Лев Успенский - За семью печатями

• Название: За семью печатями
• Автор: Лев Успенский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 1958

В начале XVIII века на берегу Дона был найден громадный слоновый зуб. Откуда он тут взялся?

Древнегреческие писатели и историки сообщают, что в землях скифов на вершинах гор жили «стерегущие золото грифы», таинственные полуптицы-полулюди. Что это? Только сказка? А если нет, то какими они были, эти древние жители гор?

На скалах, на месте будущего Братского моря, в самое последнее время обнаружены очень своеобразные рисунки, выполненные тысячи и тысячи лет назад. И один из них очень похож на топографическую карту Ангары. Что, если это действительно так? Значит, существовали географы во времена неолита?

Сколько вопросов, загадок, дел встает перед археологами — людьми, изучающими скрытые за семью печатями следы давно ушедшей жизни! Сколько неожиданностей приносит их трудная, порою кропотливая работа, помогающая правильно осветить историю всех народов и времен!

Писатели Л.В. Успенский и К.Н. Шнейдер, увлеченные замечательной наукой, живо и ярко рассказали на страницах своей книги о ряде интересных археологических открытий, результаты которых они видели своими глазами.

Большое место в книге уделено показу своеобразного мира археологических экспедиций, работы «в поле», приемов реставрации, сохранения, обработки и анализа собранного материала, то есть той стороны деятельности ученых, которая остается скрытой от любознательного взгляда при посещении археологических музеев.

---

И оказалось: череп намного короче лица на портрете; его нижняя челюсть пришлась чуть ли не на середине подбородка. Кости черепа значительно шире лица на портрете: они не умещаются в абрисе щек, выступают наружу.

Итак, либо череп не принадлежит Ушакову, либо художник написал заведомо непохожий портрет. Почему? Может быть, он писал по памяти? Может быть, по другим, не дошедшим до нас изображениям?

Герасимов строго и придирчиво изучил не только череп, но и портрет. Нет, обвинять старинного художника в небрежности не приходилось; он, несомненно, писал с натуры, он точно воспроизвел некоторые индивидуальные особенности лица: на портрете глаза лежат не на одной горизонтальной прямой; такая же асимметрия и на черепе. Можно найти и другие аналогичные соответствия. Что же это означает?

Объяснение пришло от историков живописи. У художников того времени существовало свое точное представление о том, что такое «благородство лица». Прежде всего это удлиненный овал. И если даже заказчик, крупный государственный муж, к беде своей не обладал таким «родовитым» лицом, дело художника — придать ему таковое, хотя бы на портрете.

И живописцы того времени старались: сохраняя отдельные, даже не украшающие натуру, черты, они усердно боролись с «простонародностью»; они вытягивали лица, как в цилиндрическом зеркале, придавая им один, раз навсегда установленный овал. Так именно обошелся живописец и с грубоватым, овеянным всеми бурями океана лицом Федора Ушакова, моряка и воина, человека совсем не царедворческой складки: сходство было принесено в жертву моде и вкусам века. Сто лет не знали, каким был некогда прославленный адмирал. И только теперь новорожденное искусство восстановления облика человека по его черепу позволило нам впервые взглянуть в лицо героя морей, основателя Ионийской республики.

Кажется, на этом можно поставить точку. Искусство Герасимова говорит само за себя; и самое ценное в нем то, что оно не может быть целиком уложено в слово «искусство». Оно одновременно и рождающаяся наука. Написаны объемистые учебники, которые показывают, как надо восстанавливать лицо не по вдохновению, а по точным правилам, по математическому расчету. Последователи ученого-скульптора уже осущест-вляют подобные же работы, вовсе не будучи талантливыми ваятелями. Каждый из них при помощи добросовестного усидчивого труда может выполнить любое задание, откуда бы оно ни исходило, — из криминологических кабинетов или из институтов, занятых изучением прошлого человечества.

Что же до нас с вами, то мы можем сказать одно: наука об этом прошлом получила новое и очень важное орудие. Есть все основания верить, что метод Герасимова, так блестяще оправдывающий себя на материале, поддающемся контролю и проверке, не обманет нас и там, где никакая проверка невозможна.

При помощи последних достижений языковедов нам удается теперь услышать как бы живые голоса людей удаленнейших эпох; они звучат нам сквозь испещренные иероглифами стены египетских храмов, вырываются из ассирийских и вавилонских клинописных табличек, шелестят клочками берестяных грамот Новгорода. А искусство восстанавливать лица по черепам позволяет нам как бы при помощи удивительного телевизора бросить в глубь времени пытливый взгляд, увидеть там то, чего уже давно не существует, но что существовало когда-то. Этот взгляд может проникнуть очень далеко в прошлое, до того предела, с которого доживают до наших дней костные останки человека. Вот почему, видя в музее созданную по методу Герасимова фигуру неандертальца, жившего за сотню тысячелетий до нас с вами, или еще более древнего синантропа, мы можем уверенно сказать: да, это не фантазия! По-видимому, именно такими они и были, эти наши далекие предки.

СОКРОВИЩА БРАТСКОГО МОРЯ

АНГАРА-РЕКА

Хорошо было в берендеевской сказочной Руси: за ночь город вместе с жителями мирно погружался в пучину, и только меланхолический перезвон подводных колоколов смущал по зорям в розовом тумане благочестивых странников, бредущих по легендарным местам!

Теперь не то. Теперь, прежде чем уйдут под воду двести тридцать восемь таких Китеж-градов, надо поднять с насиженных дедовских печин[35] и перевести на новое место семьдесят тысяч человек. И при этом никакой «кутерьмы», все строго по плану. Да чтоб каждая «дева Феврония» получила отличный дом вместо старого, затонувшего в новом море.

Так с людьми. А лес? Миллионы обомшелых великанов приангарской тайги — что делать с ними? Не оставишь же просто на дне те сорок миллионов кубометров древесины, которые сегодня еще шумят ветвями, благоухают смолой, цветут и дышат на пространстве сотни километров по Ангаре до Братска? Ничего не получится. Не только нельзя забыть на месте ни одного «древесного хлыста, ни стоячего, ни лежачего», — надо выскоблить и выскрести, как пол в опрятной избе, каждый квадратный метр будущего морского дна. Оставшиеся под водой бревна — это завтрашний топляк, кошмар капитанов-речников. Несрубленное дерево превратится в страшную «карчу» — основу для будущей мели. Куча хвороста наделает бед. Дно должно быть чистым как стол. А ведь оно огромно: 570 километров по Ангаре, около 400 по ее притоку Оке, и где 5, где 7, а где и 20 в поперечнике. Создавать моря хлопотливое занятие, а создавать нужно.

Триста тридцать рек впадают в Байкал-озеро, а вытекает только одна. Вот образ, драгоценный для поэта. Вот факт, приводящий в восторг инженеров-гидротехников. Нетрудно понять, чем он их пленяет: триста тридцать водолеев накачивают воду в каменную чашу, а одна Ангара успевает вычерпать всю эту прибыль, свести на нет их неустанную работу. Вообразите, что это за река!

У самых ангарских верховий стоит Иркутск. Ежегодно мимо него, клубясь и пенясь, пролетает вниз к Енисею шестьдесят кубических километров чистой как слеза байкальской влаги. Никем не обузданная праздная сила беснуется и ликует на протяжении двух тысяч верст — точит пороги, гремит валунами, грызет берега. Дикая, непростительная расточительность...

Спросите у гидротехника, что значит слово «Ангара»? Он ответит вам: «Это шестьдесят восемь миллиардов киловатт-часов энергии в год, больше, чем могут дать нам Волга и все ее притоки». Что же сделать, чтобы такая бездна энергии досталась не природе, а человеку? Надо соорудить могучий каскад, три станции-гиганта: Иркутскую, Братскую, Енисейскую. Они и будут сооружены. В Иркутске Ангару уже перекрыли огромной плотиной. Стройка у Братских порогов начата. До Енисейской ГЭС очередь дойдет в следующую пятилетку.

СЕМЬДЕСЯТ ВЕКОВ

Надо ли удивляться, что вот уже почти сто лет прошло с тех пор, как ангарские берега стали обетованной землей археологов? Взгляните на любую археологическую карту: вся река на ней, как ветка винограда, усыпана гроздьями черных кружков — могильников и мест древних кочевых стойбищ и более поздних оседлых поселений. Их много, и с каждым годом становится все больше. К каждому из этих кружков — уже не на карте, а там, на самой сибирской земле, — ежегодно, чуть стает снег, устремляются ученые; за каждым кружком — лагерь экспедиции, глубокие раскопы, замечательные открытия.

Да, Ангара нужна нам, людям XX века, нужна, как огромный источник энергии. Но по-своему, по-другому — как кормилица, как широкий водный путь, как преграда для врага — она нужна была и нашим предкам пять, и пятьдесят, и сто пятьдесят столетий назад.

Когда Европа еще спала подобно сказочной принцессе в хрустальном гробу великого оледенения, здесь, в Прибайкалье, было сравнительно тепло. На тысячи верст во все стороны тянулась полярная тундра — гигантское пастбище мамонтов и косматых носорогов. За стадами этих чудовищ неотступно следовал страшный их враг — человек палеолита. Кто скажет, какими приемами пригонял он тяжело топочущие табуны к утесистым обрывам Ангары? Но он делал это. Он сумел превратить ангарские берега в колоссальную ловчую яму для толстокожей добычи. И сотни рычащих, трубящих от страха громадин в дикой панике рушились вниз. Они погибали на острых камнях прибрежья, а человек поселялся на время у места гекатомбы,[36] жег свои костры, ел жизнетворное мясо. И в скудной земле берегов надолго, на сотни веков, оставались на сохранение следы этой суровой, жестокой, непредставимой для нас жизни.

Прошли тысячелетия. Ледник растаял, тундра заросла тайгой. Лоси, олени, медведи пили ангарскую воду там, где когда-то набирали ее хоботами мамонты. И место людей палеолита заняли племена новокаменного, затем бронзового и железного веков. Всех манила к себе гладь вековечной реки. А в земле все накапливались и накапливались поверх древних остатков новые погребения усопших, зола вековых кострищ, весь тот драгоценный хлам, который так щедро рассыпает вокруг себя человек.