Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

• Название: Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Двенадцатый век. На месте Москвы - Красные села, коими владеет боярин Кучка. Его тайными происками уничтожена семья соперника, новгородского боярина Гюряты. Счастливо спасшийся младенцем Родислав встречает любимую дочь своего смертельного врага. И отныне - куда бы ни забросила его судьбина: в вертеп лесных разбойников или в половецкий плен, в заморские страны или на поле междоусобной брани - все помыслы его о ненаглядной своей возлюбленной...

---

Род, выбравшись на палубу, окликнул вора. Тот, узрев голого, взмахнул крутыми кулаками, но, получив удар в подреберье, всей тушей зашатался, однако не упал. Нет, не всю силу вложил юный богатырь в удар, щадя противника. А Ждан уж пришёл в разум, двинулся медведем.

- Ах ты, оголыш! - пробасил паромщик. - Я те поозорую!

Он и мощнее вдвое, и выше на голову. Род отступал до края палубы, потом насторожился, следя за кулаком бородача. Кулак взметнулся с вложенной в него медвежьей силой и… угодил в воздух. Туша не устояла. Ждан плюхнулся за борт, рубаха вздулась. Род взялся за багор.

- Отплывай далее, не то пошлю на дно, - предупредил он.

Ждан, торопясь, отплыл, боялся получить багром по голове. Теченье понесло его.

Род поспешил к берегу, орудуя кормилом. И вдруг услышал лай. Вгляделся: бежит по берегу большая псина. При лунном свете не различишь масти. До чего ж знакомый пёс!

Ещё чуть-чуть - и страхом ожгло сердце. Это же любимый бырнастый пёс боярина Буян! За ним торопится Петрок. Буян, принюхиваясь, устремился к срубу. Верный пёс почуял близость столь любимого хозяина. Преданный Буян - предатель!

С парома было видно, как Петрок остервенело выволок из склепа седого старика, схватил за космы, вздёрнул голову…

- Вижу! - всей мощью горла крикнул Род.

Проклятый головник взглянул на реку, замешкался… Да недолго медлил. Отделил голову от тела охотничьим ножом, кинул её в мешок. Зарезал господина, словно петуха…

Непоправимо поздно подошёл к берегу медлительный паром.

Возле склепа у обезглавленных останков Кучки выл Буян. Злодея же и след простыл. Род обонял едучий запах дыма, слышал треск. Чтобы рассеять ужаснувшие его предположения, взошёл на верхний берег с трупом на руках.

Ошеломляющим костром пылала вся боярская усадьба. Бежал во тьму от света машущий руками человек. Не разглядеть лица… Томилка!

- Ой-ой-ой-ой, Родислав Гюрятич! - взвыл он, увидя Рода с безглавым трупом. - Ой-ой-ой-ой, Степан Иваныч! - тут же завопил он, узнав на трупе боярскую одежду.

Треск, лопанье и шип пожара заглушали вытье Томилки.

- Кто поджёг терем? - спросил Род.

- Княжьи люди подожгли. Не люди - звери! Петрок с Амелфой выдали им детушек боярских и Лиляну. Боярышню с бояричем и девку увезли неведомо куда. Амелфа надоумила Петрока спустить Буяна, чтобы сыскал боярина. Эх ты, Буян, Буян! - пнул Томилка пса. - А поджигатели под страхом смерти наказывали не гасить пожара…

- Где Амелфа и Малой? - осведомился Род.

- Как занялось со всех сторон, я их уже не видел. Никого здесь не осталось. Я один…

Томилка бросился на землю, зарыдал. Род поднял и встряхнул его:

- Добудь белую понку с заступом. Обернём тело, выроем могилу. Надо похоронить боярина Степана Ивановича Кучку попригожу…

5

Он пришёл в себя от холода и боли. Не сразу приоткрыл глаза. Холод мучил оттого, что весь гол, как свечка. А боль - в каждой жиле, в каждой кости. Ведь лежит на досках навзничь с распростёртыми руками, прикрученными сыромятью к железным клиньям. Подумалось, на полу лежит. Ан нет, на щите из плотного пластья.

Солнце пронизывало огромный щелястый сарай-сенник. Порожний - ни клочка сена. Одр узника - жёстче некуда!

Память, как кровь в затёкшие члены, с трудом возвращалась в мозг. Они с Томилкой схоронили Кучку у Чистых прудов. Род нашёл вороного, предусмотрительно стреноженного, спрятанного в лесу. Оставив кощея, поскакал к Боровицкому холму. Думал об Улите с Якимом: куда увезли, живы ли?.. Вороной на полном скаку сунулся мордой вниз. Ощутив себя в полете, приняв удар, Род не в тот же миг впал в беспамятство. Успел узреть несколько стрел в боку хрипящего коня.

Пропасть времени прошла с тех пор…

Скрипнули ворота сенника. В образовавшийся проем вошли двое. Узкие глаза, вислые усы, куценькие бородёнки. Не сызнова ль попался в половецкий плен? Вошедшие такие одинаковые, похожие скорее на заботливого Беренди, чем на безжалостного Сурбаря. Чуть рты раскрыли, вязник содрогнулся.

- Когда покончим с ним? - спросил один.

- Не торопись, Турпай, - сказал другой. - Велено пока его беречь. Очнётся, скажет пытчикам что надо, а уж тогда…

Род кое-что смекал по-торкски после уроков Беренди и вспомнил из истории, преподанной когда-то Богомилом: именно торчин зарезал князя Глеба.

- Надоело доски мыть под ним, - ворчал Турпай. - Шальная баба, что пыталась опоить его, ещё прибавила работы. Поверишь ли, Олбырь? Сам тошнотой исходишь, обмывая эту тварь. Чуть отойдёшь, его опять гадует[350] и гадует. Такой блевач!

- Даже в беспамятстве не размыкал зубов, - вспомнил Олбырь. - А все же кое-что попало внутрь…

- Тьфу на поганых северян! - сплюнул Турпай. - Всех бы зарезал вместе с их князем…

Олбырь остановил товарища:

- Ша! Он очнулся. Ишь глядит!

- А, наплевать! - Теперь уж в сторону лежащего пустил плевок Турпай, - Он в нашем языке и глух, и нем.

- Пить! - молвил Род по-торкски.

Тюремщики переглянулись. Олбырь бросился в угол к железной куфе, принёс скляницу с водой.

- Князя не надо резать, - продолжил Род. - И ненавидеть вятичей не надо. Они не хуже торков: злые есть и добрые.

- Откуда знаешь наш язык? - спросил Турпай.

- В плену у половцев от друга-яшника немного поучился. Его звали Карас.

- Ты нас не выдашь? - спросил Олбырь.

- Укройте, мёрзну, - отозвался Род.

Турпай принёс бараньи шкуры. Одну подсунул, другой накрыл.

- Давно я здесь?

Торки, шевеля губами, принялись считать.

- Одна седмица, - сказал Олбырь по-русски.

- За что терпишь так от соплеменников? - спросил Турпай.

Род попытался объяснить доступно:

- Родина предков - Господин Великий Новгород.

Поняли не поняли, а закивали, как восточные божки.

- Суздаль с Новгородом - во! - сдвинул кулаки Олбырь.

- Покормим скоро, - обещал Турпай.

Они ушли. Он стал сосредоточиваться. Хотел видеть, где Улита и Яким. И застонал. В великолепной ложне на кружевном одре окаменевшую боярышню ласкал скуластый коротышка. Это же владимирский Андрей! Волосы чернее дёгтя, всегда лоснятся от какой-то жирной мази с резким духом. А Яким в богато убранной палате в сафьяновой мошне считает златики, одетый по-придворному: атлас червчат, сверкают золотые запоны с алмазными каменьями… Несчастный ведалец тряс головой. В глаза впивались, словно стрелы, лучи солнца из щелей сарая.

Вбежал Турпай, схватил бараньи шкуры, одну выдернул, другую сдёрнул, бросил обе в угол.

- Нельзя, нельзя… Сюда идут!

Вошли глазун с Амелфой. Попытались выставить тюремщиков. Те не ушли.

- Мы за него в ответе, - сказал Олбырь.

Петрок приблизился, присел на корточки:

- Худы твои дела, лесной бродяга.

- Зуй повинился, - подал голос Род. - Узнал крест матери. Назвал споспешника…

- Нет на тебе креста! - Петрок вынул из-за пазухи серебряную цепку, потряс перед глазами Рода. - Вовсе ты не Жилотуг. Выкормыш волхва!

Род перевёл дыхание.

- Резал… горло… благодетелю! Я видел.

- Князь приказал, - дёрнулся глазун. - Изменника искали кмети обезглавить волей государевой. Не выискали. Я нашёл.

- Дрожат у тебя руки, - заметил Род.

- А, будь ты проклят! - вскочил Петрок и замахал руками.

- Тебе быть прокляту, блудник! - возразил Род. - Не пощадил детей господских…

- Детей увёз Андрей! - со скуляжом вскричал Малой. - Я вывел их из-под земли. Яким с Улитой во Владимире. Андрей с боярышней уже повенчаны. Я ни при чём. - И вновь склонился к Роду: - Тебе тем паче горевать о ней нет смысла. Ведь ты одной ногой в могиле.

- Хватит балакать, - прервала Амелфа.

Где-то за сараем раскатился скрип ворот, загомонили голоса.

Обеспокоенные торки вышли.

- Тотчас учнут тебя пытать, - приблизила Амелфа красивое лицо к голове Рода. - Ярун Ничей большой мастак по этой части. Он уж тут!

- А с ним кат, - вставил Петрок. - Ещё у сановитого еретика Феодорца, Андреева любимца, он был на той же страшной службе. Рвал языки и ноздри, колол глаза и распинал на стенах. Тебя на этом вот щите распять придумал он!

Амелфа выпрямилась.

- Гюргий скрепя сердце отпустил Кучковичей к Андрею, зато на этом сыне Кучки отыграется! - лила она масло в огонь.

- По-твоему, мы злыдни. А вот хотим избавить тебя от лишних мук, - источал мёд Петрок.

Амелфа извлекла из кошеля перстянки[351], натянула их на белые руки, сняла с шеи огорлие с нанизанными на него орехами, расколола щипчиками один орешек, показала Роду смугленькое ядрышко.

- Скушай и отмучаешься, милый…