Карл Шпиндлер - Царь Сиона

• Название: Царь Сиона
• Автор: Карл Шпиндлер
• Издательство: Кавказский край
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86722-069-9

Карл Шпиндлер (1796-1855) — немецкий писатель, автор романов «Бастард», «Еврей», «Иезуит», «Инвалид» и др. Долгое время немцы называли его своим Вальтером Скоттом.

В романс «Царь Сиона» автор, ничего не сочиняя, правдиво, как очевидец, рассказывает о событиях жестокого 16 века, событиях «реформационной эпохи», которая была, по сути дела, одной из величайших революций откровение новой религии, новое умственное течение, а также переворот политический и экономический.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

— Разве вы не знаете, маловерные, что благословение Божие почиет на главе праведного и наказание постигает уста нечестивца? Пусть эта казнь послужит вам уроком! Отведите городского старосту в темницу, чтобы он опомнился.

Воины увели непокорного. Царь, чтобы отдохнуть немного, обратился к Христофору Вальдеку:

— Чего же ты дрожишь, мальчишка? Разве и ты боишься за свою голову?

Несчастный юноша поднял голову и отвечал:

— Я в твоих руках, но не думай, что я боюсь тебя. Это тюрьма и рабство сделали меня таким слабым. Я силен только на свободе.

Царь только усмехнулся и сказал:

— Кто может знать, насколько недалеко от тебя свобода?

На площади появился Герлах фон Вулен, закованный в латы. Он глазами искал царя. Последний сделал ему знак приблизиться и приказал остальным гостям продолжать танцы. Пока царицы, несмотря на то, что сердечки их еще сильно колотились, покорные приказу своего грозного повелителя, кружились в танцах с придворными кавалерами, Герлах тихонько сказал Бокельсону:

— Мне начинает казаться, что все россказни датского перебежчика — одни пустяки. Вокруг все спокойно; ничто и никто не шевелится в окрестности лагеря. Только кое-где мерцают огоньки. Есть основание надеяться, что всем апостолам удалось выбраться благополучно.

Царь сурово нахмурил лоб: он надеялся, что непокорные священнослужители погибнут во время приступа под неприятельскими ударами.

— Повесить перебежчика за то, что он соврал! — строгим голосом отдал он приказ Герлаху, а сам слегка вздохнул, так как отдаленная опасность казалась ему менее страшной, чем та, что грозила открытой местью. Он снова схватил кубок, милостиво протянул его фон Вулену и вкрадчиво-ласково сказал:

— Выпей, мой верный слуга! Мне хотелось бы видеть уже дубовый венок на твоей голове.

Герлах поспешно ответил:

— О, государь! От тебя всецело зависит увенчать меня розами. Я люблю дочь живописца с Кольца, Анжелу; но вероломный отец ее и этот соперник, мальчишка-забияка, скрывают ее от меня. Царь Иоанн, пусть закон твой не бездействует! Прикажи, — и они послушают тебя. Если же нет, то смерть вероломному предателю, смерть гордячке, отвергнувшей предложение доблестного мужа!

— Это верно, — ответил царь. — Сватовства доблестного воина не должно отвергать. Я готов вперед вознаградить тебя за славные подвиги, которые должны спасти Сион. Я сам буду твоим сватом, и нам придется добывать невесту силой. Царь все знает, мой друг!

— Итак, да здравствует царь! — воскликнул Герлах с дикой радостью, поднимая свой кубок.

— Да здравствует царь! — гаркнули его воины. Это восклицание сопровождалось сильным ударом грома, прокатившегося далеко по окрестности.

— Слышишь, братец, как ангелы на небе бьют в честь тебя в бубны? — сказал шут Гелькюпер, сам весь бледный от страха, при виде бесчисленных молний, наподобие огненных языков, пронизывавших облака.

У царя также вытянулось лицо. Царицы и придворные в испуге столпились около своего повелителя, точно у подножия алтаря. «Господь Отец наш разгневался?» — спрашивали друг друга многие из народа, так как ветер загасил факелы, удары грома раздавались с новой силой, бесчисленные молнии освещали землю, залитую кровью Ротгера.

— Слышите? Вот голоса с Геброна и Синая! — воскликнул Петер Блуст, появившийся внезапно среди перепуганной праздной толпы, одетый в белую рубаху покаянника, с распущенными волосами. Вдруг среди ночной тьмы по всей линии горизонта показалась яркая огненная полоса, словно сама земля разверзлась, чтобы метать свои огни против небесных молний.

— Илья пророк едет на своих огненных конях! — снова воскликнул Петер Блуст и бросился ниц на землю, так как вся земля вдруг содрогнулась, и страшный грохот потряс воздух. За первым ударом последовали продолжительные раскаты, которые то приближались, то отдалялись. Затем на короткое время все сразу стихло.

— Что это? — спросил изумленный царь.

— Что это? — повторили за ним придворные. Барабанный бой был им ответом. На городских стенах били тревогу; звонили в набат; страшный треск снова заглушал раскаты грома.

— Граждане Сиона, вперед, на стену! Враги наступают! Сюда все, кто только может носить оружие! — кричали сновавшие во все стороны гонцы, и в третий раз разверзлась огненная пасть в лагере осаждающих.

— Они идут на приступ! Они сдержали свое слово! — воскликнул Герлах и поспешил вперед стать во главе сбегающихся отовсюду защитников города.

В то время, как в городе раздавались вопли и крики страха и отчаяния, перед городскими стенами, у осаждающих, слышались торжествующие, радостные крики, звуки военной музыки и барабанный бой. После того, как так называемая «Чертова пушка», присланная ландграфом гессенским, троекратно разверзла свой страшный зев и все стоящие вокруг города пушки ответили ей дружным залпом, епископские войска тесно сомкнутыми рядами, с развевающимися знаменами, бодро выступили из лагеря. Конница ехала впереди с факелами в руках. Пехота двигалась за нею по освещенной дороге. Приступ последовал одновременно с шести разных сторон; каждая нападающая колонна состояла из тысячи испытанных храбрых воинов. С обнаженными мечами в зубах, с короткими веревочными лестницами на плечах, со связками травы и водорослей на головах воины бросались в наполненные водой рвы и переплывали их на пучках травы и водорослей. Между тем пушки также делали свое дело: снаряды пролетали над головами осаждающих, ударяли в городские укрепления, разрушали в прах стены, выбивали ворота из петель. Это было смелое, решительное нападение, так хорошо рассчитанное и обдуманное, словно дело происходило при дневном свете: вспышки от пушечных выстрелов, свет от нескольких горевших построек и зданий, беспрестанно сверкавшие молнии прекрасно освещали поле битвы. Часть нападающих схватилась у городских ворот врукопашную с защитниками города; остальные прилаживали веревочные лестницы и взбирались на городскую стену. Уже несколько неприятельских флагов развевались на городском валу и несколько топоров прорубалось в густой колючей изгороди, составлявшей последний оплот защитников города.

— Победа! Город взят! — слышалось уже из тысячи солдатских уст.

Вдруг флаги снова упали, топоры опустились, опьяненные близкой победой солдаты умолкли. В ту минуту, когда опасность достигла высшего предела, осажденные также проявили высшую степень энергии.

Здесь были налицо все, от мала до велика, без различия пола и возраста. Все явились на защиту своего города. Целые толпы совсем молодых еще юношей, вооруженных самострелами, под предводительством одного взрослого мужчины, который старался ободрять их и поддерживать в них мужество, прятались за пчелиными ульями, птичьими клетками, ящиками, служившими им подвижными прикрытиями, и спокойно пускали свои стрелы в нападающих. На столь близком расстоянии стрелы, пущенные даже мальчиком, наносили смертельные удары. Другие карабкались по стене до крючков, на которых были подвешены веревочные лестницы, вытаскивали их и сбрасывали, вместе с солдатами, обратно в ров. Старики прилаживали канаты к подававшимся воротам, перевязывали створки с задней стороны, цепями крест-накрест, таскали бравым стрелкам порох, фитили и ядра. Шестидесятилетние старцы находили в себе достаточно сил, чтобы поднять тяжелую дедовскую секиру и, под защитой корзины, наполненной землей, с размаху опускать свое оружие на головы карабкавшихся на стены врагов с такой силой, что те падали вниз с раздробленными черепами, окрашивая стену кровью, смешанной с мозгами. Робкие трусы, сидевшие обыкновенно за печкой, опьяненные бешенством и чудодейственным «благодарственным напитком» царя, неустанно скатывали со стен на головы неприятелей тяжелые бревна, выбивая из строя сплошные ряды врагов разом.

Женщины не уступали мужчинам в борьбе с епископскими войсками и даже превосходили их в ожесточении. Замужние и девушки, матери и дочери готовили врагам страшное угощение. На городских стенах, в огромных котлах, кипели известь и смола. Кто только решался приблизиться к месту, где стояли женщины, тот получал огненное крещение и падал вниз. Сотни епископских воинов были увенчаны пылающими смоляными венками, которых уже невозможно было снять. Ни панцирь, ни ливший время от времени дождь, ни болото на дне рва — ничто не спасало обожженных от ужасной смерти; десятками валились они со стены на дно рва, где и умирали в ужаснейших мучениях. Кто пытался прыгнуть в ров, чтобы помочь им, загорался сам и погибал вместе с ними. В том месте, где сваливались горевшие тела, вся земля была на следующий день выжжена и растрескалась. Счастлив был тот, кому удавалось упасть так, что его закрывал своим телом упавший на него собрат по оружию; счастлив был тот, кто тонул в воде под тяжестью своего вооружения или кого засасывала тина! Первые лучи утреннего солнца осветили множество человеческих тел, обуглившихся вплоть до самых костей, но обнаруживавших еще слабые признаки жизни.