Реза Амир-Хани - Её Я

• Название: Её Я
• Автор: Реза Амир-Хани
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-906016-08-9

В центре романа Резы Амир-Хани «Её я» – судьба тегеранской семьи Фаттах: дедушки, его сына и невестки, и их детей – Али и Марьям. Сюжет растягивается от времён династии Пехлеви (1933 г.) и вплоть до сегодняшних дней, фоном его служат исторические события и потрясения, через которые Иран прошёл в XX веке: шахские реформы, революция, война, попытки вестернизации и стремление людей отстоять свои самобытные традиции и образ жизни. Однако в фокусе рассмотрения автора – не столько политика и история, сколько сам человек, его противоречивый внутренний мир, его взросление и становление его личности, диалог с самим собой и с Богом, любовь и смерть. Повествование о жизни семьи сменяется погружением в субъективный мир мыслей главного героя, где время становится нелинейным, и текст наполняют воспоминания, ассоциации, мысли, краски, чувства, запахи. Среди всего этого пёстрого калейдоскопа ярким пятном высвечивается главный образ – возлюбленной, дочери соседей – красавицы Махтаб, трагически погибшей во цвете молодости в годы ирано-иракской войны при обстреле. Роман Резы Амир-Хани – тонкое, глубокое философское размышление о бренности существования, о неизбежности смерти и бессмертии, о сути любви и об отношениях человека с Богом. Книга адресована широкому кругу ценителей художественной литературы.

---

С тех пор Фаттах отошел от дел, передав их в руки сына, отца Али. Через несколько лет он вновь увидел странный сон: опять тот же сияющий сеид в белой одежде и в зеленой накидке. Подошел к Фаттаху – на этот раз улыбаясь – и сказал: «Фаттах! У тебя верная рука. А теперь почувствуй, вот твоя польза и выгода…»

И тут он опять проснулся, хотя на этот раз никакого Искандера не было. Шум подняла Нани, его жена. В те времена Искандер и Нани жили на заднем дворе за домом Фаттаха. И она недавно родила в последний раз, родила Махтаб! Фаттах недоумевал: какое отношение может иметь к нему рождение Искандерова ребенка? Когда светозарный сеид сказал: «Вот твоя польза и выгода», – он что, имел в виду эту маленькую чужую, сопливую девочонку? Какая тут польза или выгода?

* * *

Его разбудил громкий голос невестки. Дед сел и проворчал себе под нос:

– Не дадут после утреннего намаза вздремнуть…

Он поднялся и вышел на крыльцо. Развел широко руки, до хруста в костях.

Его невестка, мать Али, распекала сына:

– …Не дергайся так! Сколько мне мучиться с тобой! Надень шапку и встань спокойно – я посмотрю, как ты выглядишь!

– Как обычно выгляжу. Пижонства этого не люблю.

– Это не пижонство, а пионерская форма. Ты пионер!

Марьям, одетая в платье бирюзового цвета, сказала Али:

– Если бы отказался быть пионером, никто ведь не заставил бы.

– Я не хотел, нас заставили.

Дедушка крикнул с крыльца:

– Брось их, Али! Для меня надень свою шапку.

Али с гримасой отвращения надел на голову форменную шапку. Мама поправила ленту шапки, разгладила складки на форме. На нем были синие шаровары и голубая рубашка. Под воротником на шее синий галстучек. И синяя шапочка. Мать оглядела его и сказала:

– Как идет-то тебе! Будто взрослый господин стал!

– Прямо уж.

– Нани вчера поздно, когда закончили с мясом, накрахмалила тебе все. Вон как все колом, стоит ровно!

Али кивнул. Потом посмотрел на деда и, словно мамы и Марьям вообще не было рядом, крикнул:

– Дед! Видишь, что вытворяют с человеком его собственная мать и сестра! Показуха одна.

– Это не показуха, это предписанная форма.

– Предписанная?! У нас в классе только меня заставили и этого окаянного Каджара. Ни Кариму не обязательно, ни остальным.

– Каких слов-то ты набрался, – заметила мать. – Не хватало еще, чтобы задорожные носили форму пионера. Им за учебу-то нечем платить, а форму для них нам покупать, что ли?

Раздался стук дверного молотка. Али со всех ног кинулся к дверям. При этом он не забыл схватить за ремень школьную сумку и потащил ее за собой по земле. Мать закричала в ужасе:

– Не спеши! В этой форме так не носятся! Упадешь ведь… Не дождался, чтобы в первый день школы я его Кораном осенила… Кто это там постучал, что сыночек как безумный с места сорвался?

Дед хохотал на крыльце:

– Это задорожные, невестушка дорогая!

Марьям повязала белый платок, оправила свое бирюзовое платье, а потом, словно внезапно вспомнив что-то, побежала назад в комнату. Здесь огляделась, открыла дверь кладовки и вошла в нее. Десятка два сундуков стояли один на другом. Из одного сундука она достала маленькую деревянную шкатулку – в ней дед хранил все домашние деньги. Дети – Али и Марьям, – поступив в среднюю школу, получили право, не спрашивая разрешения, брать оттуда, как мама, отец и как сам дед, сколько им нужно. Дед никогда не вел счета деньгам в этой шкатулке. Время от времени ему сдавал деньги Мирза – конторщик с его кирпичного завода, и он приносил эти деньги домой и бросал в шкатулку. Он был убежден, что ореол богатства развеивается пересчетом денег. И вот Марьям запустила руку в шкатулку и прошептала:

– Для Дарьяни.

Она сунула смятую купюру и монеты в карман своего бирюзового платья – ассигнацию в пять новых риалов и семь-восемь почерневших серебряных монет. И выбежала из кладовой. Потом попрощалась с мамой и дедушкой и пошла в школу.

Шла она со страхом. В конце прошлого учебного года директор школы «Иран» сказала ей, что со следующего года нужно ходить на уроки с непокрытой головой: «Косы заплетенные, белые ленты – руководству школы это безразлично. Будь ты даже первой ученицей. Все дети соблюдают это правило, из каких бы семей они ни были. Среди тех, кто ходит без платка, у нас есть даже дочь муллы. Или из семейства Каджаров. Ввы ведь не считаете себя выше их? Помимо всего прочего, ваша семья не относится к некультурным или к задорожным. Твой отец, твой дед каждый год ездят в Россию, наблюдают прогресс жизни. С передовыми людьми общаются. Я и мать твою видела, она ни накидки не носит, ни хиджаба, ни габа. Ты сама как цветок расцвела. – Она рукой сдвинула назад платок Марьям. – Какой красавицей стала! Волосы твои, молодость твоя, красота – неужели сгниют под чадрой и прочими одежками?» – «Мы не из Каджаров и не из задорожных, – ответила Марьям, – но мы это новшество не одобряем. Мы из коренного тегеранского рода. Рода Фаттахов…» – «Вах-вах… Какое самомнение! Во всяком случае, ты знаешь, как обстоят дела: либо чадра, либо учеба!»

Теперь Марьям поплотнее натянула платок на лицо. Платок скрывал белую ленту, которой она заплела косу. Проходя мимо лавки Дарьяни, увидела, что перед прилавком стоят Али и Карим, а Дарьяни взвешивает им рахат-лукум. По красному лицу Дарьяни было заметно, что бреется он тупой бритвой. У Карима слюни так и текли изо рта. А Али, как увидел Марьям, выскочил из лавки и заявил ей:

– Твой кредит закрыт, но проблем нет. Отцовы деньги целы. У меня все-все-все в полном порядке.

– Кто это сказал, что мой кредит закрыт? Я у тебя не одалживалась.

Али притянул к себе голову Марьям и тихо сказал ей:

– А конфеты – помадки – кто ел? Причем в таком количестве! Сказать? Девочки девятого класса школы «Иран»! Ты думаешь, только ты одна сыщица?

Марьям словно что-то поняла в этот момент и, посмотрев на Али, сказала:

– Так-так. Но я покажу одному безусому турку, к чему приводит любопытство.

И она пошла дальше. Потом обернулась и добавила:

– Тебя за язык никто не тянул, болтун! Но ты сам усугубил свою вину.

– Я ни в чем не виноват! Это ты виновата по уши…

– Я?.. Что бы я ни делала, я для задорожных ничего не покупала, честь семьи не роняла!

Услышав приветствие Карима, Марьям замолчала. Поджав губы, она неохотно поздоровалась с ним и пошла в сторону своей школы. По дороге размышляла об этом закрытом кредите. А проходя мимо семерых слепцов, услышала от первого из них:

– Семи слепеньким на пропитание… Не будь жадной, сестрица!

Марьям остановилась. «Интересно, откуда слепой знает, что идет девушка, почему назвал меня сестрицей?» Посмотрев на него, увидела пустые глазницы и вздрогнула. Достала из кармана бирюзового платья несколько монет и, помянув Аллаха, дала их первому слепому. Он приложил монеты к своим закрытым векам, потом поцеловал их и дрожащим голосом воскликнул:

– Аллах да вознаградит тебя!

Марьям подождала, пока последний слепой переберется вперед. И отдала все свои почерневшие монеты. Глазами измерила расстояние: «Семь-восемь пядей! – И рассмеялась про себя: – Еще два-три дня, и Фаттахи избавят эту улицу от семерых слепых…»

Входя в школьный двор, она услышала, как зазвенел звонок. Девочки стояли рядами. На каждые десять – одна-две в платках. Девочки девятого класса, которых Марьям позавчера угостила конфетами, расступились, освобождая ей место. В классе их было пятнадцать, и только Марьям и еще одна девочка в платках. В других классах над теми, кто в платках, подтрунивали:

– Тебе не жарко там, под одеялом?

– Ты там одна, кстати?

– Какие новости там у вас?

– Ты вообще нас слышишь или нет?

Одной девочке в платке начали растолковывать так, словно говорили с глухонемой, жестикулируя пальцами и чересчур сильно двигая губами:

– Как бы чу-жой не у-ви-дел! Будь ос-то-рож-на!

Марьям боялась, что ее тоже будут дразнить, но никто этого не делал. Разошлись по классам. Первым уроком был шариат. Эта учительница была единственной, кто носил головную накидку. Она произносила слова с такой четкостью, как будто выговаривала их по буквам. А когда делала замечание Марьям, даже удваивала буквы: «Ффаттахх! Не разговариватть!» Марьям становилось страшно уже от этих придыхательных звуков «госпожи Шариат». Следующим уроком шло пение. Учителем был армянин, которого девочки называли между собой «месье Вартан». Под аккордеон он трижды исполнил песню «Порядочные добрые девчата», класс пел вместе с ним хором. Это был пожилой, хорошо одетый учитель. Свои седые волосы он смазывал маслом, а голова его казалась наполовину втянутой в плечи, словно у черепахи в панцирь. Он пел с большим воодушевлением, исполняя песни густым басом. Когда требовалось изменение мелодии или ритма, он подпрыгивал буквально всем телом, чем очень смущал девочек, зато они входили во вкус пения. Уроки были веселыми. А иногда девочки брали над ним верх и начинали изводить его, хоть он старался скрыть свою досаду. Марьям иногда вставала и обращалась к нему: «Разрешите, госпожа учительница… Ой, простите! Господин учитель…» Весь класс от этого разражался хохотом…