Евгений Замятин - Том 1. Уездное

• Название: Том 1. Уездное
• Автор: Евгений Замятин
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-268-00523-5

В первый том первого посмертного наиболее полного Собрания сочинений, издаваемого на родине писателя, входят произведения классика русской литературы XX века Евгения Ивановича Замятина (1884–1937), созданные им за первые пятнадцать лет творческой работы. Наряду с широко известными повестями и рассказами («Уездное», «На куличках», «Островитяне») в том включены ранее не печатавшиеся на родине произведения («Полуденница», «Колумб» и др.).

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Уж как – неизвестно, но утром ускользнул Колумб и опять туда – к пруду.

Не было никого уж. Теплые точки головней алели в воде. Темная, тихая, невероятно глубокая манила вода смертным покоем.

«И как же жить после приступок?» Набрал Колумб воздуху, нагнулся, ахнул вниз… «…Вот… да… Вот глаза – такие же… Так же тянет вниз…

Тогда вытащил кучер – а теперь… И не надо, и не надо…»

В открытую фортку наползал туман – желтоватый, древний – дремал и видел во сне: вот дремлет на чёрствой кровати Колумб…

«Нет, это я тебя вижу во сне, а не ты – меня», – заспорил Колумб.

4

Утром в субботу Колумб вышел с гауптвахты. Шел по улице, щурился от свёта настоящего отвык, задыхался – от… от… Ой уверен был, непоколебимо уверен, что сейчас… ну, если не сейчас, так где-нибудь, на краю Тяпкина лога, у Собрания, встретит её. И тогда…

И до Собрания дошел. И На краю постоял Колумб, поглядел тоскливо на кресты далекого монастырика. Но не было Панни. Совсем с панталыку сбитый, с тропинки сбиваясь на цельный снег, потащился Колумб обратно.

«Ну, вот сейчас и Васины стихи, и Володя… Ах, как все это!..» – нехотя топтался Колумб у своих дверей.

А из-за угла, чуть слышно тренькая колокольцем, выступала медленно тройка. Та же самая. Командир – и рядом она, её чёрная колокол-шляпа, серебряно-холодный цветок и алый, как тлеющая головня, рядом… Но глаза – но теперь же видны Колумбу её глаза – и всё ясно… «Господи, если бы она только…» Колумб взял руку к фуражке. Такое это обычное, но, Колумб весь вздрогнул, отдавая честь, – как от поцелуя. Дёревянно-сёрдито вскинул рукой командир. А серебряный цветок на шляпе не дрогнул: голова была всё так же неприступно закинута назад. «Как будто не видела».

Колумб, как слепой, толкнулся в дверь не руками, а головой, изо всей мочи – головой…

Колумб был весел до черта, молол чепуху, как пьяный, Колумб даже шутил. Володя в знак изумления надул пузырем румяные, спелые щеки:

– Пфуф, ты Господи. Вот гауптвахта как человека обернула… Чисто куро-орт. Поди и не гадал Пфуль, что такое тебе удовольствие доставит… А Панни-то, Панни-то, скажу я тебе…

Колумб стал просить глазами Володю о чем-то. Но Володя не слышал глаз. Володя улыбался предовольно. Володя стал совсем уж лубочный Еруслан Лазарич, только что кудрей не хватало.

– Я, брат, приволокнулся за ней, уж если начистоту… До чего, знаешь, зла, до чего пылит, ну просто… Да только со мной, брат, не больно, я ее живо… А хороша, хороша – огонь.

Колумб сломал папиросу, бродил, закурил новую;

– Хм, хороша уж. Действительно – вкус у тебя. Носяка-то, как у Павла Первого… А ротяка – не дай Господи.

– Дура. А глаза, видал? Глазищи-то?

Колумб набрал в себя воздуху др самой глуби, до дна.

– Глаза? Ну, уж это известно, коли страх, так всегда глаза да волосы хвалят…

Володя осерчал всерьез, Володя больше и разговаривать с Колумбом не хотел.

«Не видал, а туда-а же…». Володя вытащил из-под кровати, скрипку и начал изображать: играть он давно уж бросил – и только «изображал».

Сперва – мычала корова; потом сани скрипели по снегу; потом – скрипучим голосом Пфуль разносил Колумба. Это было и впрямь похоже. Чудно стало. Первым смеялся Володя, сам смеялся по-ребячьи, нутром, и весь трясся. А за Володей – Васин, гармоникой собрав огромный свой лоб; за Васиным – Колумб, и не смеялись у Колумба только глаза.

Под конец изобразил Володя, как кровать скрипит, и совсем уж неудобосказуёмое нечто, и крякнул, довольный.

– Вот скрыпку возьму да распотешу девулек, на вечеринке у Водоемких.

– Возьми меня, Володя, к Водоемким. Хочу с Лизанькой познакомиться, – придумал Колумб, помолчав.

– Да что ж это с тобой за чудеса? – подивился Володя еще раз. Но с собою Колумба взял: такой уж был дом у Водоемких, странноприимный, веди кого хочешь, всякому рады.

Лизанька была самой младшей. Четыре сестры были курбастые, толстые, «тумбочки» по прозванью, все в старика Водоемкого. Одна Лизанька в мать пошла: фарфоровая была, точеная вся, ручки-ножки малюсенькие; ручкам-ножкам под стать и умишко. Всегда притчилось Лизаньке: смеются мужчины над ней (да оно, и правда, случалось). И на всякое слово мужчинское был у ней один ответ:

– Да-а, вы еще тоже вы-ыдумаете… Знаю я…

Колумбу стало жалко ее, фарфоровую, – и нюхом каким-то нашел он нужный с ней разговор: шуток никаких не шутил, а просто, серьезно рассказывать стал про старую свою бабушку.

– …А звала меня бабушка «Ванюшенька». Очень меня любила. Пышки мне ржаные на яраге пекла, старинные – и вкусные же только…

Лизанька перестала глядеть недоверчиво:

– Ржаные пышки? Да, это, правда, вку-усно, – Лизанька облизнулась.

– …А платье одно у бабушки было со шлейфом, с отделкой аграмантовой, тяже-елое. И в сундуке лежало – был у бабушки сундук такой, с диковинами всякими. Ордена, там, дедушкины, шпага, письма. Письма меня вслух читать заставляла: бумага желтая, слова старинные, милые, а бабушка слушает и плачет, разливается сладко…

– Не надо больше про бабушку, – сказала Лизанька.

Глянул Колумб в кукольные ее глаза, увидел крохотную в них слезинку, замолк – вспомнил алый какой-то блеск – замолк, погас.

Перед ужином залучил Володя Колумба в уголок:

– Ну-у, брат, ты и мастер!

– На что?

– Что? Сейчас мне Лизанька призналась: «Подпоручик Колумб вот это, – говорит, – не то, что ваши все, в подметки не годятся… Он сурьезный, он понравился мне, я такого не видала».

Упрямо нагнул голову Колумб:

– И Лизанька мне очень понравилась. Красавица какая. Тонкая и прямая. Не чета, там, Панни твоей…

– Хорошо-о, хорошо-о, я, брат, завтра Панни-то скажу. Про все скажу-у, и про Лизаньку, и про все.

Мигнул Колумб чуть заметной улыбкой.

– Ты на самом деле, не вздумай. Не говори уж, пожалуйста, – принахмурился он.

– Аб-бязательно скажу… Аб-бязательно…

Володя последние дни у командира стал первый гость. И на завтра, на воскресенье к обеду был зван. Колумб сидел у окна, ждал Володю домой. «Пора уже, пять часов».

На прозрачном еще небе шевелилась весенне-печальная ветка. Звезды выходили омытые, бледные, взволнованные.

Когда перестал уже ждать Колумб, из-за угла показался Володя – и рядом с ним Панни…

Колумб, весь дрожа, прижался к стеклу и смотрел…

…Простились. Володя сделал лубочный жест рукой, Панни повернула к себе.

…И вдруг, когда Володя захлопнул за собой дверь, она огляделась – и быстро, почти бегом завернула за угол, за Собрание – на берег Тяпкина лога.

Мигом накинул Колумб шинель – и пока Володя, напевая, стучал в передней калошами – он нырнул через черный ход. Бегом, глотая, как рыба, морозный воздух, – добежал Колумб до угла.

Спиной к нему, по берегу лога медленно шла Панни. Черная вся, резко выделялась она на гаснущем розовом небе. Повернула. Колумб отшатнулся в тень, в подъезд – и ждал. Приметил – сам за собой, – что левый бок прикрыл локтем, рукавом: должно быть, чтоб не слышно было, как бьется… Улыбнулся в темноте.

Нетерпеливая, хмурая прошла Панни мимо. Завернула. Дошла до васинского дома, постояла – и обратно, и снова шагала по берегу темного лога.

Когда она сделала то же и в другой раз, и в третий, и в четвертый – Колумбу показалось, что он понял.

Голова закружилась у него так, что еле на ногах устоял.

Вышел испуганный бледный месяц.

Панни опять подходила к темному подъезду. Колумб шагнул раз, два – стал в сугробе поодаль от ее тропинки. От дыхания месяца – бледный, почти зеленый, с недвижным лицом, снял фуражку Колумб и отдал низкий поклон.

Как урытая стала Панни. Сверкнула, губы закусила:

– Вы были здесь, вы были здесь все время, пока я?..

– Да, вот тут, в подъезде, – весело показал Колумб.

Так нахмурила брови, так его сверкнула помадными ночными глазами – и повернулась…

5

Командир ходил взад-вперед, деревянно стучал: видимое дело, не знал как начать.

– Послушайте, подпоручик Колумб… Я уже… уже этого не понимаю. Вы знаете, о чем?..

– Нет, ваше превосходительство, не знаю, – чистосердечно сказал Колумб.

– И еще отпираться? Уди-ви-тельно! Не знаете – я вам скажу. Вы преградили дорогу, вы не пускали пройти молодую девушку. И вдобавок эта девушка была…

Колумб недоуменно молчал. «Преградил дорогу – не позволял пройти?..»

– …моя дочь, моя Дочь, дочь вашего ко-ман-дира! – крикнул Пфуль.

Колумб широко распялил глаза. И помалу, помалу просветлел, улыбнулся: он опять – понял. И сказал:

– Я прошу извинения у вашего превосходительства. Я сознаюсь. Это действительно так. Я готов обещать…

Дерево отмякло – отошел командир.

– По означенному случаю вместо гауптвахты объявляю вам выговор.