Владимир Голяховский - Это Америка

• Название: Это Америка
• Автор: Владимир Голяховский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8159-1222-9

В четвертом, завершающем томе «Еврейской саги» рассказывается о том, как советские люди, прожившие всю жизнь за железным занавесом, впервые почувствовали на Западе дуновение не знакомого им ветра свободы. Но одно дело почувствовать этот ветер, другое оказаться внутри его потоков. Жизнь главных героев книги «Это Америка», Лили Берг и Алеши Гинзбурга, прошла в Нью-Йорке через много трудностей, процесс американизации оказался отчаянно тяжелым. Советские эмигранты разделились на тех, кто пустил корни в новой стране и кто переехал, но корни свои оставил в России. Их судьбы показаны на фоне событий 80–90–х годов, стремительного распада Советского Союза. Все описанные факты отражают хронику реальных событий, а сюжетные коллизии взяты из жизненных наблюдений.

---

Он обнял ее:

— Мам, все будет хорошо. Это только начало трудное. Не обращай внимания на мелочи. Мне, например, на них наплевать. Вырвемся отсюда, и дела пойдут лучше.

Лиля растрогалась. Он прав, им обоим надо запастись терпением и обладать силой воли, чтобы научиться спокойно воспринимать тяготы эмиграции. Она только сказала:

— Знаешь, твоя бабушка Мария в детстве жила в Москве в ужасно старом, запущенном и тесном домишке. Жильцы называли его «гадюшник». Вот и мы назовем нашу гостиницу «гадюшником».

* * *

Неблагоустроенная гостиница была больше похожа на захолустный заезжий двор. Несколько таких гостиниц принадлежали богатой венке по имени мадам Бетина. Она владела сетью роскошных отелей, а как дополнительное «дело» содержала старые дома, приспособленные под временное жилье еврейских беженцев из России. За эти убогие жилища Бетине хорошо платили еврейские организации. В их примитивных условиях беженцы жили не дольше десяти дней, потом их переправляли дальше — в Рим.

В ожидании прихода Савицких и Берты Лешка пошел в общий умывальник с туалетом. Там стояла очередь, все с полотенцами через плечо. Люди ворчали:

— Что за безобразие — даже душа нет! Десять дней живем, не мывшись.

Действительно, от многих исходил удушливый запах пота, и стоявшие рядом демонстративно обмахивались ладонью или полотенцем. В умывальной на четыре раковины помещались еще четыре кабинки общего туалета. Один за другим в туалетные кабинки входили и выходили мужчины и женщины, и бедный парень наслушался из кабинок малоприятных кишечных звуков и нанюхался еще менее приятных запахов. Вернулся он в комнату мрачный:

— Мам, я даже не знаю, как сказать. Там такое делается…

— Дальше можешь не рассказывать, я все поняла.

— Мне-то плевать, но я не знаю, как ты будешь ходить туда.

Через час приехали Савицкие и Берта. Войти внутрь им не разрешили — посетителей не впускали, никому не полагалось видеть условия, в которых жили эмигранты в «гостинице». Лиля с Лешкой спустились к гостям:

— Идемте праздновать ваш приезд в кафе, — предложил Савицкий.

Типичное венское кафе было очень элегантно оформлено. Лиля с Лешкой с любопытством рассматривали стены, мебель, посуду, украшения.

Пили вкусный кофе с венскими пирожными и — разговаривали, разговаривали…

Савицкий сразу сказал:

— Я привез ваши золотые монеты и оригиналы документов.

Лиля поблагодарила:

— Спасибо, но у нас очень примитивные условия, я боюсь держать там золото.

— Тогда сделаем так: документы можете взять, они понадобятся вам для оформления, а монеты я отдам, когда мы будем уезжать обратно в Льеж.

На обратной дороге они зашли в «магазин», рекомендованный комендантом. Это была просто лавочка в одну большую комнату, уставленная по стенам полками до потолка. Но чего там только не было, на этих полках! Многие из этих продуктов они не видели в Москве и даже не знали об их существовании: десятки сортов сыров и колбас, виды йогуртов, пачки разного масла, крекеров, красиво упакованная итальянская паста разных видов, диковинные фрукты, ароматные булочки и, конечно, — куры, куры, куры. Куриные тушки крутились на гриле у прилавка и призывно пахли, но были слишком дорогими. Под стеклом лежали сырые расфасованные цыплята — эти были самые дешевые.

После полупустых прилавков московских магазинов Лиля с Лешкой воодушевленно бродили среди этого изобилия и говорили друг другу:

— Смотри — бананы! А в Москве их не купишь.

— Мам, смотри, растворимый кофе!

— О, даже несколько сортов… А в Москве и одного сорта нет.

— А упаковки-то какие красивые!

Изобилие товара произвело на Лилю такое впечатление, что она вдруг заплакала. Лешка, сам пораженный всем увиденным, попробовал ее утешить:

— Мам, ты чего?.. Успокойся.

Лиля вытирала глаза:

— Ничего, это пройдет. Я плачу о нашем бедном народе, который никогда, никогда не видел ничего подобного. Я прожила там всю жизнь и не имела даже представления о том, что возможно такое изобилие. Несчастные люди, несчастная страна…

Лешка рассудительно заметил:

— Мам, это же совсем другой мир.

— Да, Лешенька, совсем другой.

Это было только начало их будущих открытий, еще много раз придется им сравнивать прошлую жизнь с новым миром и поражаться бедности своего прошлого.

Они купили на завтрак йогуртов, булок, колбасы и, конечно, дешевую курицу на обед. Лиля поставила ее вариться на электроплитке, и их тесная комнатка заполнилась тем же запахом, который царил во всей «гостинице».

* * *

Вечером Лиля с Лешкой хотели позвонить от коменданта своим в Москву, сказать, что благополучно прилетели и встретились с друзьями. Но комендант заявил:

— Мадам Бетина запретила беженцам звонить. Идите на почту и оттуда звоните, сколько хотите. Но вернуться вам следует не позже десяти часов, потом я запру дверь и никого не впущу. Это тоже приказ Бетины.

Они заторопились, вышли из дома на широкую малолюдную улицу. По сторонам стояли красивые дома старинной архитектуры и бросались в глаза яркие витрины магазинов. Лиля немного задохнулась от быстрой ходьбы, и вдруг с ней произошло что-то странное, как будто наяву ей привиделась мистическая картина: она находится внутри какой-то длинной и узкой трубы, в дальнем конце, будто в тумане, виден слабый свет, и она вдруг ясно ощущает, как что-то отделяется от нее, покидает ее тело и медленно удаляется в сторону этого света. Она буквально видит нечто, скрывающееся вдали, и понимает, что что-то ушло из нее. Лилю охватило странное облегчение, ей стало легче дышать.

Она остановилась. Лешка смотрел на нее удивленно.

— Мам, ты чего?

— Знаешь, сынок, моя прошлая жизнь только что покинула меня, — ответила Лиля.

* * *

Ранним утром следующего дня Лиля с Лешкой поехали оформлять бумаги. Они поднялись по пыльной лестнице старого запущенного дома в центре Вены. В квартире на третьем этаже размещались организации, ведающие пересылкой в Израиль, Америку и Канаду. Дверь осторожно приоткрыл высокий неопрятный старик с небритыми впалыми щеками. Он сердито уставился на них и спросил на ломаном русском:

— Чего вам нуждается?

Такая реакция была понятна: еврейские организации вынуждены были предпринимать различные предосторожности из-за агрессивности арабов. Лиля показала ему визы, он впустил их и молча сунул в руки две толстые анкеты. Пока Лиля их заполняла, он еще много раз открывал дверь с таким же вопросом, впускал целые семьи и молча совал им анкеты в руки. Невзрачный холл с поцарапанными стенами заполнила русскоязычная толпа, стало тесно и шумно. Все проходили одну и ту же процедуру: сначала семьи вызывали в комнату для беседы с представительницей израильской организации «Сохнут». Она говорила по — русски и всем предлагала ехать в Израиль. Женщина посмотрела на Лилю с Лешкой, заглянула в их анкеты:

— Вы доктор из Москвы? Как я понимаю, в Израиль вы не поедете? — Очевидно, ее предупредили.

У Лили была заготовлена на такой вопрос фраза:

— Мы любим Израиль и поддерживаем во всем, но жить хотим в Америке.

Представительница вздохнула, записала что-то в анкетах и передала их в соседнюю комнату, там сидели представители «Джойнта». Ждать приема пришлось долго. Вокруг гудела толпа, и Лиля с Лешкой с любопытством присматривались к людям — всех их связывала общность положения просителей. Половина была с детьми, даже совсем маленькими, но и стариков было много, выезжало по три поколения. В речи многих доминировало характерное южнорусское произношение, часто с одесским акцентом. Были евреи из среднеазиатских и закавказских республик, по — русски они говорили плохо, общались на своих наречиях. Дети плакали, старики вздыхали. Евреям не привыкать к тревоге, но здесь был особый случай — старт в новую жизнь.

Наконец Лилю с Лешкой вызвали в кабинет председателя «Джойнта», обставленный в солидном консервативном стиле. Пожилой толстый человек глубоко сидел в большом кресле за громадным письменным столом. Он говорил по — английски, и Лиля плохо его понимала, переводил ей Лешка. Оказалось, у председателя были сомнения в их происхождении: ведь Лешкин отец был албанцем.

Председатель спросил:

— Как получилось, что отец вашего сына — албанец?

— Я вышла замуж за албанца, — ответила Лиля.

Он развел руками:

— Странно, первый раз встречаю такой брачный союз. Еврейкам лучше выходить замуж за евреев. Наша организация принимает советских евреев как political refugees — политических беженцев, потому что евреи в СССР лишены права исповедовать свою религию, ущемлены в праве на образование. Вы должны доказать, что вы еврейка, иначе вашего сына нельзя будет считать евреем и мы не сможем принять вас на содержание еврейских организаций. Скажите, почему ваше отчество «Павловна»? Вашего отца зовут Павел? Это же христианский апостол, это не еврейское имя.