Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

• Название: Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945
• Автор: Герд Кёнен
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1359-8

Немецкий историк и публицист Герд Кёнен на основе интереснейшего документального материала рассматривает историю и эволюцию образа «Востока» и России в сознании немцев в первой половине XX в. Полемизируя с историками, считающими, что русофобские тенденции еще с XIX в. превратили этот образ в комплекс «российской (а потом красной) опасности», он утверждает, что вернее было бы описывать данный «комплекс» как «колебание между страхом и восхищением, фобийным защитным отталкиванием и страстным притяжением, причем встречными и зачастую взаимопереплетенными».

Книга предназначена для специалистов-историков и широкого круга читателей, интересующихся историей взаимоотношений России и Германии.

---

Очевидно, речь шла уже не о той более ранней встрече, которую Радек, по слухам, провел еще весной 1922 г. с «лучшими контрреволюционными писателями Германии», чтобы обсудить возможности «объединения в Германии коммунистов и правых большевиков для решительной борьбы против западноевропейского капитализма»{924}. В такой встрече могли участвовать только Мёллер ван ден Брук или граф Ревентлов, но оба отрицали факт своего участия. В сентябре 1923 г., напротив, речь шла уже о тех контактах и дискуссиях, которых вожди КПГ и Коминтерна, согласно провозглашенной Радеком «линии Шлагетера» в борьбе против французской оккупации Рура, агрессивно добивались среди различных групп немецких национал-революционеров и представителей гер-мано-фёлькишских кругов, будь то в форме совместных митингов, обмена статьями в своих печатных органах или в форме непосредственных секретных переговоров. Не составляло тайны, что «Ринг» относился к первым адресатам подобных предложений. Радек, со своей стороны, в газете КПГ «Роте фане» открыто и торжественно констатировал, что «Гевиссен» является «без сомнения единственным органом мысли немецких националистических кругов»{925}.

И действительно, в июне еженедельник Штадтлера, в свою очередь, с одобрением отметил, что КПГ — «боевая партия, которая день ото дня становится все более национал-большевистской». В ответ на это Зиновьев, выступая на заседании Исполкома Коминтерна, публично заявил, что подобное утверждение немецких националистов представляет собой «величайший комплимент» для КПГ, поскольку доказывает, «что партия истолковывает классовую точку зрения не в цеховом смысле». На том же заседании Радек еще раз (ссылаясь на отсутствовавшего Ленина) отметил, что «сильный упор на нацию в Германии… [есть] революционный акт, подобно акценту на нации в колониях». И сразу же после этого он делает следующий шаг, констатируя, что «национал-большевизм» в Германии теперь (не так, как еще в 1920 г.) руководствуется ясным чувством того, «что спасение возможно только у коммунистов»{926}.

Разумеется, все дискуссии и завязывание контактов между коммунистами и националистами летом 1923 г. в конечном итоге не привели ни к каким результатам, поскольку обе стороны настаивали на том, что «честные патриоты» должны присоединиться к их лагерю — а не следовать за «Радеком-Собельсоном», «этим русским предводителем евреев», как писал, например, Штадтлер в «Дойче цайтунг»{927}. Подобная ожесточенная полемика, участники которой не щадили друг друга, вовсе не исключала контактов и договоренностей между ними. Во всяком случае Штадтлер и Радек в обострившейся ситуации августа — сентября 1923 г. вполне логично могли бы быть парой в тех «переговорах», которые с подозрением зафиксировал «рейхскомиссар».

Местом, где тесно переплетались революционные и контрреволюционные устремления, а также германские и советские военные контакты с 1919–1920 гг., была Восточная Пруссия, ставшая военным лагерем «черного рейхсвера», образованного из военных, бывших членов добровольческих корпусов. В ноябре, после неудавшегося «германского Октября» коммунистов, Штадтлер отправился в Восточную Пруссию, откуда посылал требования низложить правительство Штреземана, которое прекратило «пассивное сопротивление» оккупации Рурской области. В прямой конкуренции с путчем Гитлера — Людендорфа в Мюнхене и в демонстративной аналогии с «маршем на Рим» Муссолини он, в свою очередь, призывал к «маршу на Берлин», уснащая свои призывы патетическими ссылками на прусское национальное движение 1813 г., которое нашло поддержку со стороны России.

Этот акт подлинной мании величия привел его к разрыву с «Рингом». Генрих фон Гляйхен в письме от 6 декабря потребовал от Штадтлера, чтобы тот наконец расстался со своими амбициями стать «ведущим государственным деятелем а ля Муссолини»{928}. Эти слова обнажили претензии Штадтлера. Даже его соратники по заговору через барона фон Гайля потребовали от него «дать задний ход, но в почетной форме»{929}. В марте 1924 г. фон Гляйхен, решивший ограничиться своим «Клубом господ», отстранил его, сняв с поста издателя «Гевиссен». После самоубийства Мёллера ван ден Брука в 1925 г. «Ринг» прекратил существование. Тем самым проект германского фашизма, в той форме, которую предлагал Штадтлер как эпигон Муссолини, потерпел крах.

Теоретическое осмысление «фашизма»

Не в результате трансформаций немецких «антибольшевиков» и национал-революционеров типа Штадтлера или Мёллера, но прежде всего благодаря победе Муссолини в Италии (1922) феномен, для описания которого использовали сменявшие друг друга понятия вроде «крайний национализм», «национал-большевизм» или «черносотенство», обрел — в том числе и для вождей большевиков и Коминтерна — новый облик и новое наименование: «фашизм». Безусловно, известную роль сыграло также то обстоятельство, что Муссолини был некогда революционным социалистом и все еще подавал себя и как аналог Ленина и Троцкого, и как их противника.

Не случайно Кларе Цеткин, великой старой даме немецкого и международного социализма, на расширенном пленуме Исполкома Коммунистического интернационала в июне 1923 г. было поручено выступить с главным докладом о «борьбе против фашизма»[158]. Летом 1923 г., как и летом 1920 г., на повестке дня стоял новый «решительный бой», однако в центре этого доклада была не Польша, но — после французской оккупации Рурской области — сама Германия, которая как в экономическом, так и в политическом отношении катилась к банкротству и освобождение которой из рабских цепей Версаля выдвигалось как ключевой вопрос мировой ситуации.

Немецкая буржуазия, заявил Август Тальхаймер в статье, опубликованной в февральском номере журнала «Интернационале» за 1923 г., является, «на взгляд со стороны, революционной поневоле (по крайней мере, временно)»; однако, будучи объективно реакционным классом, она уже не сможет добиться «освобождения Германии» необходимыми для этого радикальными средствами. Это задача пролетариата{930}. Действительно, националистическое волнение, охватившее немецкую общественность, не только не было пронизано риторикой переворота и освобождения, с которой выступали коммунисты, но частично обратилось против них самих с новой, небывалой еще остротой. Эгоистические попытки КПГ создать «пролетарские сотни», чтобы — как гласил лозунг — разбить «Пуанкаре в Руре, а Куно в Берлине», натолкнулись, как на «удар в спину», на открытое возмущение большинства немецких партий и земельных правительств и дали фёлькиш-националисти-ческим боевым союзам повод потребовать, в свою очередь, введения «национальной диктатуры».

Стратеги Коминтерна, наоборот, считали, что необходимо отбить эти «фашистские» атаки и использовать националистическое волнение в собственных целях. В мае прозвучал призыв к открытой борьбе против «правительства национального позора и предательства народа», а «государственный изменник Стиннес» в качестве мнимого виновника массового обнищания, вызванного инфляцией, был превращен в одиозную фигуру крупного капиталиста в цилиндре, с сигарой и мрачной (напоминающей антисемитские клише) физиономией{931}. Одновременно с этим приступили к целенаправленной перевербовке не только взбудораженных масс, но и «фашистских» активистов из военизированных союзов.

Основополагающий доклад Клары Цеткин также явно отмежевывался от прежних концепций, согласно которым «фашизм есть не что иное, как буржуазный террор в форме насилия», практиковавшийся, к примеру, во время «белого террора в хортист-ской Венгрии» в 1919–1920 гг. Напротив, новый фашизм в духе Муссолини выражает интересы не только «малочисленной касты», он мобилизует «широкие социальные слои, крупные массы, которые включают даже пролетариат»{932}. Но поскольку главная причина «пролетаризации широчайших масс мелкой и средней буржуазии» состояла в эксплуатации, угнетении и пролетаризации со стороны империализма западных держав-победительниц, отсюда вытекала необходимость безусловного и четкого понимания справедливого национального возмущения этих пролетаризированных мелкобуржуазных масс, в том числе их разочарования национальным и социальным предательством социал-демократов, которое (по утверждению Радека) в принципе и прокладывало путь фашистам{933}.

Таким образом, фашизм оказывался движением с легитимными по сути целями, привлекавшим не только грубые натуры типа ландскнехтов и продажных люмпенов, «но и самые энергичные, способные к развитию элементы данных слоев», «жгучей тоске» которых по социальной общности и национальному достоинству коммунисты искренне должны сочувствовать{934}. Как сказал Радек, фашизм есть в сущности не что иное, как «социализм мелкобуржуазных масс»{935}.