Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

• Название: Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Двенадцатый век. На месте Москвы - Красные села, коими владеет боярин Кучка. Его тайными происками уничтожена семья соперника, новгородского боярина Гюряты. Счастливо спасшийся младенцем Родислав встречает любимую дочь своего смертельного врага. И отныне - куда бы ни забросила его судьбина: в вертеп лесных разбойников или в половецкий плен, в заморские страны или на поле междоусобной брани - все помыслы его о ненаглядной своей возлюбленной...

---

ВРАЧУ , ИСЦЕЛИСЯ САМ!

1

Три лета минуло с тех пор, как Род ушёл в затвор. По Днепру выше Смоленска, чуть ниже, пересекающей реку Старо-Русской дороги, выросла кельица на высоком берегу, скрытая густым подлесьем. Днепр здесь ещё невелик и скромен. Летом отшельник видел бойкие судёнышки, убегающие вниз или тяжко выгребающие вверх, но его не видели. Зимой здесь был санный путь по льду. Звенели источающие пар тройки, впряжённые то в каптан, то в утлый возок, а то просто в розвальни. Род их не наблюдал. Зимой прибрежная келья была пуста. Более основательную затворницу[367] возвёл он себе глубоко в лесу. «Мёртвый не без гроба, живой не без кельи», - приговаривал молодой отшельник, связывая в лапу рубленые дубовые венцы. Кельица получилась ладная, крепкая, как орех. В такой, зимуя, сам крепнешь ядрышком. Были бы дрова, да ветряная рыба, да дичь мороженая, да мёд. За сахарной головой и соляными каменьями приходилось на Катаноше добираться в сельцо Зарытое, что у самой Старо-Русской дороги. Тамошняя кутырка-лабазница почитала его за охотника-одинца и всякий раз уговаривала жениться, перечисляя зарытовских невест. Одинец неловко отшучивался: «Идучи на войну, молись; идучи в море, молись вдвое; хочешь жениться, молись втрое». И, возвращаясь в свою затворницу, клал земные поклоны перед иконой, умоляя, чтоб не являлась к нему Улита, которую еженощь видел во сне.

Если бы не мирские видения, не страдал бы он одиночеством.

В первую зиму затворничанья вышел однажды из кельи и глазам не поверил: вместо окружавших новцо лесных великанов в белых рукавицах и шапках - необозримая сумеречная даль. Рухнула тишина. Даль полна гулом голосов, звоном оружия. Сам он стоит на высоком береговом холме среди великокняжеской обережи. Именно великокняжеской, поскольку рядом круглобородый милоликий Изяслав со своим воеводой Шварном, которых запомнил, сидя на посольском заборе в Чернигове. А далеко внизу на подтаявшем побуревшем насте сходятся две рати, и лучники, начиная дело, уже покрыли пространство между ними тучами стрел. Но вот хлынул дождь. Противоестественный зимний дождь! Божья кара, остужающая воинственный пыл. Изяслав оборачивается к Роду, глядит сквозь него на свежую воду поверх днепровского льда. Ещё немного - и дождь наполнит реку водой, отрежет путь к отступлению. А за Днепром - Киев. Князь морщит переносицу перед важным решением. Вспоминается его черниговское высказывание: «Не место идёт к голове, а голова к месту». Он делает Шварну знак не начинать битву, переправлять войско на ту сторону. И вот киевляне по щиколотку, по колено в воде бегут по льду, прикрывая спины щитами. Сторожевой полк яростно защищает их отступление. Родислав остался один на береговой крутизне. Нет князя, нет воеводы с их отроками. Последние стайки воинов бегут по Днепру, падают и уже не поднимаются. На их месте вспенивается вода, возникают полыньи - водяные могилы…

Род стряхнул страшное наваждение, вновь обозрел своё новцо и, превозмогая снег, углубился в лес проверять петли, ставленные на зайцев.

Во вторую весну затворничества, натянув долгари, пошёл к вершищу[368] осматривать морды, которые плёл всю зиму из ивовой лозы. И очутился не у Днепра, а совсем у другой, вовсе не знакомой реки с низкими берегами. На той стороне горело село, застилая полнеба дымом. А на этой большую лесную росчисть занимал свежесрубленный городок, полный воинами, а не горожанами. Особое многолюдье мельтешило у самой затейливой избы, не избы, а терема, видимо, жилища княжеского тиуна. Сюда вносили в глиняных куфах вино, дымящиеся туши жареных рыбин на длинных лотках. Тут не иначе творился могучий пир. Но Великий пост - ничего мясного. На широкое крыльцо вышли дети боярские с блуждающими взорами и чмурными речами, кравчий с золочёной ендовой, сам князь с доброй чарой. Да это же вновь киевский Изяслав, рядом - его воевода Шварн. Куда они так умильно глядят? Из просеки к речному парому движется бесконечная лента понукаемых полонянников. Не половцев, не булгар, а самых что ни на есть вятичей, кривичей. Свои пленили своих! Чему веселятся на широком крыльце?

Верши очнувшегося отшельника оказались пустыми. Плохо ловится рыба при весенней большой воде.

Через два года отшельничества на исходе лета деятельному затворнику предстояло облазить борти. С умением и любовью дуплил он ростовые деревья, выдалбливал бортевую «голову», прорубал паз, или должь, закладываемую дощечкой-должией, вырезал летки, сквозь которые проникали трудолюбивые гостьи, обживаясь и становясь хозяйками. Только что бортник от последнего дупла стал спускаться, натягивая опоясавшее его и древесный ствол вервие, как слух резанул истошный человеческий крик. Род сразу определил: крик исходил от ближайшего болота, самого неприметного в здешнем лесу: глазу открывается круглая травяная поляна, нежная мурава так и манит в освежающие объятья, а чуть ступил на неё - и попал в зыбель, ни деревца, ни кустка вокруг, чтобы утопающему ухватиться. Страшная смерть, когда глухонемая сила беспощадно всасывает тебя в пучину, а в беспомощных руках - только воздух!

Не доходя болота, он по шуршанью в чаще обнаружил подранка тетерева, но не потратил дорогого времени на него. Подбирая длинную крепкую валежину, рассудил, что чужой человек здесь гибнет, и не очень-то умелый охотник.

Вовремя достигнув болота, он застал уже только голову над водой и вскинутые над ней кисти рук. Голова кудлатая, с разинутым ртом, вытаращенными глазами, пальцы на руках скрюченные, как когти погибающей птицы. Когда удалось вставить в них валежину, Род принялся тянуть… Много тяжестей одолел он, уйдя в затвор: и упитанные соком сосновые хлысты приходилось издали волочь, и неохватные бревна, как зубочистки, складывать в венцы, а такой тяжести… уф!.. кажется, не упомнилось. Ведь с болотом приходилось мериться силами, болото вельми сильно!

Вот мокрый, осклизлый вытащенник лежит на надёжной почве. Осталось раздеть, растереть его…

- Кто ты, лесное чудище? - прошептал спасённый.

Род не так на лица был памятен, как на голоса. Где-то слышанный голос! Ишь напугал спасенца! Чудище, как есть чудище! Даже сетку от пчёл не снял в спешке, даже железные зацепы от моршней не отвязал, хотя ходить с ними не очень способно.

- Бортника не признал? - улыбнулся Род, сняв сетку, разувшись и раздеваясь.

Помог он раздеться и обладателю знакомого голоса. Тот смущённо отвечал на улыбку, бормоча:

- Кто в болоте утоп? Охотник. А с дерева убился? Бортник. А в поле мёртвый лежит? Княж воин…

Вскоре утопавший сидел на земле, переодетый в сухое. Его спаситель стоял над ним голый. Сидящий разгладил бороду, убрал беспорядок на голове и залюбовался стоящим.

- Молод, хорош, аки древний бог! А чего в лесу прячешься, Родислав Гюрятич?

Род так и обомлел:

- Откуда я тебе ведом? Хотя голос твой знаком…

- Голос мой ты в Суздале слышал на тризне по братцу Ивану. Я сын Гюргия Владимирича Ростислав.

- Старший сын государя Гюргия? - даже отступил Род. - Как оказался ты в здешних болотах?

- Судьбы откалывают коленца! - повеселев, вскочил князь. - Да ведь и тебе не пристало в костюме Адама лесных комаров кормить. Айда, поторопимся!

Подошли к подранку в кустах.

- Твой тетерев, княже?

- Мой. Из-за него едва не утоп. Стрелял с лодьи, почти промахнулся. Люди мои хотели достать. Решил - сам. И вот…

- Так добей его.

Князь подступился к птице и беспомощно оглянулся. Он безоружен!

Род ловко ухватил подранка за лапы, опустил вниз головой и встряхнул. Тетерев затих. Ростислав завистливо помотал головой:

- Истый лесовик!

Этот истый лесовик поспешил к себе в глубинную затворню одеться, Ростислав же отправился к днепровскому берегу кликнуть своих. Род принял гостей в прибрежной келье. Поделили за трапезой тетерева, полакомились диким мёдом. Питий, воспламеняющих кровь, у отшельника не нашлось. Отроки отошли к послеобеденному сну, испив прохладительного взвару из лесных ягод. Хозяин с князем, беседуя, дошли до основного жилища затворника.

- Надо ж такому статься! - тряс кудлатой головой Ростислав. - Влез в болото, что в морду: ни взад, ни вперёд. Кабы не твой пособ…

- Каким ветром тебя из Киева несёт? - полюбопытствовал Род.

- Лучше не спрашивай, - заметно смутился князь, - Вышла с батюшкой поперечна из-за удела. Убежал к Изяславу. Тот обласкал, дал волость. Да злые бояре оговорили меня, будто в его отсутствие подстрекал берендеев и самих киевлян, хотел овладеть столицею, будто, подобно отцу, ненавижу Мстиславов род. Изяслав поверил облогу, отобрал все дарения, отнял оружие и коней, заточил дружину, а самого с тремя отроками отправил в лодке к отцу под улюлюканье киевлян. Не дал правого суда, не выслушал оправданий. Позор, и только!