Георгий Рогачевский - Сквозь огненные штормы

• Название: Сквозь огненные штормы
• Автор: Георгий Рогачевский
• Издательство: Днипро
• Жанр: О войне
• Год: 1988

Рогачевский Георгий Алексеевич — командир звена торпедных катеров 2-го дивизиона 1-й Севастопольской ордена Нахимова бригады торпедных катеров Черноморского флота, старший лейтенант. Родился 5 мая 1920 года в селе Лесное Середино-Будского района Сумской области Украины в семье рабочего. Русский. Член ВКП(б)/КПСС с 1946 года. Вместе с родителями переехал в поселок Воронеж Шосткинского района, а в 1928 году — в Путивль, а затем — в Глухов. В 1937 году окончил среднюю школу. В Военно-Морском Флоте с 1937 года. В 1939 году окончил Военно-морское артиллерийское училище, а в 1941 году — Черноморское высшее военно-морское училище в Севастополе. В марте 1941 года в звании мичмана направлен в 1-ю бригаду торпедных катеров. Накануне войны командовал ТКА-42. На этом катере провоевал почти все годы Великой Отечественной войны. Участник Великой Отечественной войне с 1941 года. Командир звена торпедных катеров 2-го дивизиона (1-я Севастопольская ордена Нахимова бригада торпедных катеров, Черноморский флот) старший лейтенант Георгий Рогачевский в период боёв за освобождение Крыма с 3 по 4 мая 1944 года потопил транспорт и 2 баржи противника. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 мая 1944 года за мужество и отвагу, проявленные в боях при освобождении Крыма, старшему лейтенанту Георгию Алексеевичу Рогачевскому присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 3799). После войны отважный Герой продолжал служить в ВМФ СССР. В 1958 году окончил Военно-морскую академию в Ленинграде. Командовал соединениями кораблей, готовил кадры для флота. С 1971 года капитан 1-го ранга Г.А. Рогачевский — в запасе. Жил в городе-герое Киеве. Работал старшим инженером в институте геохимии и физики минералов Академии наук УССР. Являлся действительным членом минералогического общества СССР. Скончался 7 августа 1996 года. Похоронен в Киеве на городском кладбище «Берковцы». Награждён орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1-й степени, тремя орденами Красной Звезды, медалями

---

Еще не известно, как бы все повернулось, если бы мы скрестили шпаги с вражескими моряками непосредственно в наших Черноморских водах. Но гитлеровским планом «Барбаросса» такой вариант не предусматривался. Весь неприятельский флот на Черном море хотя и составлял около 500 кораблей, но это были - 50 быстроходных десантных барж, 123 каботажных судна, 26 охотников за подлодками, постоянно растущее количество [281] тральщиков - около полусотни. А, например, подводных лодок за всю войну, как выяснилось позже, было максимально до 9 единиц, эсминцев - четыре… Плюс торпедные катера, быстроходные баржи, другие плавединицы. Гитлеровцы надеялись молниеносно захватить наши военно-морские базы с суши, подавить авиацией. Как подчеркивает Н. Г. Кузнецов, фашисты хвастались, что советский Черноморский флот скоро «сам умрет сухопутной смертью», лишившись всех своих баз. Но и этим коварным планам, как известно, также не дано было осуществиться. Моряки умеют и могут защищать свою честь не только на море, но и на суше!

Наши базы с моря были прикрыты надежно, в полном соответствии с оперативным искусством и законами военной науки того времени. В зоне ВМБ организация и осуществление всех видов обороны: противовоздушной, противокатерной, противоминной, противолодочной - возлагались на соединения обороны водного района и охраны рейда. Оборудовалась и целая система береговых артиллерийских батарей. Так, в Севастополе были установлены две двенадцатидюймовые береговые батареи в районе Любимовки и мыса Херсонес - самые мощные среди остальных в системе обороны. С самых первых дней войны над главной базой флота был настолько плотный зенитный огонь, что не позволял самолетам врага идти строем. А отдельные прорвавшиеся бомбардировщики, не выдерживая огня, сбрасывали свой груз бесприцельно - лишь бы освободиться от него.

Даже для нас, моряков, большую опасность, как ни странно, представляла не вражеская авиация, а своя, родная, зенитная артиллерия. Осколки снарядов с неба сыпались изрядно. Причем валились на нас целые стаканы, видимо, от шрапнельных снарядов, крупные обломки и осколки зловеще шелестели по воде. Правда, потерпевших не было. Но при очередном налете я уводил свой личный состав в находящееся рядом своеобразное укрытие - пожарный сарай. Главное, чтоб была крыша над головой. Это делалось потому, что наш TKA-42 пока по боевой тревоге в море не уходил - все еще ремонтировался. А все остальные катера покидали бухту и по плану рассредоточения выходили на Бельбекский рейд. [282]

Так было и в этот раз. Четвертая ночь войны - четвертая боевая тревога. Катера бригады за тридцать минут покинули бухту. Остались лишь плавединицы, не имеющие своего хода. У т-образного пирса стоит деревянный водолазный бот. На причале, на расстоянии от бота метров пятьдесят, - наш ТКА-42, на котором продолжаются монтажные работы всех устройств и главных двигателей.

Мы все стоим в пожарном сарае. В дверном проеме хорошо видно ночное небо. Со стороны моря, от мыса Херсонес прожекторы ведут самолет за самолетом. С максимальной скорострельностью бьет зенитная артиллерия кораблей и батарей. В этот раз огня несколько меньше, чем в первую ночь. Крупнокалиберные пулеметы не стреляют - не достают. И уж коли наши пулеметчики не стреляют, то мы в своем пожарном сарае самые натуральные наблюдатели - зрители, одним словом. Вдруг Василий Шулов, наш командир отделения мотористов, попятился назад, вскинул руку вверх и что-то замычал нечленораздельно. Я выскочил в проем двери: вижу, что-то быстро опускается на парашюте. С тихим всплеском упало в воду. Прямехонько между нашим катером и водолазным ботом. И тут мгновенно всплыло в памяти, что на минувших учениях я наблюдал высотное торпедирование нашей авиации. Вспомнив все это, я бросился к телефону и доложил оперативному:

- В бухту между моим катером и водолазным ботом противник на парашюте опустил торпеду!

- Значит, уже вторая, - ответил оперативный. - Мне доложили с нового эллинга, что тоже наблюдали падение парашюта в бухту. - И распорядился: - Немедленно убрать личный состав с пирса на сопку.

Мы дружно помчали по тропе к штабу. Сидим. Вот уже и стрельба прекратилась, и прожектора погасли. И тишина такая, что в ушах звенит. Мы, сбившись в кучу, сосредоточенно смотрим в сторону своего катера. Надо же, с ремонта еще не вышел, а уже погибнет от торпеды. Время идет. «Любая торпеда уже давно бы израсходовала свой моторесурс и утонула бы, - рассуждаю про себя. - Почему же она не взорвалась? Да ведь это, наверное, мина?! - вдруг осенило меня. - В какой опасности катер, а мы чего-то ждем?!»

У меня даже мурашки побежали по коже, когда я представил возможный исход. [283]

- Пошли скорей, - говорю боцману, - за швартовы оттянем катер подальше вдоль пирса.

Тут же поднялись и побежали вниз. Боцман подошел к кормовому швартову, я - к носовому. Только взялся за конец, как тут же грохнул мощный взрыв, выкинув вверх столб воды. Вот что значит инстинкт самосохранения. Смотрю, я уже у старого эллинга, будто меня сюда взрывной волной кинуло. Но точно помню, что бежал. Если бы засечь время, быть мне чемпионом мира на всю жизнь и на грядущие поколения. Невдалеке лежит, прижавшись к старой пирамиде от винтовок, мой боцман. Я все же успел повернуть голову и посмотреть, что с катером. Наш 42-й подпрыгнул выше пирса и тут же опустился. Окатило грязной водой, забрызгало глаза. Когда поднялись с боцманом, глядим, а наш катер качается на волне. Такая радость охватила меня, не передать. Жив катер! Я тут же побежал к телефону, звоню оперативному.

- Докладывает мичман Рогачевский, - радостно кричу в трубку, - взорвалась мина. Разрешите перевести катер к старому эллингу!

Оперативный дежурный рассвирепел:

- Немедленно вернитесь в указанное место! Должна взорваться еще одна мина.

Нам с боцманом снова пришлось подниматься на командную сопку. Вскоре начало светать, и силуэт катера обозначился четче. Вроде бы все в порядке. И тут боцман говорит:

- Мы все на свой катер смотрим, ждем, когда мина взорвется, а по бухте уже народ шастает.

И впрямь, лодки плавают, даже шестерка вышла, словно на шлюпочные гонки собрались. Что за чертовщина! Принимаю решение, и мы, не спросясь оперативного, спускаемся к ТКА-42. Осмотрели катер: сверху немного забрызган илом, оборван короткий поручень, вода только в отсеке рубки. Морской порядок! Но на швартовых все же оттащили катер подальше - на всякий случай. Водолазный бот пострадал больше: его левый борт изрядно покорежило, сорвало деревянную обшивку, обнажило шпангоуты. А лодки и шестерка в бухте - «рыбаки», собирали «улов» после мины. Особенно много было лобанов. Боевой трофей поджарили на камбузе. Так понемногу начинали привыкать к войне. [284]

А вот к минам никак не могли приноровиться. Еще в первый день подорвался буксир севастопольского порта СП-12. На третий день войны, 24 июня, мы, пообедав в столовой командного состава, вышли на веранду покурить. День был чудесный: солнце в зените светило ярко, море синевой отливало на рейде до горизонта. Полный штиль. Курим, смотрим, как маленький буксирчик «Муша» заводит к нам в бухту 25-тонный плавучий кран. Подвел его уже ко второму стволу. И вдруг поднимается громадный водяной столб. Когда он опустился, крана на плаву уже не было, а буксирчик ходил кругами - заклинило руль. На помощь поспешило дежурное звено ТКА. Подобрали людей, и - на мобилизационный причал. Раненых отправили в госпиталь, а десять человек погибли… Вот тебе и чудесный день! Несколько дней спустя, минуя боновое заграждение, на выходе подорвался эскадренный миноносец «Быстрый». Корабль вынужден был сесть на каменную отмель Константиновского равелина. И снова на помощь пошли торпедные катера 11, 21, 31, 51 и 91, сняли 53 человека с потерпевшего корабля и доставили их в Карантинную бухту.

Так встал вопрос: первоочередной задачей является противоминная оборона. Выяснилось еще, что мины эти необычной конструкции - неконтактные. Из истории флота довольно широко известно, как ученые и моряки искали средство для борьбы с этим коварным подводным врагом. Вот почему в бригаду прибыл командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. Он собрал всех командиров и катерных боцманов на совещание. В то время ему было немногим более сорока. Я знал, что он пришел на флот в 1918 году, через год вступил в партию большевиков. Наш - катерник. Был командиром катера, отряда, дивизиона, бригады торпедных катеров. До назначения на Черноморский флот возглавлял Амурскую военную флотилию.

Понятно, что у Ф. С. Октябрьского были и свое решение, и рекомендации флотского руководства, специалистов относительно борьбы с минами, но он решил посоветоваться и со своим братом катерником, со всеми сведущими - вплоть до боцмана. На совещании окончательно пришли к выводу: оптимальный способ борьбы с неконтактными минами - использование глубинных бомб для подрыва мин или загрубления их взрывателей. [285]