Лев Успенский - За семью печатями

• Название: За семью печатями
• Автор: Лев Успенский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 1958

В начале XVIII века на берегу Дона был найден громадный слоновый зуб. Откуда он тут взялся?

Древнегреческие писатели и историки сообщают, что в землях скифов на вершинах гор жили «стерегущие золото грифы», таинственные полуптицы-полулюди. Что это? Только сказка? А если нет, то какими они были, эти древние жители гор?

На скалах, на месте будущего Братского моря, в самое последнее время обнаружены очень своеобразные рисунки, выполненные тысячи и тысячи лет назад. И один из них очень похож на топографическую карту Ангары. Что, если это действительно так? Значит, существовали географы во времена неолита?

Сколько вопросов, загадок, дел встает перед археологами — людьми, изучающими скрытые за семью печатями следы давно ушедшей жизни! Сколько неожиданностей приносит их трудная, порою кропотливая работа, помогающая правильно осветить историю всех народов и времен!

Писатели Л.В. Успенский и К.Н. Шнейдер, увлеченные замечательной наукой, живо и ярко рассказали на страницах своей книги о ряде интересных археологических открытий, результаты которых они видели своими глазами.

Большое место в книге уделено показу своеобразного мира археологических экспедиций, работы «в поле», приемов реставрации, сохранения, обработки и анализа собранного материала, то есть той стороны деятельности ученых, которая остается скрытой от любознательного взгляда при посещении археологических музеев.

---

Напротив того, в странах Востока всегда был известен как раз сложный лук. Правда, им очень рано стали пользоваться и древние греки. Быстроглазый Пандар гомеровской «Илиады» изготовил для войны в точности такой лук из рогов горного козла.

«Лук полированный взял он, из рога козла-верхолаза

Выгнутый; раньше стрелою козла поразил он меж ребер,

С камня готового прянуть. Его подстерегши в засаде,

В грудь ему бросил стрелу и хребтом опрокинул на скалы.

Гордо рога от главы на шестнадцать ладоней вздымались.

Их обработав искусно, сплотил рогорез знаменитый,

Вылощил тщательно лук и покрыл дорогой позолотой...»

Такой же лук легко натянул, вернувшись домой, Одиссей, хотя с его оружием никак не могли справиться незадачливые женихи Пенелопы. Но ведь точно такие же, сложные луки были на вооружении и в войсках египетских фараонов. Мы видим их в руках скифов на Куль-Обской вазе; из них стреляли монголы Чингис-хана. А капитан Ченслер в XVI веке встретил их и у московского воинства.

Кто же изобрел их? Какой народ? Была придумана целая теория. Согласно ей, сложный лук никак не мог быть создан сразу или в разное время в нескольких местах. Наверное, его открыл какой-нибудь один высококультурный народ, принадлежавший к высшей расе, ну хотя бы шуммеры. А затем, передаваясь от племени к племени, он начал совершать свое победное шествие среди дикарей, пробравшись и в Среднюю и в Восточную Азию, и даже через океан в Северную Америку. «Во всяком случае, — говорили защитники подобных взглядов, — во времена, когда цари Египта натягивали тетивы дивных луков, выгнутых из длинных рогов саблерогой антилопы, — что тогда было в руках у бедных варваров северо-востока?»

Что же отвечают на это могильники и древние поселения Прибайкалья? Впервые их ответ дошел до нас в 1929 году.

При раскопках на Лене у села Жигалова А.П. Окладников обнаружил в могиле рядом со скелетом странные, очень длинные и тонкие костяные пластины. Нельзя было понять, что это такое; их так и записали в число «предметов неизвестного назначения». Но вскоре последовали новые находки, и назначение их стало для нас ясным: то были обкладки лука промежуточного типа, не простого и не сложного, а усиленного.[37]

Каков же был он, этот лук древних людей далекого Севера, живших задолго до фараона Рамсеса и его воинов? При невысоком росте прибайкальцев он доходил им от ступней до темени, если его поставить концом на землю, то есть тетива его имела длину сто пятьдесят—сто шестьдесят сантиметров. Действуя так же, как через тысячу лет племена островитян Океании, люди Севера охотно украшали свое любимое оружие пышными кистями из резцов лося, красивым плетением вокруг тех мест, где крепится тетива. Но дело не в украшениях: сами луки очень сходны с тем оружием, которым сражались воины полинезийца Тамеа-меа на рубеже XVIII и XIX веков.

Древние берегли и лелеяли эти луки. Бережно и торжественно, иногда в целом виде, иногда траурно переломленные пополам, их укладывали в каждую могилу — мужскую, женскую и даже детскую. Лук в те времена был таким же источником жизни для наших предков, каким соха или плуг стали много тысячелетий спустя. Он был страшным оружием. Подумайте сами: о луках аляскинских эскимосов первые русские путешественники в Америку сообщали: «Сим оружием дикари здешние управляют весьма искусно: стрела, идущая из лука с обыкновенной силой, достигает до 80—90 сажен расстояния». Стрелы индейцев-апачей пронзали человека насквозь с трехсот шагов, а король Англии Эдуард VI хвалился своими лучниками, пробивавшими дюймовую доску так, что стрелы вонзались во вторую, поставленную сзади.

Не менее могучим оружием, конечно, были и древние луки Прибайкалья, луки усиленного типа. Открыв их существование за много веков до египетских фараонов и царей Передней Азии, наша археология доказала, что такие луки родились именно здесь, на месте, изобретены здешними племенами, а не переданы им со стороны. Не исключена даже возможность, что как раз из этих усиленных луков вырос позднейший тип лука сложного. И может быть, именно отсюда, с берегов Байкала, новое изобретение распространилось позднее на Запад. Что же остается после этого от лженаучной теории этнографов-расистов?

НЕСЧАСТНАЯ ЛЮБОВЬ И ДРЕВНИЕ ЧЕРЕПКИ

Было время, когда ученых привлекали только самые берега Ангары. А потом одна романтическая случайность вдруг расширила сферу их действий.

В конце двадцатых годов иркутяне часто видели на Ангаре легкую лодочку. Подчиняясь воле и мускулистым рукам гребца, она быстро шла то вниз, то вверх по течению. «Вот опять М. выправился на Кочергу-остров ловить хариусов!» — говорили люди. Но не хариусы интересовали их, а сама загадочная личность молодого рыбака. Ну как же! Живет один на острове, в городе появляется чрезвычайно редко. По виду — человек интеллигентный, к тому же молодой и красивый, а откуда пришел, кто родители, где учился, работал, — все это неизвестно. Больше всех интересовались молодым отшельником, конечно, женщины. От них и пошел слух: несчастная любовь! Там, где-то в России, жестокая красавица разбила юноше сердце. Покинув шумный свет, он уехал в тайгу и, видите, ловит хариусов, бедняжка.

Трудно сказать, как узнали об этом женщины; возможно, сам разочарованный М. открылся все же одной из них. И похоже, что все это было правдой. Молодой человек встречал общее сочувствие. 

Так он жил себе в одиночестве, и команды ангарских буксиров часто принюхивались к дымку его костров, когда где-нибудь на Кочерге, на Сосновом или Лесном острове, под космами черемухи, он варил себе ушицу на обед.

Однажды этот М. с рюкзаком за плечами ранним утром пришел в знаменитый Сибирский музей.

— Я М., — коротко отрекомендовался он. — Рыбачу на Ангаре. На одном из островов в прибрежной гальке попадаются странные черепки. Я не археолог, не берусь судить об их ценности, однако... Словом, дайте мне кого-нибудь из знающих...

За знающим пошли, и им оказался в те дни совсем молодой еще ученый, будущий доктор исторических наук, профессор Алексей Павлович Окладников. Черепкам повезло: они попали в хорошие руки. Находки на острове перестали быть фактом частной жизни гражданина М. Они превратились в факт из жизни советской науки. Археологи удивлялись — по какой странной недоглядке им доныне не приходило в голову заглянуть с раскопками на ангарские острова! Только теперь стало ясно: самые богатые памятниками прошлого места, целая сокровищница удивительных древностей сосредоточена не на берегах реки, не в ее логах, падях и притоках, а именно там, на островах.

ПЯТИЭТАЖНЫЙ МУЗЕЙ

Да, это целый подземный музей, коллекции которого расположены одна под другой пятью этажами в строго хронологическом порядке. Почему история накопила столько чудес именно тут? Понять это, пожалуй, легко.

Вначале был страх. Он управлял древним миром и древним человеком. Человечество выбралось из прародительской пещеры, но стремилось всюду оградить себя от опасностей, грозивших на каждом шагу. И остров, окруженный буйными протоками большой реки, казался вожделенной крепостью. Ощетинившиеся тайгой спины ангарских островов никогда не оставались необитаемыми. Потомки приходили на места, еще не остывшие от жизни предков. Один за другим ложились культурные слои почвы, как скатертью накрывая собой остатки далекого прошлого. Новые костры загорались на древних огнищах.

Этажами, одни над другими, располагались слои древней жизни. Что знали древние жители островов о своих предшественниках? Ровно ничего! Вот почему вертикальный разрез каждого такого острова — удивительное зрелище. Каждый дециметр в глубь земли уводит нас на века и века во все более седую древность.

Сверху слой современного, нашего дерна: войлок жадных, перепутанных корней. Это жизнь, текущая сегодня, это 1958 год.

Дерн снят. Открылась желтая супесь, и вы касаетесь уже той земли, которую солнце освещало во дни крещения Руси. Тут сидело тогда тюркское племя «курыкан»[38] — «гулигань», как называлось оно в китайских летописях.

«По переправе через море Байкал на север, — написано в книге Тан-шу, — дни долги, ночи коротки. На закате начинаешь жарить баранью селезенку, и она еще не поспела, а с востока уже грядет рассвет. Близки, близки места гулиганей к месту солнечного восхождения!»

Тысячу лет спустя после того, как была сделана эта запись, читал ее ученый император Цянь-Лунь. «Как может быть правдой, — недоверчиво пожимал он плечами, — будто от сумерек до рассвета сварится одно лишь баранье междуплечье? Хвастливы эти слова, и зря занесены они в летопись. Дело не соответствует истине!»

Не будем смеяться над Цянь-Лунем: и для ученых нашего времени остатки тюркского племени на таком далеком Севере — полная неожиданность. Одного этого открытии достаточно, чтобы сделать ангарские острова знаменитыми. А ведь это лишь первая ступенька.