Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне

• Название: Легенда о Вавилоне
• Автор: Петр Ильинский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Религия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89332-143-2

Петр Ильинский, уроженец С.-Петербурга, выпускник МГУ, много лет работал в Гарвардском университете, в настоящее время живет в Бостоне. Автор многочисленных научных статей, патентов, трех книг и нескольких десятков эссе на культурные, политические и исторические темы в печатной и интернет-прессе США, Европы и России. «Легенда о Вавилоне» — книга не только о более чем двухтысячелетней истории Вавилона и породившей его месопотамской цивилизации, но главным образом об отражении этой истории в библейских текстах и культурных образах, присущих как прошлому, так и настоящему. Цель автора — размышление, а не открытие, процесс, а не результат, историко-культурное путешествие, а не прибытие в заданную точку. Тем более что история Вавилона отнюдь не закончена, а продолжается на наших глазах.

---

Но невозможно объяснить немедленный распад монгольского государства лишь пространственным рассеянием. На ум тут же приходит судьба Омейядского халифата, пусть он тоже существовал относительно недолго. Однако за эти годы произошло невероятное: колоссальные пространства от оазисов Восточного Туркестана до Пиренейского полуострова оказались на сотни лет объединены в новую цивилизацию — исламскую. При этом только наиболее отдаленным (тюркским) и наиболее древним (иранским) народам удалось сохранить свой язык, а Северная Африка, Ближний и Средний Восток заговорили по-арабски. И несмотря на логичную утрату наиболее периферийных европейских областей, арабоязычное геополитическое пространство сохраняет очертания более чем тысячелетней давности[184].

Как смогла добиться этого культура, созданная на пустом месте? Только с помощью единой идеологии, только потому, что любой человек, принявший ислам, автоматически интегрировался в новое общество. И ни ему самому, ни тем более его детям не были заказаны никакие пути в этом едва возникшем мире. Он мог остаться в деревне, вкалывать на земле и платить потихоньку налоги в казну местного эмира, а мог сесть на коня и отправиться завоевывать царство или, по крайней мере, нескольких красивых жен (или трудолюбивых — кому что нужно). Можно еще долго рассуждать об очаровании раннеисламской цивилизации, но эта тема выходит за рамки нашего труда. Здесь только скажем, что Мухаммед был вторым человеком в мировой истории, которому удалось создать народ, государство и религию и обессмертить первых с помощью последней. Его учение только крепло со временем, в течение многих лет после ухода из жизни отца-основателя оно продолжало жить, несмотря на все расколы, отступничества и политические потрясения. Если кого и сравнивать с Моисеем, то именно Мухаммеда (заметим, что и сам Пророк считал себя идейным наследником Мусы — первого человека, которому Аллах вверил Книгу)[185].

Объяснить сравнительную устойчивость или неустойчивость различных кочевых империй, пожалуй, можно, а вот как объяснить их возникновение? Ведь в истории было немало столь же мощных движений народов, не завершившихся особым вкладом в цивилизацию. Вспомним хотя бы вторжение гуннов в Европу, бывшее частью так называемого Великого переселения народов (Volkerwanderung). Еще больше материала такого рода дает само Великое переселение, продолжавшееся несколько веков. Древние историки оставили немало сведений и о менее удачных вторжениях северных орд на римские и греческие земли. Полна сходными известиями история Востока. Налицо явление повторяющееся, т. е. закономерное. Отмахнуться от него нельзя. Так что же генерируют подобные события?

Ученые, как водится, на эту тему спорят, но удовлетворительного ответа пока никто не предложил и, скорее всего, не предложит. Возможно, навести на правильный путь могли бы текущие события мировой истории. Но, увы, нам не дано разбираться в современности — так называемый эффект приближения препятствует анализу тех исторических потрясений, частью которых мы являемся. Наиболее разумной представляется гипотеза демографически-климатическая, хотя для всестороннего объяснения указанного феномена ее будет все-таки маловато[186].

Понятно, что численность кочевой популяции зависит от поголовья скота и напрямую связана со степным климатом и его колебаниями. Периодическое появление излишков населения ведет к тому, что накал конкуренции за тот или иной географический ареал становится выше обычного. Подобные конфликты особенно обостряются в периоды засухи или при других неблагоприятных обстоятельствах (давление соседей и т. п.). Существует мнение о земледельческо-скотоводческом экодомическом симбиозе древности, баланс которого в политически или экологически нестабильные времена перекашивался в сторону оседлого населения, ибо оно могло с большей вероятностью само себя прокормить. Любопытно в этой связи, что археологические данные свидетельствуют о том, что поселения в древней Палестине возникали волнообразно, последнюю из волн датируют XII–XI вв. до н.э. — примерным временем израильского завоевания.

Все это верно. Но как объяснить в таком случае объединение доселе разъединенных, победоносность многократно побеждаемых? Почему изгнанники из одной земли часто становились завоевателями, пройдя длинный и изматывающий путь переселения? И не потому ли наиболее знаменитые эпизоды кочевого вторжения заметно возвышаются в мировой истории, что они являются скорее исключением, чем правилом?[187]

Не погибло ли большинство кочевых племен, будучи задушено засухой, истреблено соседями и истощено междоусобной рознью? Не было ли уничтожение 90% населения обычным исходом подобных конфликтов? Какова роль отдельной личности — будь то Чингисхан, Тогрул-бек или султан Осман, их ближайшего окружения — людей, отказавшихся умирать, быть побежденными? Каков механизм образования протоэтноса — самой крепкой человеческой общности, доказавшей право на жизнь в самых тяжелых условиях, выдержавшей бой на уничтожение, а иначе мы бы о них не услышали?

Что сплачивает людей — отчаяние? Но ведь не оно одно, и тем более не желание простых земных благ. Ими движут иные порывы, их поведением управляют совсем другие императивы. Не только желание выжить, а выжить на своих условиях, не подчиниться, а одолеть. Можно назвать это отчаянием, помноженным на силу. Причем происхождение отчаяния (политико-климатическое) нам более или менее понятно, но вот откуда берется сила, вслед за которой следуют объединение и победа, совершенно неясно. Происхождение ядра нации всегда окутано тайной, так как люди, его создавшие, не оставляют письменных свидетельств. Несколько поколений спустя их имперские наследники создают архетипичную легенду о собственном рождении, из которой очень трудно выудить зерна истины. Так что ответа по-прежнему нет или он попросту находится за пределами нашего понимания.

Древние израильтяне, впрочем, никакой земной империи не создали. Масштабы их завоеваний тоже относительно ограниченны (да и численность воюющих сторон была не слишком велика). Несмотря на то что, согласно археологическим данным, ряд населенных пунктов древней Палестины был разрушен приблизительно в XII в. до н.э., Библия об этих городах (точно идентифицированных учеными) сообщает не всегда; поселения же, указанные в Писании, следов таких разрушений часто не несут, поэтому установить, насколько завоевание Палестины было в прямом смысле завоеванием, особенно таким жестоким, как о том повествует Книга Иисуса Навина, нельзя[188].

Поэтому сравнение протоизраильского «союза двенадцати колен»[189]с арабской или монгольской ордой оправдано, но только для того, чтобы лучше разглядеть общие закономерности подобного процесса: племя, существующее на периферии крупной земледельческой цивилизации и испытывающее ее мощное культурное и политическое давление, выходит из состояния симбиоза и начинает государственно-национальное строительство. Надо заметить, что это предполагает серьезное египетское влияние на протоизраильтян, возможно, выразившееся в заимствовании единобожия, понимания государственной необходимости структурно упорядоченного культа и связанного с ним законодательства. Много веков спустя соратники Мухаммеда тоже научатся многому у евреев аравийских оазисов, сасанидских шахов и византийских императоров.

Нельзя сбрасывать со счетов и климатическую составляющую: не исключено, что синайские оазисы постигла засуха и из-за недостатка кормов начался падеж скота и связанный с этим голод. Может быть, такие события повторялись время от времени. Подобные ситуации, как уже говорилось, упоминаются в источниках. Возвращаться в Египет недавним изгнанникам было нельзя. Хотя, возможно, они бы смогли договориться с недавними врагами — политической истории человечества известны и более резкие смены приоритетов. Но, и это самое важное, сподвижники Моисея не захотели обращаться за помощью к сильным — они сами возжелали стать таковыми. В результате было решено двигаться в Палестину. Для этого потребовался созыв племенного совета, похожего, например, на монгольский курултай[190].

Опять же, уникальность была не в факте этногенеза, не в факте вторжения кочевников на соседние земли, а в объединении всего этого с культурогенезом — установлением новой религии и утверждением правил культа, т. е. первых законов, а общие законы обозначают общую систему ценностей, общий стереотип поведения. Именно это единство, закрепленное временем, сообщило будущей израильской цивилизации невероятную сопротивляемость по отношению ко многим внешним и внутренним потрясениям. Только эту религиозно-культурную общность наследники Моисея сумели сохранить в будущем.

Напоследок вернемся к вопросу о численности воюющих сторон и масштабам происходившего — они вполне локальны и невелики. Протоизраильтяне захватили относительно небольшие области, имевшие, впрочем, весьма четкие природные границы[191]. Посему существование отдельного этноса внутри этих рубежей имело под собой неплохую географическую основу. Точнее сказать, длительность такого существования была обусловлена возможностью защиты от внешнего мира. При этом природные преграды не только заменяли крепостные стены, они еще и препятствовали рассеянию и растворению отграничиваемого ими малого народа.