Владимир Синельников - Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого (СИ)

• Название: Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого (СИ)
• Автор: Владимир Синельников
• Жанр: Альтернативная история

Авантюрный роман в жанре альтернативной истории. Офицеры молодой русской армии, казаки, беглые холопы, исторические персонажи «гнезда петрова» по воле автора, следуя за его искрометной фантазией перемещаются от Петербурга до Алжира, от Стамбула до Украйны… Любовь, страсти, дуэли, грабежи, морские и сухопутные сражения, побеги из плена – все перемешалось в тугой клубок. А в центре – судьба «арапа Петра Великого» – то ли сына, то ли воспитанника Петра… а далее – к Пушкину… возможному законному наследнику трона Петра… Роман не оставит равнодушным читателя.

---

Меньшиков с удивлением искоса взглянул на Алёшку. Потом достал третий бокал, плеснул себе, Савве и Алёшке, опять не дожидаясь жадно выпил, Алёшка, истово перекрестясь, ворочая кадыком, выпил зелья заморского, Савва опять пригубил и поставил бокал на стол.

– Ну вот и порешили, братцы мои, а как там уж получиться на деле – господь решит, только думаю я, господа, что готовиться вам надобно опять в путешествию тайную ехать. Надоть угрозу енту от государя нашего напрочь отвестить. А предприятие оное, думаю я, опаснее прежнего будет, ежели и вправду мальтийцы умыслом энтим злокозненным заправляют. Ну всё, всё, подите прочь, когда ассамблея состоится – уведомлю. А план-то твой, Алёшка, ой как хорош. Далеко могёшь пойтить, только служи верно, лишнего не болтай да благодетелев своих помни и интересы их верно блюди, тогда и в выгоде будешь завсегда да и шкуру свою сохранишь.

Глава третья Ассамблея

Ассамблея удалась на славу. Бахусом опять был избран Иван Балакирев, а виночерпием Ян Лакоста. Он то и подливал гостям, заставляя их ползти на коленях к чану с вином. Пётр сидел во главе стола – по правую руку – Екатерина, полная весёлая, лицо красное лоснится от выпитого вина и жаркого платья, плотно обегающего её полную, но по-звериному грациозную фигуру. Рядом с ней две красавицы дочери, одетые по последней моде, нарумяненные, глазастенькие, ну точно куколки, заливаются звонким смехом, глядя, как взрослые дядьки на коленях ползают. По левую – друг и наперсник – Сашка Меньшиков. Сам пьёт без меры, но не пьянеет, а зорко всматривается в залу и заискивающее поглядывает на государя. Среди ближайших друзей и шутов Савва увидел Абрама. Подошёл, обнял.

– Экий ты, братец красавец вымахал. Высок, плечист, выправка ну прямо генеральская. От девок, небось, и отбою нет?

– Что ты, дядя Савва, я ж ещё молодой, рано мне об этих делах думать, вот батюшка государь велит, тогда и подумаю. А пока все мысли мои об науках военных, да об учёбе. Я так скучаю, дядя Савва, по тебе, по дяде Алёшке, по Петру Андреичу, по Давыду, отцам моим названы. А что с рукой-то у тебя, дядя Савва?

– А, это пустяки, ночью от воров московских отбивался, вот и повредили руку немного. Алёшка-то здесь должен быть, а, вот и он, Эй, поди сюда, Алексей Кириллович, погляди каков казак наш вымахал! Не зря жизнями мы своими рисковали.

Алёшка не очень приветливо посмотрел на Абрама.

– Да, хорош казак, ничего не скажешь. Слышь, Савва, дело наше – то не забывай. Я уж и истерпелся весь.

– Ты за Александром Данилычем следи, он и должён знак нам подать.

Разошлись. Савва обратил внимание на злой и ревнивый взгляд царевича – Алексея Петровича.

Раздался зычный голос Бахуса.

– Господа, господа – танцы!!! Объявляю Менует!

Ассамблея нынче разительно отличается от безумного пьянства и разгула десятилетней давности. Платья все европейские уже, бород не видно и в помине. Молодые дамы уже грациозные, и танцы более не производят впечатления дикой вакханалии. Пётр весел, но не дик, по-доброму улыбается, смеётся, треплет по плечам соратников да гостей.

После танцев вновь уселись по столам. Стась Михалевич сидит напряжённый прямо напротив Саввы. Савва на него не глядит, а смотрит за его взглядом. Тот ищет взглядом господина Кранкля.

– Савва, друг, а что это у тебя с рукой, почему на привязи, как у раненного? раздался зычный голос Меньшикова. – Расскажи-ка, будь любезен, про приключению свою, мы-то уже слыхали кой чего, да государь-то небось и не знает подробностев твоих пикантных да интимных, будь любезен, сделай одолжение, обскажи, повесели кумпанию.

– Право, Александр Данилович, не стоит…

– Да нет уж, будь любезен…

– Просим, Просим – заверещали дамы– расскажите, Савва!

– Не упрямься, чёрт усатый, повесели народ! зычно встрял Пётр. Это уже был приказ, и Савва как бы нехотя подчинился.

– Ну ладно, значит возвращался я, ночью намедни к себе на Покровку, иду я себе…

– А откудова идёшь то? – Сашка подталкивает разговор, направляя его в нужное русло.

– Ну, из постоялого двора одного. Тут вижу, едет карета, и вдруг четверо воров останавливают пару, и к карете. Помогите, слышу оттуда. Я кидаюсь к карете, а там прекрасная дама. Ну я тут шпагу вытащил и в бой. Двоих сразу положил, а один супостат, меня ножом по руке и резанул.

– А далее, ты далее обскажи! Что далее приключилось?!

– Ну будет, тебе, Александр Данилыч, право…

– Нет, ты расскажи, что ж ты, чёрт мохнатый, самое интересное от народа и государя нашего скрываешь!

– Рассказывай Савва… – это уже Пётр. Как бы опять, подчиняясь приказу, Савва продолжает:

– Ну вот, значит, кровь-то хлещет, дама без памяти, я кучеру кричу, гони, чёрт. Он меня и привёз в дом к даме той, она в себя пришла и в дом меня завела. Там рану мою промыла, перевязала. Ну, тут у нас и любовь и приключилась. Такая страстная оказалась дама. Уж и так давала и эдак. Я еле живой уполз под утро. Муж, говорит, где-то ночами шастает, всё дела у него какие-то важные, государственные, да и вообще, говорит, с его обрубком, какая уж тут жизнь может быть…

Зал грохнул от смеха. Пётр вытирал слёзы, Екатерина закрыла лицо руками и заливалась от смеха.

– А имя-то, имя хоть сказала своё, кто она такая, кто муж-то?

– Сказывала, что Ганной её зовут, а по фамилии она…. Ну, в общем, жена она одного польского посланника… Как биш его, запамятовал, простите ради бога…

– Не Михлевича ли баба случайно?…

– Ну не могу я говорить боле, увольте…

Михалевич встал из-за стола, лицо красное, весь зал хохочет до слёз. Усы аж приподнялись, поднял бокал и плеснул Савве в лицо.

– Сударь, ты есть низкая русская вонючая собака! Пся крев, курва блядь сучья. Я тебя вызываю на дуэль. Ты кровью своей смоешь оскорбление дворянина. Цыганское и жидовское отродье. Я тебе яйца вместе с обрубком твоим жидовским отрежу и в рот твой поганый засуну… и ещё и ещё… Зал притих, Пётр приподнялся со своего кресла. Бровь его удивлённо приподнялась. Дуэли на ассамблеях – дело не редкое, и государём не осуждаемо, всё должно быть, как в Европах, по настоящему, по правилам, но здесь своим звериным чутьём почувствовал он нечто необычное. Не мог Савва просто так пойти на ссору, слишком уж деликатен, хитёр и осторожен был его личный шпион. Взглянул на Меньшикова, тот невинно потупил взор.

– Я готов дать вам удовлетворение, сударь, сей час же. Только по благородным ли правилам будет драться с раненным, с пострадавшим, спасая вашу же супругу от поругания ворами?

– Мин Херц, – обратился Меньшиков к Петру, – По французским рыцарским правилам, если вызываемый не могёт провестить бой из за болезни али ранения, а вызывающий требует сатисфакции немедля, то замест вызываемого могёт выступить и евойный секундант али друг, энта замена допускается и вполне в духе рыцарских традиций.

– А есть ли кто-нибудь, кто за Савву биться готов? Зал притих, всем было известно, что Стас Михалевский слыл в Польше лучшим фехтовальщиком, известно было так же, что своему искусству обучался он во Франции, в Гренобльской школе, как известно, лучшей в мире.

– Я дворянин и готов заменить Савву Рагузинского, друга моего, и готов так же сложить голову свою, за честь евоную Алёшка вышел из тени зала и ответствовал строго по дуэльному уставу.

Савва отыскал взглядом Кранкля. Тот, спрятавшись за спины гостей, отвернувшись, незаметно продвигался к выходу.

– Государь, по французским правилам я имею право просить секунданта для своего супротивника. Я желаю секундантом для Михалевского видеть господина Иогана Кранкля, помощника посланника австрийского, коей на ассамблее нашей присутствует.

Кранкль остановился, смертельно побледнел, стал как полотно, он не мог уж и вымолвить ни слова. Ему всё стало понятно, понятно, что планы их с паном Стасем разоблачены, что погибель их ждёт неминуемая и лютая, что не поможет им уже никакая дуеля. Стась Михалевский посмотрел на Алёху и вдруг увидел за его спиной хромого денщика, как две капли воды похожего на того печника, который недавно чинил печь в его покоях во время разговора с Кранклем. И тоже всё понял, и холодок предчувствия лютой смерти прополз по его спине. Он был человеком, очень отважным и мужественным. Решение пришло само собой. В полной тишине он открыл свой перстень, высыпал в бокал порошок без остатка, и одним глотком опустошил чашу. Через секунду он схватился за горло и с хрипом замертво упал подле стола. Изо рта вывалилась кровавая пена, ноги дёрнулись и он затих.