Николай Буссе - Русские и японцы на Сахалине

• Название: Русские и японцы на Сахалине
• Автор: Николай Буссе
• Жанр: Публицистика

Буссе Николай Васильевич — генерал-майор, военный губернатор Амурской области; род. в 1828 г., ум. 28 августа 1866 г. Окончив курс учения в пажеском корпусе, Буссе поступил на военную службу в Семеновский полк и проводил, как он говорит, «молодость в кругу добрых родных». Жажда широкой деятельности побудила Буссе в начале 50-х годов перейти на службу под начальство гр. Муравьева-Амурского, генерал-губернатора Восточной Сибири, приехавшего на время в Петербург. Через 4 месяца Буссе уже был на Дальнем Востоке чиновником особых поручений гр. Муравьева, который весной 1852 г. послал его в порт Аян. Муравьев в это время занят был присоединением к Империи Амурского края, и Буссе было поручено снарядить экспедицию для занятия о. Сахалина. 25 августа 1852 г. Буссе высадился в Петровском зимовье с десантом в 70 человек, а затем Невельской, управляющий амурской экспедицией, поручил ему управление сахалинской экспедицией и оставил его зимовать на Сахалине. 21 сентября 1852 г. Невельской занял селение Томари, где жили туземцы-айны и рыбопромышленники-японцы; близ него Буссе, по приказу Невельского, устроил военный пост. Жители селения сначала скрылись в глубь страны, но, видя миролюбие русских, возвратились. Однако Буссе приходилось вести себя очень осторожно, потому что туземцы наговаривали русским на японцев и обратно, а японцы не доверяли русским, стремились изгнать их с острова и восстановить против них туземцев. Весной 1853 г., благодаря внушениям японцев, айны из Томари ушли во внутрь острова. 13 апреля в виду русского поста появились японские суда, и Буссе принял меры к защите. Опасность была велика, так как из 64 человек команды 47 были больны цингой, а японцев было втрое больше русских. Однако поведение высадившихся японцев было миролюбиво; целью своего приезда они выставляли охрану рыбаков, но, по-видимому, их послало японское правительство, желавшее завладеть Сахалином и знавшее о нашем конфликте с европейскими морскими державами. При начале военных действий, предложено было сосредоточить все суда Тихоокеанской эскадры и солдат с постов в Императорской гавани. К. Н. Посьет с 3 транспортами прибыл к Буссе и предложил ему снять Муравьевский пост. Буссе, зная, что это не согласно со взглядами гр. Муравьева, предложил, умолчав об этом, разрешить вопрос на общем собрании. Решено было снять пост, и лишь только наши транспорты покинули стоянку у с. Томари, как пост наш запылал, подожженный туземцами. Буссе не пользовался любовью подчиненных и мало заботился о них, так что его солдаты часто терпели голод и холод и болели цингой. Начиная с 1854 г., после занятия нашими войсками устьев Амура, было предпринято несколько экспедиций для снабжения жителей этих стран оружием и провиантом. Самая значительная экспедиция (третья, в 1856 г.), под начальством Буссе, была успешна в смысле достижения цели, но вместе с тем страшно изнурительна. Солдаты до такой степени голодали, что просили разрешения есть трупы умерших товарищей. Причину бедствий видели в торопливости Буссе и стремлении его отстаивать интересы казны, хотя бы ценой жизни подчиненных. В 1858 г. Буссе был назначен военным губернатором Амурской области и умер в этой должности. В «Вестнике Европы» за 1871 г. появились воспоминания Буссе об экспедиции 1852–1854 г. на Сахалин. Автор сообщает много этнографических данных и интересных фактов о присоединении острова к России; кроме того встречаются очень резкие отзывы Буссе об его сотрудниках и начальниках. По выходе в свет этих воспоминаний, в разных журналах были напечатаны опровержения касательно мнений Буссе о его сотрудниках и достоверности фактов, им сообщаемых. Ф. Буссе, «Остров Сахалин и экспедиция 1853–1854 гг.», СПб., 1872. — Возражения на дневник: «Вестник Европы», 1872 г., № 8; «Русский Мир», 1872 г., № 181; «Голос», 1872 г., № 78 (Адм. Фрейганга); «Дело», 1873 г., № 7 (Рецензия на дневник); «Русский Мир», 1872 г., № 45, 46, 50. — Указ министра народного просвещения об учреждении при благовещенском училище стипендии Н. В. Буссе в «Полном Собр. Законов», 1871 г., т. 42, от. 1, стр. 68. В. Ф. [8] Буссе, Николай Васильевич ген. — майор; р. 1828 г., ум. 28 авг. 1866 г. [9]

---

8-го марта. — Сегодня утромъ, въ 9-мъ часу, произошелъ несчастный случай у насъ на работахъ. При установкѣ тына между моимъ домомъ и 3-ей казармой, упало четыре бревна на урядника Томскаго и сильно ушибло его. Благодаря Бога, кажется ушибъ не опасенъ. Я хотѣлъ во вторникъ уѣхать въ Тунойчу посмотрѣть на озеро, но отложилъ до середы, чтобы выждать первыя слѣдствія ушиба Томскаго. Ему лучше и потому я выѣхалъ въ среду, въ 5-мъ часу утра. Я взялъ съ собою Дьячкова. Въ двѣ наши нарты запрягли мы десять собакъ, по пяти въ каждую. Моя нарта, составленная изъ выбранныхъ лучшихъ собакъ, неслась съ необычайною быстротою. Дьячковъ постоянно отставалъ. Въ Бусунъ-Катанѣ я зашелъ въ знакомому аину Омаска. Выкуривъ сигару, поѣхалъ далѣе. Дорога отъ Кусунъ-Катана до Гинесота очень дурна; она идетъ по разломавшемуся льду на взморьѣ. Приходится безпрестанно перепрыгивать съ нартою съ льдины на льдину. Длина нартъ очень способствуетъ къ этого рода ѣздѣ. Въ Гинесотъ пріѣхалъ въ 8-мъ часу. Остановился обѣдать въ юртѣ у слѣпого старика. Пообѣдавъ, выѣхалъ далѣе въ сопровожденіи аина, напросившагося провожать меня. Дорога поворачиваетъ у Гинесота къ сѣверу и идетъ сначала черезъ лѣсъ, а потомъ выходитъ къ озеру Гинесото; переѣхавъ его, мы опять въѣхали въ лѣсъ, а изъ него снова на озеро, которое гораздо болѣе озера Гинесото; за этимъ озеромъ дорога опять углубляется въ лѣсъ, изъ котораго уже выходитъ на большое озеро Тунайго. Это озеро имѣетъ верстъ 40 въ окружности и лѣтомъ должно быть чрезвычайно живописно. Высокія горы, небольшія долинки лѣса окружаютъ его цѣпью прекрасныхъ видовъ; переѣздъ съ озера къ берегу моря очень короткій. Я подъѣхалъ къ юртамъ селенія Тунайго при закатѣ солнца. Сдѣлавъ переѣздъ около 70-ти верстъ, я порядочно замучилъ и себя и собакъ. Ѣзда на собачьей нартѣ, по дурной дорогѣ, не многимъ спокойнѣе верховой. Землянка, въ которой я остановился, очень душная и дымная, расположена въ лѣсу. Тутъ я узналъ, что по всему охотскому берегу аины голодуютъ, но однако голодъ не такъ силенъ, какъ въ Сирануси; тутъ, по крайней мѣрѣ, еще есть немного собачьяго корму, который аины ѣдятъ вмѣстѣ съ собаками. Я велелъ сварить каши и чаю на всѣхъ аиновъ, бывшихъ въ юртѣ. На другой день, рано утромъ, пока запрягали собакъ, я выѣхалъ на берегъ моря. Все пространство его, какое обниметъ глазъ, покрыто было льдомъ. Селеніе Тунайго расположено у Мордвинова залива. Вообще климатъ восточнаго берега Сахалина гораздо холоднѣе западнаго и, разумѣется, южнаго. Къ вечеру я воротился домой.

17-го марта. — Сегодня пришли ко мнѣ японцы Мару-Яма, Яма-Мадо и Асануя, чтобы сказать мнѣ, что они хотятъ послать большую лодку (конкась) на Мацмай, въ Сою, съ бумагами и письмами, но что если это мнѣ не нравится, то они не пошлютъ. Я имъ объяснилъ, что ни теперь, ни послѣ русскіе никогда не будутъ мѣшаться въ подобныя распоряженія японцевъ, что они могутъ свободно посылать лодки свой куда хотятъ Я угостилъ ихъ любимою ими сато-саки (экстрактъ-пуншъ) и чаемъ. Я полагаю, что намъ очень полезно, что на Мацмаѣ получаютъ извѣстія о нашихъ дѣйствіяхъ на Сахалинѣ: такъ, ужъ тамъ знаютъ съ осени о прибытіи русскихъ и числѣ ихъ.

23-го марта. — Сегодня ушла японская лодка въ Сою, на Мацмай, съ двумя японцами и 15-ю аинами. Въ прошедшую субботу я послалъ съ Хойро и другимъ аиномъ собачій кормъ на встрѣчу Самарину. Я поручилъ имъ развезти его по селеніямъ гдѣ придется ночевать Самарину, оставляя во всякомъ такомъ селеніи на 35 собакъ корму. Я велѣлъ Хойрѣ проѣхать далѣе.

Цынга опять усилилась. Невыходящихъ на работу больныхъ цынгою 19 чел., считающихся здоровыми, но тоже подверженныхъ цынгѣ трое. Всего же больныхъ, съ другими болѣзнями, 37 чел., изъ нихъ 9 человѣкъ трудно больныхъ, которые не могутъ подняться съ кровати. На работу выходятъ 20 человѣкъ

Вторая башня еще не кончена, соломенныя крыши еще не сняты, досокъ не напилено. Если японцы захотятъ насъ застать врасплохъ, то это имъ не трудно будетъ сдѣлать.

7-го апрѣля. — Японцы прислали мнѣ сказать, что пять ихъ судовъ пришли въ Сирануси и что завтра они будутъ въ Томари. На нихъ пріѣхали рабочіе для промысловъ. Итакъ, кажется, японцы рѣшились продолжать свои промыслы; желательно, чтобы это было такъ. Число больныхъ достигло до 40 человѣкъ. Хорошо, что не много осталось работы: башня и крыши на 1-й и 3-й казармахъ окончены, остается покрыть кухню крышею.

9-го апрѣля. — Вчера пріѣхалъ на лодкѣ изъ Сирануси одинъ изъ японцевъ, прибывшихъ съ Мацмая. Японецъ этотъ считается старше Мару-Ямы. Онъ говорилъ рѣчь собравшимся аинамъ, убѣждая ихъ по прежнему продолжать работать для японцевъ, объясняя, что приходъ русскихъ не касается до нихъ, что японцы не знаютъ, зачѣмъ пришли они, и что ни японцы, ни аины ничего не имѣютъ общаго съ этимъ народомъ. Казакъ Дьячковъ присутствовалъ при этой рѣчи. Сегодня, вновь пріѣхавшій японецъ пришелъ ко мнѣ съ Мару-Яма и Асануей. Я принялъ ихъ ласково и угостилъ. Изъ поведенія этого японца надо полагать, что японцы думаютъ не совсѣмъ дружно повести дѣла съ нами. Въ настоящее время пришло 1 большое судно и 5 малыхъ въ Сирануси. Въ Соѣ, по словамъ аиновъ, собралось много солдатъ и офицеровъ. Я перевелъ ночевать два капральства въ крѣпость и усилилъ караулъ. Днемъ дѣлалъ тревогу для указанія мѣстъ людямъ. Орудія заряжены картечью. По ночамъ я поочереди чередуюсь дежурствомъ по крѣпости съ Рудановскимъ.

II

13-го апрѣля. — Наконецъ, наступило время, когда ясно должны были выказаться всѣ предсказанныя мною невыгоды занятія японскаго селенія Томари. Вотъ уже 9-я сутки, какъ японцы высадились въ Сирануси, и давно должны были бы у нихъ начаться работы приготовительныя для рыбныхъ промысловъ съ помощью аиновъ. Но японцы нейдутъ, аины разбѣжались — несмотря на всѣ ласки ваши и уговариванія тѣхъ и другихъ, чтобы безбоязненно начинали свои работы.

Сколько дѣйствительно пріѣхало судовъ и японцевъ, съ какими намѣреніями они пріѣхали — мы рѣшительно не можемъ знать. Анны говорятъ розно — японцы говорятъ розно — отъ Березкина, посланнаго разузнавать, нѣтъ извѣстій. Одни говорятъ, что пришло однихъ джанчиновъ 15 ч., другіе говорятъ — трое, третьи — одинъ. Аины толкуютъ, что пушки привезены, японцы отрицаютъ это. Обращеніе съ нами какъ японцевъ, такъ и аиновъ оставшихся при нихъ, тоже измѣнилось. Японцы приходятъ къ намъ, но во всѣхъ ихъ словахъ видно, что они что-то скрываютъ. Аины рѣдко показываются, можетъ быть потому, что японцы настращали ихъ. Я хотѣлъ послать записку къ Березкину, но не нашлось ни одного аина, который бы согласился доставить ее. Видя необходимость выдти изъ этого положенія, я призвалъ къ себѣ японца Асануя и сказалъ ему обо всемъ, что я замѣтилъ и что я изъ этого вывожу — или японцы, не довѣряя русскимъ, нейдутъ на работы, боясь, что мы ихъ встрѣтимъ враждебно, или японцы хотятъ драться съ нами, и поэтому скрываютъ въ какомъ числѣ пришли. Въ первомъ случаѣ они худо дѣлаютъ, потому что должны были убѣдиться изъ обращенія русскихъ съ ними, какъ мы хотимъ дружно жить съ ними. Если же хотятъ драться съ нами, то пусть идутъ, мы готовы, а обманывать насъ и лгать не къ чему, потому что это нисколько не поможетъ имъ. Бѣдный Асануя совершенно былъ ошеломленъ моею рѣчью и началъ говорить, что японцы не хотятъ драться съ русскими, потому что драться худо. Я на это ему замѣтилъ, что дѣйствительно это худо, потому что тогда навѣрно японцамъ придется уходить съ Сахалина, между тѣмъ если они будутъ дружны съ нами, то будутъ по прежнему свободно продолжать рыбные промыслы. Потомъ я ему сказалъ, что я слышалъ, какъ японцы худо обращались съ Березкинымъ, и хотя я знаю, что аины много врутъ, но такъ какъ и японцы послѣднее время розно говорили, то чтобы увѣриться, что Березкинъ свободенъ, я требую, чтобы японцы свезли ему письмо отъ меня и чтобы онъ не позже какъ черезъ шесть сутокъ или пріѣхалъ самъ или написалъ записку. Асануя съ робостью взялся исполнить мое порученіе. Съ тѣмъ мы разстались.

На другой день утромъ въ 5 часовъ онъ пришелъ ко мнѣ въ сопровожденіи аиновъ Пенкуфнари и Испонку и сказалъ мнѣ, что послѣдній былъ посланъ отвезти Березкину мою записку и встрѣтилъ на пути Пенкуфнари, ѣхавшаго изъ Тіотомій отъ японскаго начальника съ извѣстіемъ во мнѣ, что онъ упросилъ Березкина ѣхать съ нимъ на суднѣ въ Томари, чтобы быть увѣреннымъ, что русскіе не будутъ стрѣлять въ ихъ суда, что суда эти въ этотъ же день надѣются прибыть къ нашему селенію. Какъ ни странно было это объясненіе, но я рѣшился удовольствоваться имъ, такъ какъ развязка дѣла должна была скоро наступить. Въ часъ пополудни, когда я обѣдалъ, часовыя дали знать, что въ направленіи въ Тіотомари показалось четыре паруса. Я взошелъ на башню и довольно ясно разсмотрѣлъ въ подзорную трубу одинъ большой и три малыхъ конкаса. Конкасъ, это — большая палубная лодка, въ родѣ тѣхъ, на которыя финляндскіе крестьяне привозятъ дрова въ Петербургъ. Ясно было, что на подобныхъ четырехъ судахъ (одно изъ нихъ немного болѣе было другихъ) нельзя перевезти больше 200 или 250-ти человѣкъ; а еще яснѣе, что японцамъ и въ голову не можетъ придти, чтобы съ подобнымъ числомъ можно было аттаковать 60 русскихъ матросовъ съ 8-ю пушками. Поэтому приказавъ дать мнѣ знать, когда можно будетъ различать людей на судахъ, я пошелъ отдохнуть. Въ 5 часовъ мнѣ дали знать, что видны люди на судахъ. Я поднялся на башню съ Рудановскимъ. Я принялся разсматривать пріѣхавшихъ гостей. Съ башни нами былъ видѣнъ и пріемъ приготовленный японцамъ на берегу. Храмы ихъ были разцвѣчены флагами съ надписями. Отъ того мѣста, гдѣ должны пристать суда, была огорожена съ двухъ сторонъ аллея посредствомъ матовъ, поддерживаемыхъ кольями. Человѣкъ 30 аиновъ помѣстились на колѣняхъ; — до приходя русскихъ, по 300 человѣкъ встрѣчало японскаго джанчина, но теперь аины разбѣжались, боясь, что будетъ сраженіе. Я приказалъ выдти пѣсенникамъ, чтобы встрѣтить японцевъ не пушками, какъ они полагали, а веселою русскою пѣснею. Суда приблизились, такъ что видно было людей простымъ глазомъ. Тогда отчалила гребная лодка съ 2-мя японцами и 12-ю или 14-ю аинами гребцами. Большой конвасъ обогналъ другихъ и первымъ прошелъ мимо нашей крѣпости. Пѣсенники взошли на нижнюю башню — и «Ахъ вы, сѣни, мои сѣни, сѣни новыя мои» раздалось по заливу. Видно было, какъ на конвасѣ японцы съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣли на насъ. Ихъ было на суднѣ не болѣе 20-ти человѣкъ, а на маленькихъ конвасахъ человѣкъ по 10-ти. На первомъ изъ малыхъ конвасовъ пріѣхалъ младшій офицеръ. Когда онъ сошелъ на берегъ, всѣ аины и японцы встали на колѣни и преклонили головы; онъ отвѣчалъ на ходу легкимъ поднятіемъ рукъ. За нимъ шло пять человѣкъ, изъ которыхъ только трое, кажется, были солдаты — и изъ нихъ двое держали ружья вольно на правомъ плечѣ, въ чехлахъ, а третій несъ высокую пику; остальные двое, кажется, имѣли за поясами сабли, — я хорошенько не могъ разсмотрѣть въ зрительную трубу. Въ слѣдующемъ конкасѣ пріѣхалъ старшій офицеръ — сѣдой старичокъ. За нимъ шло 8 человѣкъ — двое съ ружьями, одинъ съ пикой, одинъ со щитомъ, одинъ съ подушкой и трое съ саблями. Прежде вышедшій на берегъ дажанчинъ пошелъ на встрѣчу къ старику и потомъ направился къ дому впереди его, какъ бы указывая дорогу. Оба они вошли черезъ особенныя входъ въ домъ, которымъ никто кромѣ ихъ не имѣетъ права ходить. Только конвой слѣдовалъ тоже за ними. На послѣднемъ конкасѣ пріѣхали казаки (Березкинъ и матросъ Алексѣевъ). Второй по старшинству джанчинъ тотчасъ же пошелъ съ ними ко мнѣ, взявъ съ собою двухъ японскихъ солдатъ, японца Яма-Мадо и одного работника тоже японца, который несъ за нимъ ящикъ, а также и аина Пенкуфнари. Я спустился съ башни въ свою комнату, чтобы принять японцевъ. Послѣ обычныхъ привѣтствій усѣлись и начались увѣренія во взаимной дружбѣ. Въ это время изъ принесеннаго ящика они вынули чайникъ и чашки и начали готовить чай. Странное обыкновеніе ходить въ гости съ своимъ чаемъ. Я велѣлъ подать нашего чаю, черносливъ и экстрактъ пуншу, единственныя угощенія, которыя мы имѣемъ на Сахалинѣ. Японскій офицеръ объяснилъ по-аински, что онъ здѣшній мѣстный начальникъ надъ промышленными заведеніями. Онъ былъ одѣтъ въ довольно богатую шелковую одежду и имѣлъ за поясомъ двѣ сабли, одну большую, другую малую, обѣ заткнутыми у лѣваго бедра. Отъ меня онъ зашелъ къ Рудановскому. Простившись съ нами, онъ сказалъ, что старшій начальникъ еще не пріѣхалъ, а когда пріѣдетъ, то придетъ ко мнѣ. Онъ насъ обманывалъ, но для какой цѣли? Можетъ быть, онъ хотѣлъ зазвать меня къ себѣ отдать визитъ и завести къ старшему офицеру, заставивъ меня такимъ образомъ сдѣлать первымъ ему визитъ. Мнѣ не хотѣлось даться въ обманъ, потому, что мое поведеніе въ настоящемъ случаѣ имѣло бы большое значеніе и для японцевъ и для аиновъ. Въ шесть часовъ вечера я послалъ съ гостинцами къ посѣтившему меня офицеру — фельдфебеля Телепова и казака Дьячкова. Они отнесли голову сахару и нѣсколько фунтовъ черносливу и изюму. Ихъ приняли съ большими ласками и угощали чаемъ. Гостинцы отнесли въ комнату офицера. Бывшій у меня офицеръ вышелъ и сказалъ, что его начальникъ (онъ вѣроятно уже рѣшился признаться, что онъ здѣсь) еще не видѣлъ русскаго начальника и потому не можетъ принять гостинецъ. Сидѣвшій тутъ Мару-Яма что-то сказалъ ему, и онъ возвратился опять въ комнату, откуда вышелъ снова, объявивъ, что джанчинъ принялъ гостинецъ и благодаритъ. Телеповъ и Дьяковъ возвратились домой. Между тѣмъ я разспросилъ казака Березкина про встрѣчу его съ японцами на зап. берегу Анивы. Казакъ Березкинъ и матросъ Алексѣевъ были посланы мной къ мысу Сирапуси съ приказаніемъ караулить приходъ японскихъ судовъ и нашихъ, съ тѣмъ, что если японцы придутъ въ силахъ и съ оружіемъ, то тотчасъ же возвратиться самимъ; съ извѣстіемъ объ этомъ; если же придутъ, на Сахалинъ собственно только рабочіе и въ небольшомъ числѣ, то оставаться тамъ, не обращая вниманія на японцевъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ они были мною предупреждены, что такъ какъ неизвѣстно, съ какимъ намѣреніемъ придутъ японцы на Сахалинъ, то чтобы они были осторожны и въ случаѣ нужды пошли бы обратно горами, нисколько не полагаясь на аиновъ.