Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

• Название: Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Двенадцатый век. На месте Москвы - Красные села, коими владеет боярин Кучка. Его тайными происками уничтожена семья соперника, новгородского боярина Гюряты. Счастливо спасшийся младенцем Родислав встречает любимую дочь своего смертельного врага. И отныне - куда бы ни забросила его судьбина: в вертеп лесных разбойников или в половецкий плен, в заморские страны или на поле междоусобной брани - все помыслы его о ненаглядной своей возлюбленной...

---

Род вспомнил, как с Иваном Берладником заливал в корчме вином кровь христианскую, пролитую кметями воеводы Внезда в Карачеве, и низко опустил голову.

- Сейчас Гюргиева сила осаждает Луцк, - повторил Нечай. - Обороной ведает брат бывшего великого князя Владимир.

- Тот, что оставался в Киеве, когда убивали схимника? - спросил Род.

- Тот самый. А Изяслав с иноземцами поспешает на выручку. Ух, будет мясорубка! - Нечай зажмурил глаза.

- Расстанутся миром, - объявил Род с непонятной для друга уверенностью.

- Страсти накалены докрасна, - поспешил возразить Вашковец. - Первуха видел, как обезображивали угры тамошние русские села. Такого не пережить без отмщения. Ох, до чего же люд устал от властителей! Сами-то они как не устают от своих безумств?

Род горько усмехнулся:

- В этом для них вся жизнь.

Помолчав, Вашковец спросил:

- Куда мыслишь деться? Назад в лес?

Родислав отвёл взор:

- Поживу тут немного, Походим с тобой по Киеву.

- С Первухой походите, - уточнил Нечай. - Трезвый он постыдливее. А я завтра ему взамен поскачу под Луцк.

- Ты? - воскликнул Род.

- Моя очередь, - пожал плечами Нечай.

- А если… Глянь-ка на меня, друже, покажи свои стальные очи, - попросил Род.

- Ты что? Ты что? Ну и ручищи! - попытался Вашковец выпростать чело из рук друга.

- Не рок головы ищет, сама голова в рок идёт, - загадочно произнёс названый сын Букала, отпуская наконец кузнеца.

- Чтой-то мне не по себе, - пробормотал Нечай. И тут же встрепенулся, видя, как Родислав подошёл к умывальному тазу и тщательно вымыл руки. Хозяин даже обиделся. - У меня темя чистое! - Поскольку гость ничего явно не отвечал, он обеспокоился: - Что ты там бормочешь?

Род его огорошил:

- Не езди, нипочём не езди под Луцк!

- Тоже мне пугатель! - рассердился Вашковец. - Могу ли ослушаться Святослава Всеволодича? Векша тогда моему животу цена.

- Вот князь в векшу и ценит твой живот, - гневно процедил Род. - Все мужи долгощельские погибли в княжеской людобойне. Ты будешь последним…

- Не каркай! - перебил Вашковец. И вдруг у него вырвалось: - А-а! - Вскочив, он отступил к двери. - Ты ведь ведалец! Помню, как оживлял мёртвого посольника в степи.

Род молча налил себе из фляги и залпом выпил.

- Нет, не могу не ехать, - простонал Нечай. - Легче умереть!

- Едем вместе, - твёрдо сказал друг.

Нечай замахал руками:

- Сиди уж!

Род горячо обнял его.

4

- Ветерок дружит нам! - крикнул Вашковец, когда миновали последнюю переспу под Киевом и вырвались на простор.

А простор был двухцветный: вверху - синё, а внизу - бело. Наезженная дорога стрелой упиралась в окоём, соединяющий белое с синим. Игреняя кобылица шла почти вровень с буланым жеребцом. Род подумал, что при такой скачке встречный ветер был бы невыносим.

В течение дня миновали несколько деревень, курившихся в стороне от большого шляха. Заночевали в одной из них на переполненном заезжими становище. А ранним утром в серебристом тумане обрисовались мощные дубовые башни на земляном валу. Род, залюбовавшись, придержал Катаношу.

- Что за град?

- Лепый? - остановился и Нечай. - Это Вышгород!

Дав спутнику наглядеться вдоволь, он поторопил:

- Наше место не здесь, а под Луцком.

Род тем временем достал с груди кожаную кису, извлёк оттуда клок бересты с писалом и, пристроив писчий снаряд на щите, начал выводить слова.

- Что ты творишь? - удивился Вашковец.

- Окажи милость, друг, - умоляюще обратился к нему неурочный писальник. - Подари мне час, заскочи в Вышгород, передай эту епистолию. Вот так важно! - Он провёл ребром ладони по горлу. - Не теряй времени. Я во-он в той деревеньке обожду. Видишь колокольню?

- В чьи же руки грамотку отдать? - спрятал бересту на груди Нечай.

- В княжеских хоромах спросишь сенную девушку княгинину именем Лиляна. Ей, только ей в руки от дай.

- Поня-а-а-тно! - хитро подмигнул кузнец.

Не успел влюблённый опровергнуть его догадку, а посланца уж и след простыл.

В церкви колокол надтреснуто звонил к обедне. В малой деревеньке приход бедный. Больше баб, чем мужиков, тянулось к паперти. Род пристроил Катаношу в уголке ограды, подвязал ей овсяную торбу и вошёл, стирая с рук мороз.

В притворе служка раздувал кадило. Запах ладана и воска, свет лампад сразу успокоили мятущуюся душу Рода. Нынче же его послание из рук Лиляны перейдёт в руки Улиты, потом сгорит. Он обозначил на бересте Заяцкое становище, где поселится, вернувшись из-под Луцка. А случится это скоро. И, даст Бог, свершится чудо: они свидятся.

Псаломщик на правом клиросе читал часы. У левого стояла в шерстяном платке, как гусеница в коконе, мужлатка[388] и истово крестилась. Род купил свечу за векшу и поставил у большой иконы Богоматери, заграждающей от взоров левый клирос. Затем стал рядом с женщиной.

- Жаждешь исповеди? - искоса взглянула на него мужлатка. - Наш поп Лихач зело суров, поробче. Коли грех велик, не сразу разрешает.

- Какой поп Лихач? - не понял Род, уйдя в собственные мысли.

- Отец Троадий, грек, - пояснила исповедница. - Поп Лихач по прозвищу. Он сейчас на крылосе и совершает исповедь. Сослужащий ему русский батя Леванид намного милосерднее. Он завтра будет отпускать грехи.

- Ты, стало быть, не слишком нагрешила, что пришла к отцу Троадию? - не удержал улыбки Род.

Женщина мотнула головой.

- Я с соседкой Анницей вошла в немирье. Потаскались за волосы, вот и каемся.

С клироса сошла девчища[389] с блаженными глазами из-под темной понки и басом прошептала на ухо мужлатке:

- Отпустил!

Род остался у амвона в одиночестве. Исподволь у самого возникла тяга к покаянию. Причащался, помнится, давненько, ещё в Новгороде-Северском, в последний раз. Последний, и, пожалуй что, единственный, с тех пор, как был крещён. «Уж коли стал христианином, надо жить по-христиански», - рассуждал он, ожидаючи мужлатку. Вспомнились слова игумена Анании, что не избылся в нем ещё язычник. Как зорко напророчил старец! Легкомысленное самообреченье Рода на затвор позорно завершилось блудом…

Вот женщина спустилась, осчастливленная, с клироса. Молодой грешник трепетно поднялся по ступенькам.

Маленький тщедушный грек в серебряной епитрахили[390], не прерывая, выслушал стыдливую и сбивчивую повесть о грехопадении. При воцарившемся молчании Род вспомнил, как Огур Огарыш жаловался, что не нашёл душевного успокоения у грека. На сей раз грешник и не ждал успокоения. Но то, что он услышал, повергло в жар его лицо.

- Кони женонеистовые! - гневно прошептал отец Троадий, - Жён друзей своих хребтаете! - Поскольку Род не отвечал, исповедатель уже вслух приговорил: - Запрещаю! На год отрешаю от приобщенья святых тайн!

Так и не покрытый спасающей епитрахилью перед отпустительной молитвой, Род покинул клирос, быстро пошёл из храма, не желая видеть ничьих взглядов. Спустившись с паперти, долго не надевал шапку, пока голову не прихватил мороз.

У Катаноши пусто было в торбе. Подсыпал ей из тороков овса. Ласково стал снимать иней с шеи кобылицы. И не почувствовал ни раздраженья, ни даже крохотной обиды, а ведь с плеча отсек ему пути к прощенью поп Лихач. Род даже радовался этому. С преступной сладостью он представлял, как Вашковец отдаст берестяную епистолию Лиляне, как тут же попадёт она в руки Улиты, а та уж не смирится с тем, что «жисточка» её проедет мимо не увиденный, не приголубленный. Он весь сосредоточился в эту минуту, чтоб душой проникнуть сквозь окрепы города, узкие улочки, стены дворца в княгинину одрину, где светлокудрая зеленоглазая русалка с упоением читает его грамотку, и розовые губки домиком вожделенно шепчут его имя, и фарфоровые блюдца щёк невидимый художник окрашивает заревою краской. Но ведалец, душевным взором побеждавший расстояния, на этот раз не лицезрел искомой цели ни в княгининой одрине, ни во дворце. Он не увидал Улиты, не узнал, что именно в сей миг с нею творится в этом недоступном Вышгороде. Как будто бы её здесь не было. Или, что вернее, утерял он свой волшебный дар.

Его плеча коснулась лёгкая рука.

- Не сокрушайся, грешный человек!

Возле него - вот уж кого не ожидал! - стоял отец Троадий. Из подбитой мехом сиреневой скуфьи струились смоляные волосы. Стёганая ряса подпоясана волосяным поясом.

- Ты, видно, не здешний. А тут меня прозвали поп Лихач. Ты на мою лихость не взроптал, ушёл без оправданий. Велик твой грех, и велико раскаяние. Загрызла меня совесть, не даёт начинать службу. Ведь все мы грешники, оскудоумившие, ослабившие свою волю земные твари. Пойдём! Властью, мне Богом данною, отпущу твой грех.