Александр Шеллер-Михайлов - Чужие грехи

• Название: Чужие грехи
• Автор: Александр Шеллер-Михайлов
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1880

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов (30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же) — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.

Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России. Декларативность, книжность, схематизм, откровенное морализаторство предопределили резкое снижение интереса к романам и повестям Ш. в XX в.

---

Онъ, однако, засталъ госпожу Ивинскую дома. Его приняли. Евгенія Александровна, по обыкновенію, все еще цвѣтущая и нарядная, приняла его въ гостиной, прищурила глазки и спросила:

— Чѣмъ могу быть вамъ полезной?

Она держала себя съ достоинствомъ, немного чопорно, разыгрывая роль вліятельной женщины, привыкшей къ тому, что къ ней являются просители.

Рябушкинъ вѣжливо объяснилъ, кто онъ и отъ кого онъ пришелъ. Она какъ будто удивилась чему-то, — можетъ быть, тому, что ей напоминаютъ о дочери, или тому, что дочь еще помнитъ о ней, — указала ему на кресло и быстро заговорила:

— Я только что вернулась недавно изъ за-границы и еще не успѣла посѣтить Олю… Я все больна послѣ этой страшной катастрофы… въ мои годы такіе удары не проходятъ даромъ…

Она какъ будто оправдывалась отъ какихъ-то невысказанныхъ ей обвиненій.

— Ну, вамъ еще рано говорить о своихъ годахъ, замѣтилъ съ любезною улыбкой Рябушкинъ, дѣйствительно залюбовавшись ея свѣжестью и здоровьемъ. — Вы кажетесь старшей сестрой своей дочери…

— Старшей… на двадцать лѣтъ? засмѣялась Евгенія Александровна и вдругъ перешла въ свой обычный задушевный, немного фамильярный, немного вульгарный тонъ:- Ахъ, нѣтъ, monsieur Рябушкинъ, молодость трудно сохранить, переживъ все то, что пережила я… Вы, конечно, не знаете всего, но если-бы разсказать, вы удивились-бы, какъ выдержали все это мои нервы!.. И еще Богъ знаетъ, что ждетъ впереди… Я немного неудачница!.. Теперь вотъ начнутся заботы объ Олѣ… Она едва-ли любитъ меня… мы мало знаемъ другъ друга… ее вооружили…

— Я и пришелъ собственно затѣмъ, чтобы переговорить съ вами о ней, осторожно перебилъ ее Рябушкинъ. — Вы знаете, что я по волѣ покойной княжны Олимпіады Платоновны завѣдую небольшими средствами и небольшимъ клочкомъ земли, оставленными вашей дочери княжной… Это заставляло меня не прерывать сношеній съ вашей дочерью… кромѣ того я давно успѣлъ полюбить и ее, и покойнаго Евгенія, занимаясь ихъ образованіемъ… мнѣ было жаль бросить забытую всѣми дѣвочку…

— Благодарю васъ, что вы заботились о моей бѣдной дѣвочкѣ! быстро сказала Евгенія Александровна и протянула Рябушкину руку. — Я не могла заботиться о ней, какъ бы слѣдовало… мое здоровье было разстроено и кромѣ того у меня другая семья… Ахъ, не вините меня за холодность… если-бы вы знали, вы-бы…

— Помилуйте, опять перебилъ ее Рябушкинъ, — я и не думаю обвинять васъ въ чемъ-нибудь. Напротивъ того, я пришелъ къ вамъ съ просьбой, какъ къ матери Ольги Владиміровны, какъ къ женщинѣ, вполнѣ понимающей, что значитъ любовь, что значитъ семейное счастіе…

Рябушкинъ совершенно не зналъ, какъ кончить начатую рѣчь. Такихъ объясненій съ барынями онъ никогда еще не велъ. У него точно что перехватило горло.

— Вы, конечно, желаете Ольгѣ Владиміровнѣ всего лучшаго, снова заговорилъ онъ черезъ минуту, — и, разумѣется, понимаете, что величайшее счастье для нея, если она можетъ устроиться… то есть выйдти замужъ… по любви, по страсти…

Онъ перевелъ духъ, ругая себя въ душѣ за неумѣхость, за неразвязность. На его лбу выступилъ даже потъ. Въ его головѣ шевелилась мысль, что никогда онъ не объяснялся такъ глупо и такъ неумѣло.

— Она влюбилась въ кого-нибудь? быстро спросила Евгенія Александровна и весело засмѣялась:- Дитя! Онѣ въ институтахъ всегда воображаютъ, что въ кого-нибудь влюблены… въ учителя… въ швейцара…

— Нѣтъ… это не штука!.. она, то есть я… мы оба любимъ другъ друга, сказалъ Рябушкинъ, окончательно путаясь и запинаясь.

— А! она влюблена въ васъ! Поздравляю! У нея недурной вкусъ! сказала Евгенія Александровна и прищурилась, вглядываясь въ Петра Ивановича. — Но она еще совсѣмъ дѣвочка!..

— Ей семнадцать лѣтъ, сказалъ Рябушкинъ.

— Семнадцать?.. Да, да!.. Ахъ, какъ идетъ время! какъ идетъ время! воскликнула Евгенія Александровна, качая головкой.

— Я пришелъ просить ея руки, разомъ закончилъ Петръ Ивановичъ, точно сваливая тяжелую ношу.

— Что-же… мой мужъ не откажется помочь ей въ приданомъ… у него есть связи и онъ можетъ дать и вамъ хорошее мѣсто, проговорила Евгенія Александровна въ раздумья.

— Мнѣ ничего не надо… я теперь вполнѣ обезпеченъ, поторопился сказать Рябушкинъ. — Мнѣ только нужно ваше согласіе, какъ матери… Я надѣюсь…

— Ахъ, да, да! сказала Евгенія Александровна, точно дѣло шло о какомъ-нибудь приглашеніи на балъ. — Я ничего не имѣю противъ васъ… Я желаю ей счастія и если она любитъ, то не мнѣ идти противъ ея желанія… Вѣдь вы сдѣлаете мою дѣвочку счастливою, не правда-ли? съ чувствомъ произнесла она, протягивая ему руку. — Впрочемъ, что я говорю… Вы и молоды, и хороши собою, и, вѣрно, добры, такъ развѣ она можетъ быть несчастлива съ вами!

Рябушкинъ поцѣловалъ горячо у Евгеніи Александровны руку. Евгенія Александровна поцѣловала его въ лобъ. Она была такъ растрогана этой умилительной сценой, сознавая, что она, какъ любящая мать, устраиваетъ счастье своей дочери.

— Когда-же вы думаете устроить свадьбу? спросила она дружескимъ тономъ, держа его за руку.

— Тотчасъ послѣ выпуска Оли изъ института, отвѣтилъ онъ.

— Значитъ надо скорѣе торопиться все приготовить! торопливо сказала она, точно дѣло шло о приготовленіи всего нужнаго сейчасъ-же. — Положитесь во всемъ на меня. Я хочу, чтобы моя дѣвочка вышла замужъ вполнѣ прилично и позабочусь обо всемъ, обо всемъ сама.

— Но мы сдѣлаемъ все это какъ можно скромнѣе, замѣтилъ Рябушкинъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, я все устрою! перебила она его. — Я хочу, чтобы на васъ всѣ любовались, чтобы вамъ всѣ завидовали! Вы будете прелестною парой.

У Евгеніи Александровны уже явился цѣлый планъ приготовленій къ свадьбѣ устройства свадебнаго пира, пріема молодыхъ. Она даже объявила, что она будетъ крестить ихъ перваго ребенка. При этомъ она расхохоталась самымъ задушевнымъ смѣхомъ, вспомнивъ, что она будетъ скоро «бабушкой». Рябушкинъ тоже не могъ удержаться отъ смѣха и сказалъ какую-то двусмысленность. Между нею и имъ сразу завязались дружескія, искреннія отношенія.

— Вы сегодня обѣдаете у насъ, я васъ представлю моему Жаку, сказала Евгенія Александровна. — Онъ у меня немножко сухой педантъ, но добрый, милый человѣкъ…

— Но меня ждетъ дома мать, попробовалъ отговориться Рябушкинъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, и слушать не хочу! Дайте знать старушкѣ, что вы обѣдаете у меня — вотъ и все! Я пошлю лакея съ вашимъ письмомъ! рѣшительно отвѣтила Евгенія Александровна. — А васъ не отпущу ни за что.

Она взяла изъ рукъ Петра Ивановича шляпу и спрятала ее…

Не прошло и часу, какъ Рябушкинъ уже игралъ и балагурилъ съ дѣтьми Евгеніи Александровны, смѣшилъ ее двусмысленными анекдотами и чувствовалъ себя здѣсь, какъ дома. Ивинскому Онъ былъ отрекомендованъ, какъ «будущій родственникъ». За столомъ пили за его здоровье, за его будущее счастье. Вечеромъ Евгенія Александровна увезла его на елагинскую стрѣлку, чтобы воспользоваться чудесной весенней погодой…

Когда онъ возвратился домой, онъ былъ вполнѣ очарованъ и счастливъ. Этотъ день, полный неожиданностей, прошелъ для него, какъ свѣтлый сонъ. Дома онъ далеко за полночь объяснялъ своей матери, какъ онъ любитъ Олю, какъ приняла его Евгенія Александровна, какъ обязательно предложилъ ему Ивинскій свои услуги, если ему понадобится протекція. Старушка Рябушкина, какъ всегда, слыша, что ея сына обласкали добрыя люди, сказала съ благоговѣніемъ: «Благослови ихъ, родныхъ, Господи!»

— Вотъ я и у пристани… другая жизнь начнется… Полно закучивать да падать духомъ, теперь семья своя будетъ, прочное гнѣздо будетъ, возбужденнымъ тономъ говорилъ Рябушкинъ, ходя изъ угла въ уголъ по комнатѣ. — Теперь нужно только, не лѣнясь, работать, честно и бодро работать — и все пойдетъ хорошо… не безслѣдно пройдетъ жизнь… Знаешь, мать, я теперь точно впервые на двухъ ногахъ стою, твердо и прочно стою, ничего не боясь, не колеблясь…

— А я то, я то, голубчикъ, какъ счастлива! говорила старушка въ восторгѣ. — Все молчала, а теперь скажу — боялась, что ты не пристроишься, такъ холостякомъ и останешься… Ужь это какая жизнь: пріятели, гульба… Ты не пьяница, ни какой-нибудь забулдыга, да веселья то въ домѣ нѣтъ со мной старухой, съ книгами, не манитъ пустой то домъ, ну, по неволѣ и пойдешь куда попало лишній разъ, а тамъ — сегодня пошелъ, завтра пошелъ — и затянетъ эта самая холостая жизнь… гульба эта безшабашная… Вотъ тоже, когда получилось письмо о смерти Женички, пришелъ ты ночью не въ своемъ видѣ: плакалъ, плакалъ, а потомъ кричать началъ: «все перебью, все! ничего не надо, все уничтожу!»… Господи, напугалась я тогда, поджилки трясутся, укладываю, ублажаю тебя, а ты жизнь проклинаешь, слова такія страшныя говоришь… а у самаго икота, икота!.. Извѣстно, съ горя это было… съ горя большого!..

— Да, да, съ горя! подтвердилъ Петръ Ивановичъ и задумался, вспомнивъ про Евгенія. — Вотъ тоже умеръ ни за грошъ, ни за денежку! грустно проговорилъ онъ. — Какъ бы порадовался, еслибы теперь живъ былъ. Вѣдь онъ первый былъ моимъ сватомъ.