Николай Буссе - Русские и японцы на Сахалине

• Название: Русские и японцы на Сахалине
• Автор: Николай Буссе
• Жанр: Публицистика

Буссе Николай Васильевич — генерал-майор, военный губернатор Амурской области; род. в 1828 г., ум. 28 августа 1866 г. Окончив курс учения в пажеском корпусе, Буссе поступил на военную службу в Семеновский полк и проводил, как он говорит, «молодость в кругу добрых родных». Жажда широкой деятельности побудила Буссе в начале 50-х годов перейти на службу под начальство гр. Муравьева-Амурского, генерал-губернатора Восточной Сибири, приехавшего на время в Петербург. Через 4 месяца Буссе уже был на Дальнем Востоке чиновником особых поручений гр. Муравьева, который весной 1852 г. послал его в порт Аян. Муравьев в это время занят был присоединением к Империи Амурского края, и Буссе было поручено снарядить экспедицию для занятия о. Сахалина. 25 августа 1852 г. Буссе высадился в Петровском зимовье с десантом в 70 человек, а затем Невельской, управляющий амурской экспедицией, поручил ему управление сахалинской экспедицией и оставил его зимовать на Сахалине. 21 сентября 1852 г. Невельской занял селение Томари, где жили туземцы-айны и рыбопромышленники-японцы; близ него Буссе, по приказу Невельского, устроил военный пост. Жители селения сначала скрылись в глубь страны, но, видя миролюбие русских, возвратились. Однако Буссе приходилось вести себя очень осторожно, потому что туземцы наговаривали русским на японцев и обратно, а японцы не доверяли русским, стремились изгнать их с острова и восстановить против них туземцев. Весной 1853 г., благодаря внушениям японцев, айны из Томари ушли во внутрь острова. 13 апреля в виду русского поста появились японские суда, и Буссе принял меры к защите. Опасность была велика, так как из 64 человек команды 47 были больны цингой, а японцев было втрое больше русских. Однако поведение высадившихся японцев было миролюбиво; целью своего приезда они выставляли охрану рыбаков, но, по-видимому, их послало японское правительство, желавшее завладеть Сахалином и знавшее о нашем конфликте с европейскими морскими державами. При начале военных действий, предложено было сосредоточить все суда Тихоокеанской эскадры и солдат с постов в Императорской гавани. К. Н. Посьет с 3 транспортами прибыл к Буссе и предложил ему снять Муравьевский пост. Буссе, зная, что это не согласно со взглядами гр. Муравьева, предложил, умолчав об этом, разрешить вопрос на общем собрании. Решено было снять пост, и лишь только наши транспорты покинули стоянку у с. Томари, как пост наш запылал, подожженный туземцами. Буссе не пользовался любовью подчиненных и мало заботился о них, так что его солдаты часто терпели голод и холод и болели цингой. Начиная с 1854 г., после занятия нашими войсками устьев Амура, было предпринято несколько экспедиций для снабжения жителей этих стран оружием и провиантом. Самая значительная экспедиция (третья, в 1856 г.), под начальством Буссе, была успешна в смысле достижения цели, но вместе с тем страшно изнурительна. Солдаты до такой степени голодали, что просили разрешения есть трупы умерших товарищей. Причину бедствий видели в торопливости Буссе и стремлении его отстаивать интересы казны, хотя бы ценой жизни подчиненных. В 1858 г. Буссе был назначен военным губернатором Амурской области и умер в этой должности. В «Вестнике Европы» за 1871 г. появились воспоминания Буссе об экспедиции 1852–1854 г. на Сахалин. Автор сообщает много этнографических данных и интересных фактов о присоединении острова к России; кроме того встречаются очень резкие отзывы Буссе об его сотрудниках и начальниках. По выходе в свет этих воспоминаний, в разных журналах были напечатаны опровержения касательно мнений Буссе о его сотрудниках и достоверности фактов, им сообщаемых. Ф. Буссе, «Остров Сахалин и экспедиция 1853–1854 гг.», СПб., 1872. — Возражения на дневник: «Вестник Европы», 1872 г., № 8; «Русский Мир», 1872 г., № 181; «Голос», 1872 г., № 78 (Адм. Фрейганга); «Дело», 1873 г., № 7 (Рецензия на дневник); «Русский Мир», 1872 г., № 45, 46, 50. — Указ министра народного просвещения об учреждении при благовещенском училище стипендии Н. В. Буссе в «Полном Собр. Законов», 1871 г., т. 42, от. 1, стр. 68. В. Ф. [8] Буссе, Николай Васильевич ген. — майор; р. 1828 г., ум. 28 авг. 1866 г. [9]

---

На другой день утромъ въ 5 часовъ онъ пришелъ ко мнѣ въ сопровожденіи аиновъ Пенкуфнари и Испонку и сказалъ мнѣ, что послѣдній былъ посланъ отвезти Березкину мою записку и встрѣтилъ на пути Пенкуфнари, ѣхавшаго изъ Тіотомій отъ японскаго начальника съ извѣстіемъ во мнѣ, что онъ упросилъ Березкина ѣхать съ нимъ на суднѣ въ Томари, чтобы быть увѣреннымъ, что русскіе не будутъ стрѣлять въ ихъ суда, что суда эти въ этотъ же день надѣются прибыть къ нашему селенію. Какъ ни странно было это объясненіе, но я рѣшился удовольствоваться имъ, такъ какъ развязка дѣла должна была скоро наступить. Въ часъ пополудни, когда я обѣдалъ, часовыя дали знать, что въ направленіи въ Тіотомари показалось четыре паруса. Я взошелъ на башню и довольно ясно разсмотрѣлъ въ подзорную трубу одинъ большой и три малыхъ конкаса. Конкасъ, это — большая палубная лодка, въ родѣ тѣхъ, на которыя финляндскіе крестьяне привозятъ дрова въ Петербургъ. Ясно было, что на подобныхъ четырехъ судахъ (одно изъ нихъ немного болѣе было другихъ) нельзя перевезти больше 200 или 250-ти человѣкъ; а еще яснѣе, что японцамъ и въ голову не можетъ придти, чтобы съ подобнымъ числомъ можно было аттаковать 60 русскихъ матросовъ съ 8-ю пушками. Поэтому приказавъ дать мнѣ знать, когда можно будетъ различать людей на судахъ, я пошелъ отдохнуть. Въ 5 часовъ мнѣ дали знать, что видны люди на судахъ. Я поднялся на башню съ Рудановскимъ. Я принялся разсматривать пріѣхавшихъ гостей. Съ башни нами былъ видѣнъ и пріемъ приготовленный японцамъ на берегу. Храмы ихъ были разцвѣчены флагами съ надписями. Отъ того мѣста, гдѣ должны пристать суда, была огорожена съ двухъ сторонъ аллея посредствомъ матовъ, поддерживаемыхъ кольями. Человѣкъ 30 аиновъ помѣстились на колѣняхъ; — до приходя русскихъ, по 300 человѣкъ встрѣчало японскаго джанчина, но теперь аины разбѣжались, боясь, что будетъ сраженіе. Я приказалъ выдти пѣсенникамъ, чтобы встрѣтить японцевъ не пушками, какъ они полагали, а веселою русскою пѣснею. Суда приблизились, такъ что видно было людей простымъ глазомъ. Тогда отчалила гребная лодка съ 2-мя японцами и 12-ю или 14-ю аинами гребцами. Большой конвасъ обогналъ другихъ и первымъ прошелъ мимо нашей крѣпости. Пѣсенники взошли на нижнюю башню — и «Ахъ вы, сѣни, мои сѣни, сѣни новыя мои» раздалось по заливу. Видно было, какъ на конвасѣ японцы съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣли на насъ. Ихъ было на суднѣ не болѣе 20-ти человѣкъ, а на маленькихъ конвасахъ человѣкъ по 10-ти. На первомъ изъ малыхъ конвасовъ пріѣхалъ младшій офицеръ. Когда онъ сошелъ на берегъ, всѣ аины и японцы встали на колѣни и преклонили головы; онъ отвѣчалъ на ходу легкимъ поднятіемъ рукъ. За нимъ шло пять человѣкъ, изъ которыхъ только трое, кажется, были солдаты — и изъ нихъ двое держали ружья вольно на правомъ плечѣ, въ чехлахъ, а третій несъ высокую пику; остальные двое, кажется, имѣли за поясами сабли, — я хорошенько не могъ разсмотрѣть въ зрительную трубу. Въ слѣдующемъ конкасѣ пріѣхалъ старшій офицеръ — сѣдой старичокъ. За нимъ шло 8 человѣкъ — двое съ ружьями, одинъ съ пикой, одинъ со щитомъ, одинъ съ подушкой и трое съ саблями. Прежде вышедшій на берегъ дажанчинъ пошелъ на встрѣчу къ старику и потомъ направился къ дому впереди его, какъ бы указывая дорогу. Оба они вошли черезъ особенныя входъ въ домъ, которымъ никто кромѣ ихъ не имѣетъ права ходить. Только конвой слѣдовалъ тоже за ними. На послѣднемъ конкасѣ пріѣхали казаки (Березкинъ и матросъ Алексѣевъ). Второй по старшинству джанчинъ тотчасъ же пошелъ съ ними ко мнѣ, взявъ съ собою двухъ японскихъ солдатъ, японца Яма-Мадо и одного работника тоже японца, который несъ за нимъ ящикъ, а также и аина Пенкуфнари. Я спустился съ башни въ свою комнату, чтобы принять японцевъ. Послѣ обычныхъ привѣтствій усѣлись и начались увѣренія во взаимной дружбѣ. Въ это время изъ принесеннаго ящика они вынули чайникъ и чашки и начали готовить чай. Странное обыкновеніе ходить въ гости съ своимъ чаемъ. Я велѣлъ подать нашего чаю, черносливъ и экстрактъ пуншу, единственныя угощенія, которыя мы имѣемъ на Сахалинѣ. Японскій офицеръ объяснилъ по-аински, что онъ здѣшній мѣстный начальникъ надъ промышленными заведеніями. Онъ былъ одѣтъ въ довольно богатую шелковую одежду и имѣлъ за поясомъ двѣ сабли, одну большую, другую малую, обѣ заткнутыми у лѣваго бедра. Отъ меня онъ зашелъ къ Рудановскому. Простившись съ нами, онъ сказалъ, что старшій начальникъ еще не пріѣхалъ, а когда пріѣдетъ, то придетъ ко мнѣ. Онъ насъ обманывалъ, но для какой цѣли? Можетъ быть, онъ хотѣлъ зазвать меня къ себѣ отдать визитъ и завести къ старшему офицеру, заставивъ меня такимъ образомъ сдѣлать первымъ ему визитъ. Мнѣ не хотѣлось даться въ обманъ, потому, что мое поведеніе въ настоящемъ случаѣ имѣло бы большое значеніе и для японцевъ и для аиновъ. Въ шесть часовъ вечера я послалъ съ гостинцами къ посѣтившему меня офицеру — фельдфебеля Телепова и казака Дьячкова. Они отнесли голову сахару и нѣсколько фунтовъ черносливу и изюму. Ихъ приняли съ большими ласками и угощали чаемъ. Гостинцы отнесли въ комнату офицера. Бывшій у меня офицеръ вышелъ и сказалъ, что его начальникъ (онъ вѣроятно уже рѣшился признаться, что онъ здѣсь) еще не видѣлъ русскаго начальника и потому не можетъ принять гостинецъ. Сидѣвшій тутъ Мару-Яма что-то сказалъ ему, и онъ возвратился опять въ комнату, откуда вышелъ снова, объявивъ, что джанчинъ принялъ гостинецъ и благодаритъ. Телеповъ и Дьяковъ возвратились домой. Между тѣмъ я разспросилъ казака Березкина про встрѣчу его съ японцами на зап. берегу Анивы. Казакъ Березкинъ и матросъ Алексѣевъ были посланы мной къ мысу Сирапуси съ приказаніемъ караулить приходъ японскихъ судовъ и нашихъ, съ тѣмъ, что если японцы придутъ въ силахъ и съ оружіемъ, то тотчасъ же возвратиться самимъ; съ извѣстіемъ объ этомъ; если же придутъ, на Сахалинъ собственно только рабочіе и въ небольшомъ числѣ, то оставаться тамъ, не обращая вниманія на японцевъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ они были мною предупреждены, что такъ какъ неизвѣстно, съ какимъ намѣреніемъ придутъ японцы на Сахалинъ, то чтобы они были осторожны и въ случаѣ нужды пошли бы обратно горами, нисколько не полагаясь на аиновъ.

III

Вотъ разсказъ Березкина о случившемся съ нимъ:

«5-го апрѣля, я и матросъ Алексѣевъ вышли изъ Муравьевскаго поста съ провизіей на 10 сутокъ и съ ружьями. Того же числа мы дошли до р. Туотоги, гдѣ и ночевали въ аинской юртѣ. На другой день пошли далѣе на нанятой лодкѣ съ двумя аинами и встрѣтили у села Тананай одного японца съ 7-ю аинами на лодкѣ, ѣхавшихъ въ Томари. Отъ нихъ мы услышали, что пришло 4 япон. судна съ 50-ю чел. рабочихъ, изъ которыхъ десять ушли въ Мауну, а прочіе остались въ Странуси Написавъ извѣстіе это, мы поѣхали далѣе и дошли до р. Несуторо, гдѣ и остановились ночевать въ пустой аинской юртѣ. Аины, провожавшіе насъ, хотѣли оставить насъ, боясь провожать русскихъ къ мѣсту высадки японцевъ. Мы уговорили ихъ перевезти еще насъ черезъ небольшую рѣчку, которую намъ иначе пришлось бы переходить въ бродъ. Они согласились. На другой день, только что мы выѣхали, встрѣтили 2-хъ японцевъ съ 7-ю аинами, ѣхавшими на лодкѣ въ Томари. Одинъ изъ японцевъ былъ нашъ знакомый Яма-Мадо. Онъ спросилъ меня, зачѣмъ я иду въ Сирануси, я отвѣчалъ что меня послали стеречь русскія суда. На кто онъ мнѣ сказалъ, чтобы я воротился, потому что японцы пріѣхали съ Мацмая, и чтобы мнѣ не было худо повстрѣчаться съ ними. На кто я отвѣчалъ что не знаю, будетъ ли мнѣ худо или хорошо, но что возвратиться не могу, потому что мой начальникъ приказалъ идти. Яма-Мадо не переставалъ уговаривать меня воротиться, говоря, что онъ вмѣстѣ придетъ со мною къ намъ, чтобы объяснить, почему вернулись и что тогда вы не будете на меня сердиться. Я не соглашался. Онъ погрозилъ, что возьметь силою насъ; тогда мы съ Алексѣевымъ взялись за ружья и сказали ему, что пусть попробуетъ.

— „Такъ вы не боитесь идти въ Сирануси, гдѣ теперь много японцевъ и гдѣ они могутъ васъ убить“. — Не боимся, отвѣтилъ я. — „Ну такъ я съ вами поѣду, чтобы поговорить объ васъ съ джанчиномъ“. Мы поѣхали; товарищъ же Яма-Мадо продолжалъ путь въ Томари. Къ ночи мы пріѣхали въ Тіатомари, гдѣ застали одного японца, работавшаго въ японскомъ домѣ. Яма-Мадо звалъ меня ночевать въ этотъ домъ, но я отказался, сказавъ, что мнѣ не приказано занимать подъ ночлеги японскіе дома. Утромъ мы пошли пѣшкомъ далѣе и послѣ двухъ часовъ пути, у небольшой рѣчки встрѣтили 3-хъ японцевъ шедшихъ пѣшкомъ (на заливѣ былъ ледъ). Двое изъ нихъ молодые — имѣли за поясомъ по одной саблѣ и по одному кинжалу, — третій былъ работникъ. Встрѣтившіе насъ японцы, изъ которыхъ одинъ отозвался сыномъ японскаго начальника, тоже стали уговаривать насъ воротиться хотя до Тіатомари, говоря, что туда придутъ въ тотъ же день ихъ суда и старшій начальникъ. Услышавъ это, мы согласились вернуться въ Тіатомари. Пришедъ туда, я пошелъ въ аинскую юрту. Японцы тоже вошли туда и мы сѣли у огня. Когда стало смеркаться, послышался шумъ, и мы узнали отъ аина, что суда подошли къ берегу. Японцы ушли изъ юрты. Я тоже вышелъ. Пришло два судна. Изъ нихъ японцы стали выходить поодиночкѣ, спускаясь по доскѣ. Я пересчиталъ: ихъ 94 чел.; изъ нихъ человѣкъ 15 были съ саблями, а другіе безъ оружія. Черезъ четверть часа времени прибѣжалъ Яма-Мадо съ коврами, а нѣсколько японцевъ съ чайнымъ приборомъ, и на ними вошелъ младшій японскій офицеръ. Онъ началъ угощать насъ; потомъ сказалъ намъ, что старшій начальникъ еще не пріѣхалъ изъ Сирануси, и чтобы мы лучше воротились обратно. Мы отвѣчали, что нашъ начальникъ будетъ сердиться, если мы воротимся безъ причини. Онъ сказалъ тогда намъ, что японцевъ пришло много и что мы должны бояться, а потому лучше вернуться. Мы на это ему сказали, что начальникъ нашъ не приметъ эту отговорку, да мы и не боимся японцевъ. Онъ тогда сталъ просить еще подождать въ Тіатомари, пока не пріѣдетъ старшій офицеръ. Мы согласились; тогда онъ ушелъ. Аинъ, который былъ проводникомъ у меня отъ Туотоги, зашелъ ко мнѣ и сказалъ, что японцы приказали ему остаться въ Тіатомари, но что онъ хочетъ убѣжать. Когда наступила ночь, ко мнѣ пришелъ аинъ, служащій при кухнѣ японской и понимающій немного японскій языкъ. Онъ сказалъ мнѣ, чтобы я не боялся, потому что японцы сами боятся русскихъ; что онъ слышалъ, какъ они говорили, что у русскихъ поставлены такъ пушки, что откуда ни подойдешь, всюду они смотрятъ; пушки эти такія сердитыя, что какъ изъ нихъ выстрѣлятъ, то они кувыркаются назадъ [11], а когда изъ ружей стрѣляютъ, то они тоже такъ сердито бьютъ, что отталкиваютъ плечо у солдата. Узнавъ, что онъ поставленъ караулить пришедшіе суда, я попросилъ его повести меня показать ихъ. Онъ сначала отговаривался, но потомъ согласился.