Магдалина Дальцева - Так затихает Везувий: Повесть о Кондратии Рылееве

• Название: Так затихает Везувий: Повесть о Кондратии Рылееве
• Автор: Магдалина Дальцева
• Издательство: Издательство политической литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1982

Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.

---

Не поднимая головы, Прокофьев сказал:

— Надо нажать на Мордвинова, на графа Хвостова…

— Да толку что? Наши акционеры — чиновники в первую очередь. И хочется, и колется. Деньги — дело наживное, а должность, чин потерять — обратно не воротишь. Не так часто случается. Вспомните-ка Сперанского…

— Заколдованный круг.

Заметив грустное сочувствие на лице Прокофьева, Рылеев с жаром продолжал.

— Так надо же разорвать этот круг! Подумайте, Иван Васильевич! Даже если мы и решимся воевать по каждому отдельному случаю из-за бессмысленных задержек, из-за нелепых препятствий — годы уйдут! И захиреет наша Российско-американская, как уже начала хиреть после двенадцатого года.

— А что делать?

Рылеев заметил, что с каждым его словом Прокофьев все более мрачнел, и продолжал с тем же пылом:

— Вот вы и должны думать, что делать. Купечество — такая сила! Войдя в правительство как достойный, равноправный член, можете сделать отчизну нашу не только воинской славой богатой, но и изобилием благ, благоденствием жителей, справедливостью законов…

Кажется, он перехватил, заврался… Это же не молодые офицеры, жаждущие добра и справедливости. Но Прокофьев заметно повеселел, польщенно улыбался и приговаривал:

— Это вы верно сказали. Если купец не глупец — не пуст и ларец. Это только немец ведет торговлю по газетам, а мы по приметам. Что война, что мир — купцу все пир. И убытки наши не от войны, не от начальства, а от того, что одни не по карману проживаются, а другие не по силе забираются.

Ошеломленный потоком прибауток, свидетельствующих о давно выношенных, хорошо обдуманных мыслях, Рылеев растерянно спросил:

— Это куда же забираются?

— Прут со свиным рылом в калашный ряд. О привилегиях мечтают.

— А вам не нужны привилегии?

— Другие-с! Такие, как у уральского короля купца-Демидова, — дворянское звание и крепостные души. В таком сословии можно и в правительство войти.

— И все останется по-прежнему?

— От добра добра не ищут.

Штейнгель оказался прав.

14. ДВУХЧАСОВОЙ РАЗГОВОР

Наклонясь над низеньким столиком, Пестель старательно вытряхивал пепел из трубки и вдруг резко и стремительно повернулся, спросил:

— Стало, вы считаете, что любую конституцию можно назвать только проектом, пока ее не одобрит Великий собор?

Не слова, а это внезапное движение, похожее на бросок хищника на добычу, ошеломило Рылеева. Более задержало его внимание, чем сам вопрос. Ответ на него был давно продуман и не требовал разъяснений.

— Разумеется, — только и сказал он.

Не слушая ответа, который следовало ожидать, но было необходимо услышать как подтверждение неизменной позиции Рылеева, Пестель повернулся к окну, устремив невидящий взгляд на грубую чугунную решетку, охранявшую неподвижную серую воду Мойки. У всякого другого движение это могло бы показаться пренебрежительным, но Пестель держался с такой царственной непринужденностью, что Рылееву не пришла в голову мысль о неучтивости. Не торопясь продолжить как бы иссякший разговор, он смотрел на крутой светловолосый затылок Пестеля, на широкие, по-военному развернутые плечи и думал о том, что редко встречаются люди, до такой степени цельные, что даже сама фигура, складка на одежде излучают одно — волю.

И снова стремительным броском очутившись лицом к лицу с хозяином, Пестель спросил:

— Вы давно знаете Трубецкого?

— Больше года. С тех пор, как вступил в общество. Но видел его не часто.

— Много ли времени отдает он обществу?

Рылеев пожал плечами, невольно стараясь этим жестом рассеять напряженную беседу, более похожую на допрос.

— Мне трудно судить. Я причислен к управе Пущина, а дума собирается не так часто.

Теперь Пестель сел на диванчик около стола, по-прежнему прямо, слегка наклонясь вперед, как садятся на лошадь. «Можно ли его представить развалившимся в кресле или спящим?» — подумалось Рылееву. И, словно угадав его мысли, Пестель вдруг расслабился, облокотился на стол, уронил голову на руку, прошептал:

— Диктатор…

Холодные, светлые глаза не потеплели, не изменили выражения, но в позе и в непривычно тихом голосе слышалась давняя усталость.

Зачем он пришел сюда на Мойку, к Синему мосту, к дому Российско-американской компании, где теперь проживал Рылеев? Пестель жил в Петербурге уже два месяца, не раз встречался с Трубецким и Муравьевым, однажды и Рылеев присутствовал при такой встрече. Но зачем он пришел сюда?

Как назвать эту встречу? Дуэль? О, нет! Они не были врагами. Схватка? Но они не были и противниками. В этом собеседовании не было даже соперничества, и все-таки каждый чувствовал, что подспудно, за завесой мирных осведомительных разговоров идет борьба.

Силы были равны. Хотя на беглый взгляд перевес казался на стороне Пестеля. Он знал все. Всю историю давних и нелегких отношений между Северным и Южным обществами. Знал все варианты конституции Муравьева. Знал, что еще в двадцать первом году, когда общество, мнимо распущенное, возродилось в Петербурге и робкий, сухощавый проект Николая Тургенева был отвергнут Никитой Муравьевым, находившимся тогда в поре более радикальных взглядов. Муравьев предложил новый вариант, более смелый, но совершенно не удовлетворивший южан. И не только из-за утверждения монархического, пусть представительного строя, но более потому, что конституция защищала преимущества и привилегии богатых, исключая политические права для широких слоев населения. К этому времени и среди северян было много возражавших против такой умеренной программы Никиты Муравьева. Тактика «медленного воздействия на умы» теперь уже мало удовлетворяла. Пестель ответил Муравьеву длинным письмом, в котором по пунктам разбирал его проект и почти ничего от него не оставил, хотя и подозревал, что свое письмо послал некстати. Именно в это время страстно влюбленный Муравьев женился на красавице графине Чернышевой и оказался в еще более богатой и родовитой семье. Он, конечно, не изменил своим революционным взглядам, но еще менее, чем прежде, был склонен к «крайностям» южан, пугавших его радикализмом.

Между тем промедление угнетало южан. Пестель понимал, что совершить государственный переворот нельзя разрозненно и к тому же не выработав общей программы. Но можно ли найти выход из тупика?

Началось снование «дипломатических курьеров» из Тульчина в Петербург. Первым поехал Василий Давыдов, член Южного общества, человек мягкий, покладистый. При свидании с Никитой Муравьевым Давыдов передал ему письмо от Сергея Муравьева, содержащее копию «Русской правды» (конституции Пестеля), которую должно было обсудить в Северном обществе. «Русскую правду» Никита Муравьев Давыдову не вернул, и, как выяснилось впоследствии, к глубочайшему негодованию Пестеля, члены Северного общества не были даже ознакомлены с его проектом.

Однако разрыва между обоими обществами не получилось, хотя поездка Давыдова и затем посещение Петербурга с теми же полномочиями Сергея Волконского не увенчались успехом. Оба они были недостаточно деятельны, сведя свою роль к передаче писем, обоим не хватало дара убеждения, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.

Надо было, по мысли Пестеля, найти более преданного, а главное, пылкого представителя Южного общества. Он мог бы не только убедить противников, но и попытаться устроить в столице нечто вроде отделения Южного общества, наблюдающего и за деятельностью северян. На эту роль более подходил Барятинский.

С Барятинским Пестель послал Муравьеву очень решительное, почти резкое письмо, в котором упрекал северян за вялость и неподвижность и сообщал, что южане решили действовать, то есть совершить переворот в текущем году. Без обиняков он утверждал, «что лучше совсем разойтиться, нежели бездействовать и все же опасностям подвергаться». При этом твердо знал, что «разойтиться» им невозможно, но считал необходимым употребить такое дипломатическое давление.

В то же время он узнал из писем Барятинского и его приятеля, члена Южного общества Александра Поджио, что наряду с еле тлеющей, угасающей частью Северного общества — Никитой Муравьевым, Николаем Тургеневым возникает новая, деятельная группа, придерживающаяся и более радикальных взглядов и готовая работать по-настоящему. В нее входят князь Оболенский, Рылеев, Александр Бестужев.

Как опытный стратег, Пестель понимал, что хотя они не все входят пока в состав думы северян, но будущее за ними. Именно на этих людей следует опираться южанам. Интуитивно он ощущал, что самый живой, упрямый и деятельный среди них — Кондратий Рылеев. Все это Пестель не только знал, но и сам был центром, вокруг которого завязывалась эта сложная и не слишком открытая борьба. И в этом знании была его сила. Она-то и заставила его нанести неожиданный визит Рылееву.