Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

• Название: Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945
• Автор: Герд Кёнен
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1359-8

Немецкий историк и публицист Герд Кёнен на основе интереснейшего документального материала рассматривает историю и эволюцию образа «Востока» и России в сознании немцев в первой половине XX в. Полемизируя с историками, считающими, что русофобские тенденции еще с XIX в. превратили этот образ в комплекс «российской (а потом красной) опасности», он утверждает, что вернее было бы описывать данный «комплекс» как «колебание между страхом и восхищением, фобийным защитным отталкиванием и страстным притяжением, причем встречными и зачастую взаимопереплетенными».

Книга предназначена для специалистов-историков и широкого круга читателей, интересующихся историей взаимоотношений России и Германии.

---

Таким образом, фашизм оказывался движением с легитимными по сути целями, привлекавшим не только грубые натуры типа ландскнехтов и продажных люмпенов, «но и самые энергичные, способные к развитию элементы данных слоев», «жгучей тоске» которых по социальной общности и национальному достоинству коммунисты искренне должны сочувствовать{934}. Как сказал Радек, фашизм есть в сущности не что иное, как «социализм мелкобуржуазных масс»{935}.

Тем самым он непосредственно подключился к формуле, которую два-три десятилетия назад уже часто использовали в кругах социал-демократии для характеристики политического антисемитизма[159].{936} Но в формуле Радека содержалась также старая ленинская мысль о неосознанно революционной роли «черносотенцев», которая в очередной раз проявилась в 1920 г. в Восточной Пруссии в виде симпатий «немецких черносотенцев» к большевикам.

«Путник в никуда»

Знаменитая и в то же время пользовавшаяся дурной славой «речь о Шлагетере» Радека, которую он под «аплодисменты собравшихся» произнес вслед за докладом Цеткин и которая по всему своему характеру была обращена не столько к сидящим перед ним кадрам Коминтерна, сколько непосредственно к националистической общественности в Германии, ввела в игру эмоциональный компонент, все же необычный в такой форме.

Радек произнес подчеркнуто торжественную речь в память «мученика германского национализма», только что казненного французами за акты саботажа. «Шлагетер, мужественный солдат контрреволюции, заслуживает того, чтобы мы, солдаты революции, честно, по-мужски воздали ему почести». И если трагическая судьба Шлагетера лицемерно оплакивается теперь прессой Стиннеса, «компаньона Шнайдер-Крезо[160], производителя оружия для убийц Шлагетера», то только для того, чтобы направить праведный гнев его товарищей против тех, кто в действительности находится на их стороне: против коммунистов, за которыми стоит Советская Россия.

Вопрос во всемирно-политическом масштабе ставится так: «Против кого хотят бороться германо-фёлькишские круги: против капитала Антанты или русского народа?» Советская Россия в данной всемирно-политической ситуации — единственный надежный союзник Германии, и успешное сопротивление чужеземным угнетателям возможно только при опоре на «трудящееся большинство». Прусские реформаторы в эпоху освободительных войн знали это. «Если патриотические круги Германии не решатся взять на себя дело этого большинства нации и создать единый фронт против антантовского и немецкого капитала, тогда путь Шлагетера был путем в никуда». Хуже того: тогда Германия будет разбита. «Именно это Коммунистическая партия Германии, именно это Коммунистический интернационал должны сказать у могилы Шлагетера… Шлагетер не может больше услышать правду. Но мы уверены, что сотни Шлагетеров услышат и поймут ее»{937}.

Эта «линия Шлагетера» — не предложение гражданского мира в духе 1914 г., подчеркивал Радек. Напротив, национальное волнение, вместо того чтобы действовать как орудие власти капитала, должно подействовать теперь как запал пожара германской революции. Социальное возмущение, вылившееся в волну «диких», вырвавшихся из-под влияния социал-демократических профсоюзов забастовок и демонстраций, необходимо замкнуть на национальный протест против оккупации Рура. При этом важно вести агитацию среди «фашистов», но в то же время с помощью демонстрации собственной ударной силы (в буквальном смысле) оспаривать их господство на улицах и в залах собраний. Именно комбинация из воинственного «антифашизма» и вооруженной пролетарской «самообороны» должна принудить массы социал-демократических рабочих к вступлению в единый фронт с коммунистами и сбить спесь с фашистов — «преторианской гвардии капитала». Этот, на первый взгляд, противоречивый расчет вовсе не был ошибочным, он в точности соответствовал практике, которую позднее применили и нацисты в «красном Берлине»: агитации посредством более жестокого террора.

Мир тайных союзов

Альберт Шлагетер, которому Радек столь «честно, по-мужски воздал почести», действительно был характерным представителем и прототипом того изменчивого конгломерата из фрайкоров (добровольческих корпусов), местной самообороны и тайных союзов, который составлял ядро активистов национал-революционных и «фашистских» течений в Веймарской Германии. В первую очередь из отрядов, участвовавших в провалившемся капповском путче, сформировалось вооруженное подполье, вдохновителем которого был Герман Эрхардт, командир бригады, маршем вошедшей в Берлин с собственным гимном и «свастикой на шлеме», уволенный в запас капитан военно-морских сил. На протяжении нескольких лет это подполье действовало как невидимая и, по слухам, вездесущая «Организация Консул», или «O.K.», причиняя массу хлопот правительству и беспокоя общественность.

Новые исследования выявили цепь косвенных доказательств, которые подтверждают, что «O.K.» действительно выстроила целую командную структуру, охватившую весь рейх и применявшую изощренную двойную стратегию. Сливаясь с отрядами местной самообороны и фрайкоров, она составила основу «черного рейхсвера», который с ведома кадровых командных штабов, в обход наложенных Версальским договором ограничений, добывал легкое и тяжелое вооружение, поддерживал в состоянии боевой готовности и тренировал военные кадры, призванные оказать содействие официальной стотысячной армии рейхсвера в случае обострения внутренней или внешней обстановки. Но вместе с тем «O.K.» превратилась в террористическую организацию и пыталась серией сенсационных убийств в 1921–1922 гг. самостоятельно вынудить правительство ввести в стране чрезвычайное положение, против которого она якобы собиралась бороться, чтобы расчистить путь к национальной диктатуре порядка{938}.

Если в случае убийства в июне 1921 г. Матиаса Эрцбергера, политика из партии «Центр», членом антисемитского «Ордена германцев» участие «O.K.» предполагалось, но не было доказано, то последующие покушения на жизнь ведущих социал-демократов Карла Гарейса и Филиппа Шейдемана однозначно записаны на счет людей Эрхардта. Решающей акцией предстояло стать убийству командой «O.K.» беспартийного министра иностранных дел Вальтера Ратенау — это преступление в самом деле потрясло республику в июне 1922 г., но, против ожиданий убийц, сплотило ее, пусть и на короткий срок.

О расколе в среде бойцов фрайкоров по вопросу об их отношении к большевизму и Советской России во время боев за Прибалтику, капповского путча, польского похода Красной армии и пограничных боев в Верхней Силезии в 1919–1921 гг. мы уже говорили. Одним из этих бойцов был Эрнст фон Заломон, участник покушения на Ратенау. Его роман «Отверженные», в котором под вымышленными именами выведены реальные лица, открыл для него в 1930 г., после освобождения из тюрьмы, новую карьеру писателя и политического перебежчика. Этот роман, погруженный в туман самолюбования, проникнутый явной снисходительностью к сообщникам и заказчикам, прежде всего к Эрхардту, сомнителен как исторический источник, но крайне содержателен как идеологическое и биографическое свидетельство о самом авторе.

Вспоминая неудавшуюся авантюру в Прибалтике, для участия в которой весной 1919 г. завербовался семнадцатилетний кадет фон Заломон, он писал: «Где бы ни находились после катастрофы бойцы, не желавшие смириться, пробуждалась туманная надежда на Восток. Первые, кто отваживался задуматься о будущем рейхе, инстинктивно чуяли, что исход войны не может не привести к разрыву всех связей с Западом». Но вместо этого они, как «наемники Англии», воздвигли защитный вал «против таинственного выступления народа, который, как и мы, боролся за свою свободу», — против русского народа. Если это первый «грех против духа», то второй заключался в спасении «отечества от хаоса», — ведь надо было, наоборот, дать свободно шириться хаосу, который для «становящегося [рейха] благоприятнее, чем порядок»{939}.

Фон Заломон выразил в этих пассажах засвидетельствованное и в других местах ощущение многих членов фрайкоров, что борьба, возможно, ведется не на том фронте и не с тем противником. Это ощущение усилилось еще больше, когда фон Заломон во время капповского путча примкнул к бригаде Эрхардта, чтобы установить в Берлине «национальное правительство», которое должно было бы опереться на союз «солдат и рабочих». Вместо этого путчисты, несмотря на контакты с левыми радикалами, оказались пригвожденными к позорному столбу как реакционеры-монархисты, а против себя увидели единый фронт бастующих и вооруженных рабочих. Сразу же после поражения путча фон Заломон незаметно покинул ряды его участников.