, что ты влияешь на жизнь, что может быть прекраснее для редактора, чем длинные очереди к газетным киоскам за твоим детищем!

Редактора "Вечерки" приглашали на все театральные премьеры, концерты, выставки художников, на приемы в иностранных посольствах. Довольно быстро я стал "невестой на выданье": то меня пригласил пойти к нему замом главный редактор "Известий", знаменитый журналист и зять Хрущева Алексей Иванович Аджубей, то мне предложили пост заместителя председателя Государственного комитета по телевидению и радиовещанию. Но я отказывался, предпочитая оставаться в своей любимой "Вечерке".

И вдруг звонок главного редактора "Литературной газеты" Чаковского: "Не можете ли заехать на пятнадцать минут?". "Чего ради!" - подумал я. О Чаковском я знал, что это средний писатель, автор неплохой повести о блокаде Ленинграда; знал, что он вечно курит вонючие сигары, бриолинит волосы и очень сутулится. А отношение к "Литгазете" было у меня едва ли не презрительное: ведомственное издание Союза писателей с ничтожным тиражом в Москве. В "Вечерке", всегда гнавшейся за оперативностью, я ввел правило: если какая-нибудь центральная газета раньше нас даст важную информацию о московской жизни, заведующий отделом, прозевавший новость, наказывался. На "Литгазету" это правило не распространялось, нас она почти никогда не опережала, а если даже и давала первой интересную информацию, то кто же ее читал...

Чаковский был значительно старше меня, и элементарная вежливость заставила поехать к нему. Я вошел в огромный кабинет, пропахший сигарным дымом.

- Вот почитайте два документа, а потом поговорим, - сказал Чаковский после приветствия.

Первым была его записка в ЦК. Редакция предлагала преобразовать "Литгазету" в еженедельное шестнадцатистраничное издание нового типа, с тем чтобы оно освещало важнейшие проблемы духовной жизни общества и могло при этом выражать и неофициальную точку зрения.

Как утверждают, первоначально это была идея Сталина. В конце 40-х годов, когда разгорелась "холодная война", "Литгазета" стала печатать забористые статьи на международные темы, вроде знаменитого фельетона под заголовком (если не ошибаюсь) "Политик в коротких штанишках" - о президенте США Гарри Трумэне. Когда соответствующее посольство обращалось с протестом в МИД, там отвечали: "Литгазета" - неофициальное издание, выражающее точку зрения советской общественности, а в СССР - свобода печати, ничего поделать не можем. После смерти Сталина газета постепенно утрачивала свой полемический пыл.

Записка Чаковского выглядела весьма убедительно. Он вообще был мастер сочинять такие документы, в чем я не раз убеждался в последующие годы, у него был острый политический нюх. К тому времени, к середине 1966-го, хрущевская оттепель, не превратившись, вопреки страхам партократов, в половодье, почти сошла на нет, и Брежневу требовалась хотя бы какая-то видимость "свободной", либеральной прессы. Словом, Чаковский попал в "яблочко". Вторым документом, который он передал мне, было решение Политбюро ЦК, одобрявшее предложение редакции.

- Прочитал, очень интересно... - сказал я.

- Предлагаю вам стать моим первым заместителем и вместе создать такую газету.

Я не раздумывал ни минуты:

- Согласен! Но учтите, что я привык к самостоятельности.

Он усмехнулся:

- Будете самостоятельным... Вам передается вся полнота власти, вы еще попросите меня забрать хотя бы ее часть. Можете увольнять кого хотите, принимать на работу кого хотите. Под реорганизацию можно все списать. А пока что пишите проект постановления секретариата ЦК о вашем назначении. С Демичевым согласовано...

Когда Демичеву, бывшему в то время секретарем ЦК по идеологии, предложили мою кандидатуру на роль первого зама главного редактора "ЛГ", он тут же дал согласие, обронив всего два слова: "Толковый работник". А "толковый" сразу же сделал ошибку, не поинтересовавшись, есть ли в штатном расписании "Литгазеты" должность первого зама. Ее не было. Была - просто зама.

И хотя в решении секретариата ЦК я был назван первым, зарплату получал, как и остальные замы. Только спустя тринадцать лет в штатное расписание ввели должность первого, и я стал получать не 400, а 430 рублей, хотя все эти годы вез два воза - свой и, зачастую, Чаковского, который отсутствовал в редакции в среднем по семь месяцев в году: три месяца - положенный отпуск секретаря правления Союза писателей СССР, еще три месяца - творческий отпуск за свой счет, минимум месяц - депутатские поездки к избирателям в Мордовию и заграничные командировки. Но все это - потом.

А пока что на другой день после моего прихода в "ЛГ" Александр Борисович преспокойненько отправился в отпуск...

Помню, как принесли мне сверстанные полосы очередного, еще четырехстраничного номера. На последней полосе стояла огромная статья писателя, в свое время прославившегося репортажами о гражданской войне в Испании, - отмечалась 30-я годовщина начала испанских событий. Статья мне не понравилась: ничего нового, все давно известно, и я предложил ее снять. На планерке поднялся ропот: "Как можно! Это же почти классик!".

Тем не менее статью я снял, заменив ее актуальным репортажем. Удивительно, но слабое знакомство с современной литературой пошло мне, как ни странно это звучит, на пользу - я был свободен от стереотипов и догм и потому, невзирая на лица, ставил на полосу только то, что было важно, интересно не для узкого круга, а для широкого читателя. Я был свободен от слепого преклонения перед авторитетами, часто - дутыми.

Вообще, как и в горкоме, коллектив встретил меня настороженно. "Комиссара из ЦК прислали", "Вечерочник теперь будет управлять литературой, что он понимает?". "Оппозицию" возглавили пользовавшаяся авторитетом в редакции заведующая отделом коммунистического воспитания В.Ф. Елисеева и бесцветный секретарь партбюро Е.Д. Федоров. Поползли слухи о предстоящих увольнениях. И они оправдались, бездельников я никогда не терпел. Один уволенный сразу же подал на меня в суд, но дело проиграл.

Хотя "подпольный обком" все еще действовал, тон стали задавать талантливые журналисты и писатели, которые пришли в "ЛГ" вместе со мной: Анатолий Рубинов, Аркадий Ваксберг, Александр Борин, Александр Агранович (Левиков), Юрий Синяков...

Особенно много сделал для становления новой "Литгазеты", ее отделов экономики, науки и бытовых проблем писатель Александр Иванович Смирнов-Черкезов, семнадцать лет проведший в ГУЛАГе. Он был осужден еще по "делу Промпартии". Мне говорили, что он - диссидент, но в "Литгазете" он был самым творческим членом редколлегии. Его авторитет, безукоризненный вкус, глубокое знание проблем экономики и науки позволили привлечь к активному сотрудничеству с отделами внутренней жизни таких талантливых литераторов, как Георгий Радов, Борис Можаев, Анатолий Злобин, Юрий Черниченко, Владимир Травинский.

Заведующий отделом науки писатель-романист и публицист Владимир Михайлов с увлечением отдавался новой для того времени социологии, а заведующий отделом социально-бытовых проблем А. Рубинов не просто крушил бюрократов, разделывал под орех министерства здравоохранения, путей сообщения, связи, гражданской авиации, но и объединил вокруг отдела крупных демографов - профессора Бориса Урланиса (написавшего знаменитую статью "Берегите мужчин!"), Виктора Переведенцева, социологов Владимира Шляпентоха и Александра Янова.