Саша Гитри - Мемуары шулера

• Название: Мемуары шулера
• Автор: Саша Гитри
• Издательство: Искусство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-210-01402-9

Саша́ Гитри (1885—1957) — легенда французского театра и кино первой половины XX века. Драматург, актер, режиссер, прозаик, художник — он был некоронованным Королем Больших бульваров. Его любили за блистательный юмор, проницательность, тонкий психологизм и житейскую мудрость, лишенную назидательности. Его пьесы, а их около 120, как и его проза, написаны мастером изящной словесности; легко с чисто парижской элегантностью.

Здесь представлен самый известный его роман «Мемуары шулера», проиллюстрированный рисунками Саша Гитри.

---

Кажется, господин де Талейран как-то заметил в 1812-м, что тот, кому не привелось жить в 1772-м, так и не познал всех приятностей существования. Так что не стоит удивляться, когда нынче говорят, будто тем, кто не жил в 1912-м, неведомы прелести жизни.

И у меня есть все основания подозревать, что и в 1972-м…

Короче, думаю, человеку всегда свойственно сожалеть о временах, когда ему было двадцать — особенно если в этом возрасте ему довелось жить в Париже!

И в доказательство своего утверждения заявляю, что, когда я служил посыльным в отеле «Скриб», Париж казался мне во сто тысяч крат веселей, чем сегодня — хотя, признаться, в те времена скучал я там смертельно и чувствовал себя ужасно не в своей тарелке.

Впрочем, на месте мне не сиделось. Месяц спустя я покинул отель «Скриб» и поступил в «Континенталь», который, на мой взгляд, был подальше от центра. А в январе, устав от гостиниц, нанялся в ресторан «Ларю». Потом стал посыльным в театре под названием «Водевиль», где — уж не знаю, по какому праву — впоследствии разместился один из кинотеатров. И три зимы кряду, с 96-го по 99-й, так и сновал с места на место — пока, наконец, в один прекрасный день мой добрый гений не привел меня в Монако.

Трудно рассказать обо всех злоключениях, которые пришлось мне пережить за это время, однако есть одно, какое было бы просто непростительно обойти молчанием.

В бытность мою посыльным в ресторане «Ларю» я познакомился с посудомойщиком по имени Серж Абрамич. Полурусский-полурумын, этот человек обладал редким, прямо-таки дьявольским обаянием. Волнистые черные волосы, матовая кожа, пухлые губы — и глаза, чьи зрачки, казалось, дышали. Было видно, как они буквально расширялись в такт с биением сердца, а потом делались совсем крошечными. Он был евреем и выглядел скорее армянином, чем славянских кровей.

Не будучи человеком образованным и в обычном смысле слова благовоспитанным, он отличался куда большей деликатностью, чем остальные служащие ресторана. Кроме того, у него был какой-то особый музыкальный выговор, будто обволакивающий, настойчиво-убедительный, который искажал исконный смысл многих слов, придавая им странное ностальгическое обаяние. Я чувствовал, как все больше и больше к нему привязывался. Тем более, что он выказывал ко мне явное расположение, признаться, особенно для меня лестное, поскольку он не удостаивал им кого попало.

И все же какой-то внутренний голос все время нашептывал мне, что не стоит слишком поддаваться его чарам.

Каждый вечер мы вместе пешком поднимались на Монмартр, где оба жили. Молчаливый на службе, он сразу же делался разговорчивым, едва мы оказывались за дверьми заведения, вдали от нескромных ушей. Речи его в те времена были сумбурны, в них то и дело сквозили какие-то намеки и скрытые угрозы в адрес некоего человека, чье прибытие ожидалось со дня на день.

Если верить его словам, этот человек был виновен в бесчисленных злодеяниях.

Серж

В те дни сентябрь 1896-го уже перевалил за середину, а появления его он ждал где-то между 5-м и 8-м числом следующего месяца.

По мере того, как приближалась роковая дата, возбуждение его с каждым днем становилось все заметней, а угрозы все определенней.

Порой посреди безлюдной улицы он вдруг останавливался, хватал меня обеими руками за лацканы пиджака и, уставившись мне прямо в глаза, каким-то глухим голосом произносил:

— Пойми, есть на свете люди, которые должны исчезнуть!

Или:

— Преступления должны быть наказаны!

И добавлял:

— Так угодно Богу!

Я изо всех сил изображал, что полностью разделяю его убеждения, стараясь при этом держаться в стороне от его замыслов. И все же у меня было предчувствие, что в будущем мне еще придется противостоять влиянию, которому пытался подчинить меня этот человек.

Неожиданно, не предупредив меня ни словом, он перебрался в отель на улице Фонтен, где жил я.

3-го октября, около полуночи, у дверей ресторана «Ларю» появились двое, они едва переводили дыхание и хотели видеть Абрамича. Эти двое оказались русскими. Я провел их на кухню. Серж поговорил с ними в коридоре. Они вполголоса обменялись по-русски парой-тройкой слов, после чего ночные гости исчезли.

Двумя часами позже мы с Сержем уже сидели за столиком в дальнем уголке одного из пустынных кафе на улице Мартиров. После долгого молчания он вдруг произнес:

— Он прибывает шестого.

Потом, взяв меня за руку, добавил:

— Ах, если бы я только мог на тебя положиться!

Меня не волновало, доверяет он мне или нет, ибо теперь у меня уже не оставалось ни малейших сомнений: Серж отвел мне активную роль в операции, которая угрожает жизни таинственного гостя, чье появление ожидается шестого.

Надо было что-то ответить, но тут он сам спохватился:

— Ладно, завтра все узнаешь.

Назавтра все газеты объявили, что шестого октября в Париж прибывает царь Николай II.

В тот вечер я не стал дожидаться, пока Серж покончит с посудой, и ушел один, даже не попрощавшись — впрочем, твердо решив не возвращаться на другой день, ибо как раз днем раньше получил свое месячное жалованье.

Ах, что бы мне тогда первым делом не смыться из своей гостиницы?

В четыре утра в мою дверь постучали.

— Кто там?

— Это я, Серж. Отвори.

Попробуй-ка тут не открыть!

Он вошел, за ним двое русских.

С первых же слов я понял, что уже слишком много знаю, и со мной непременно случится беда, и к тому же без всякой задержки, решись я отказать им в помощи.

Вряд ли люди, замыслившие благое дело, расточали бы красноречие с таким пылом и с такой уверенностью!

К семи утра роли были распределены, сделка заключена. С помощью подставного русского полицейского, тоже анархиста, меня введут в здание министерства иностранных дел, которое как раз готовят, чтобы принять самодержца.

Я должен был изображать случайного рабочего, сопровождавшего троих ковровщиков из службы хранителей мебели, призванных на метр передвинуть ковер, на котором покоилось царское ложе, и моя миссия сводилась к тому, чтобы оставить под кроватью одну вещицу, размерами и весом не больше консервной банки из-под сардин. Я не подвергался никакому риску — ну ни малейшему — а вечером того же дня мне вручат пять тысяч франков.

До шестого мы не должны были даже словечком перемолвиться. А шестого, в шесть вечера, встретиться в отдельном зале ресторана «Ле Дуаян». Именно там-то мне и вручат ту самую вещицу.

Если кому-то захочется удостовериться в правдивости моих слов, пусть заглянут в газеты от 7 октября. Там они прочтут, что буквально в последнюю минуту было решено: царь Николай II остановится не в Орсейском дворце, а в посольстве России, на улице Гренель. Так бывшему особняку герцогини Эстрейской, построенному Коттом в 1713 году, суждено было на двое суток стать резиденцией российского императора. Кроме того, они прочитают там, что накануне, в одном из ресторанов на Елисейских полях, были арестованы трое мужчин, и у одного из них была обнаружена банка белого металла, чье содержимое не оставляло ни малейших сомнений касательно преступных намерений троицы.

Негоже хвастаться тем, что написал анонимное письмо. Я и не хвастаюсь. Впрочем, и не каюсь. Просто рассказываю, как было, вот и все.

Глава шестая Монако

Монако покорил меня буквально с первой минуты.

Нет, я вовсе не считаю себя ни проницательней, ни тем более чувствительней всех прочих, и все же уверен, с самого начала постиг его смысл и проникся судьбой.

Нынче стало модным не любить Монако, его принято считать старомодным, слишком «довоенным», что ли. Однако это не мнение, а скорее указ. Существует порода людей, чье предназначение — я бы даже сказал, профессия, ведь это их хлеб насущный — указывать, что тот или иной писатель, тот или иной ресторан, тот или иной художник или те или иные места уже вышли из моды — тут же указывая вам, какого писателя «надобно» читать, каким художником «следует» восхищаться, какие места «полагается» посещать. Лоцманы последнего корабля, они указывают путь панургову стаду.

Итак, я прожил в Монако восемнадцать лет — с 1899-го по 1917-й год, иными словами, с семнадцати до тридцати пяти лет — и нет ничего, что было бы мне неизвестно об этом маленьком княжестве. Я знаю его историю и его легенды. Я от души аплодирую смыслу его существования, и если мне и посчастливилось насладиться его очарованием, то не менее того потешился я и его чудачествами.

Одному автору, запамятовал его имя, недавно пришло в голову сочинить про него оперетту. Я, конечно, не специалист по этой части, но мне кажется, это было ошибкой.

Монако?

Про него нельзя сочинять оперетты — ведь он уже сам сплошная оперетка!