Аркадий Красильщиков - Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

• Название: Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет
• Автор: Аркадий Красильщиков
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-93273-338-1

Почти каждый из рассказов тянет на сюжет полнометражного фильма. Так появились на свет первые сборники моих опытов в прозе. Теперь перед тобой, читатель, другие истории: новые и старые, по каким-то причинам не вошедшие в другие книжки. Чем написаны эти истории? Скорее всего, инстинктом самосохранения. Как во времена доброй старой прозы, автор пытался создать мир, в котором можно выжить, и заселил его людьми, с которыми не страшно жить.

---

«Город давал деревне при капитализме то, что ее развращало политически, экономически, нравственно, физически и т. п. Город у нас, само собой, начинает давать деревне прямо обратное». (Ленин)

В цитате этой самое замечательное – два словечка «само собой». После гражданской бойни, разрухи и голода – «прямо обратное». И верно, стоит только поставить закорючку подписи под «договорчиком», а все остальное придет «само собой». За право жить впроголодь, в вечном страхе и мерзости, послушное население отдавало кровавой власти свою душу.

Главные «корочки» получил бывший Хаим в 1940 году. На обложке красной книжицы значилось:

Союз Воинствующих Безбожников С.С.С.Р

членский билет 6073430,

Фамилия – Яновский,

имя – Ефим,

отчество – Леонидович,

вступительный взнос – 15 копеек.

Любой владелец билета платил по 1 рублю 25 копеек в квартал. Шли эти денежки, надо думать, прямо в банк сатаны. Дьяволу платил несчастный Яновский – силе, превратившей его в ничто.

Шесть миллионов граждан стояли впереди Ефима Леонидовича. Сколько их появится еще, до начала самой страшной войны с «воинствующими безбожниками» по другую сторону границы?

В 1935 году составил Яновский подробную анкету. Страшная существовала некогда бумаженция из 30 пунктов с подпунктами. Государство не нуждалось в живом и свободном человеке. Каждый был заключенным огромного концлагеря, именуемого СССР, в котором охранники общались с населением на языке допроса:

Состояли ли раньше в каких-либо политических партиях, в каких именно, где, когда и причина выхода.

Принадлежали ли к антипартийным группировкам, разделяли ли антипартийные взгляды вы и ваши ближайшие родственники?..

Были ли за границей, если были, то на какие средства существовали?

Кем были ваши отец с матерью, а также родители жены?

Принимали ли участие в Великой Октябрьской революции и служили ли в старой армии?..

Эти «ли-ли-ли-ли», как удары гонга в пустоте, как звон колоколов на похоронах превращенного и приговоренного гражданина «самой свободной страны мира» заставляли писать доносы на самого себя…

Эволюция неизбежна и плодотворна. Только революции обладают смертоносной дозой облучения, способной вызвать в человеке мгновенную нравственную мутацию…

В последних числах июля 1941 года Яновского убило осколком германской мины у бревенчатой стены хлева. Ефим Леонидович вышел на воздух облегчиться, но успел только протянуть руку к ширинке… Об этом событии документов не сохранилось. Как и о самом главном в жизни Хаима-Ефима, успешно превращенного проклятым временем в бездыханный труп.

Летние грозы отмывали и преображали пыльное местечко. Кипу тогда носил маленький Хаим, а не партбилет. Босиком, по лужам мчался он к яблоневому саду деда. После грозы там, на холодной и мокрой траве, лежали сбитые ненастьем яблоки. Плоды эти принадлежали только ему – Хаиму. Весь случайный урожай был его собственностью. Малышу казалось, что родились эти яблоки от грозы, упали с неба. Хаим ласкал прохладную тяжесть в ладонях и медлил, сколько хватало сил, с первым надкусом. Потом он сидел на отмытой траве, в центре чистого и счастливого мира. Он смотрел на далекую радугу и знал тогда, что радуга эта – знак согласия между Б-гом и человеком…

Ефим Леонидович Яновский не умел мочиться на людях. Ему нельзя было выходить из хлева по малой нужде. Ефима пробовали остановить солдаты отступающей роты, но он все равно вышел на воздух, дождавшись конца грозы. Вышел без страха и с чистым сердцем, когда в окрестных садах падали на землю яблоки и ничего плохого не могло случиться…

Счастье, конечно, просто родиться в этом прекрасном мире. Еще бы угадать – когда.

1997 г.

Отпуск по семейным обстоятельствам

Недавно прочел статью, в которой доказывалось, что Древней Греции не существовало, а «копиист» Рим как раз и был подлинником всяких античных чудес. Подобной «сенсационной» литературы всегда было в избытке. Утверждалось, что татаро-монгольское иго – миф, что инквизиция никогда не разжигала костры, и Холокоста никакого не было, а евреи Европы сами вымерли по причине эпидемии тифа. Подобное не похоже на форму покаяния и следствие мук совести, Все эти попытки доказывают только одно: готовится новое рабство, новое иго, новые костры и новый геноцид…

Тысяча лет пройдет, и какой-нибудь писака сочинит «научный» труд, в котором легко докажет, что никогда не существовало нацизма в Германии и большевизма в России, Гитлер был всего лишь известным литератором и архитектором, а под кличкой Сталин скрывался медицинский феномен, долгожитель, человек проживший 182 года – Лазарь Моисеевич Каганович. На самом деле все было на белом свете, а потому и герой данного рассказа существовал. Свидетелей тому предостаточно. Вот и я постарался записать эту историю на манер свидетельского показания, также просто, как она была рассказана мне.

Хейфец Вениамин считался хирургом от Бога, а Соколовский стал врачом случайно.

В январе 1953 года «случайный врач» написал донос, в котором сообщал компетентным органам, что его коллега неправильным лечением умертвил генерала Кубасова, а также способствовал преждевременной кончине еще ряда ответственных работников областного и районного масштаба. Донос попал к сыну главного врача больницы, старшему лейтенанту КГБ Агапову, и сын, в нарушение всех правил, сообщил отцу краткое содержание доноса. Чекист сделал это, потому что доктор Хейфец спас ему жизнь, когда младший Агапов вернулся тяжелораненым с фронта.

Главный врач сразу же вызвал Хейфеца в свой кабинет.

– Что там было с Кубасовым? – спросил он.

– Он умер, – ответил хирург.

– Я помню это. Причина?

– Острая коронарная недостаточность. Мы сделали все, что могли. Федор Николаевич, а почему вдруг?

– Пойдешь в отпуск, – вместо ответа распорядился главный врач.

– Зимой? – удивился Хейфец.

– Да, и немедленно… С завтрашнего дня.

– Но у меня больные… Плановые операции…

– Завтра утром ты должен уехать из города, – сказал Агапов, – и как можно дальше.

Хейфец был из породы трудоголиков, в политике разбирался слабо, но и он что-то слышал о процессе «убийц в белых халатах». Хирург сел за стол главного и написал заявление с просьбой о предоставлении очередного отпуска по семейным обстоятельствам. Агапов сразу заявление подписал и сказал, что позвонит и распорядится о выдаче отпускных денег. У двери Хейфец замешкался, затем повернулся к начальству и поблагодарил Агапова. Главный врач промолчал, сделав вид, что ничего не услышал.

Утром Хейфец уехал, взяв с собой шестилетнего сына Антона. Мать ребенка умерла родами, и хирург воспитывал мальчика сам, но с деятельной помощью соседки, Алевтины Георгиевны, доброй одинокой женщины средних лет.

Соседка пробовала воспротивиться такому шагу, потому что сын Хейфеца страдал ангинами, и зимнее путешествие ребенку могло повредить, но отец сказал, что они едут на юг, там тепло, и мальчик, как раз напротив, поправит свое здоровье.

На самом деле он взял билет на поезд, идущий в западном направлении. Через сутки отец и сын прибыли в городок, на родину доктора Хейфеца, где он родился и жил до самого поступления в медицинский институт.

Городок этот был оккупирован фашистами на третий день войны, вся родня хирурга погибла, о чем и сообщил ему сосед, друг детства, Шамайло Тимофей Фомич, письменно, летом 1945 года. Сам Шамайло воевал в партизанах до осени 43-го года, потом вместе с Красной армией дошел до Праги, вскоре был демобилизован, вернулся домой и стал работать на местном сахарном заводе…

Отец и сын постояли у дома Хейфеца, где теперь жили совсем другие люди, а потом перешли заснеженную улицу, освещенную единственным фонарем на углу, и постучали в калитку высокого забора дома напротив. Сразу же хрипло и зло подал голос цепной пес, но смолк послушно, остановленный резким приказом. Звякнул засов – и сам Шамайло открыл гостям калитку. (По раннему времени он еще не успел уйти на работу.)

– Кто такие? – спросил хозяин, щурясь.

– Это я, Тимош, – ответил Хейфец, – Веня.

Шамайло отшатнулся, как от призрака, потом, всхлипнув, прижал щуплого доктора к своей могучей атлетической груди.

– Мой сын, – сказал хирург, высвободившись, – Антоном зовут… Я в отпуск, Тимош… Вот решил родные места навестить. Поживу у тебя, если не возражаешь?

Шамайло не возражал. Был он человеком хоть и крупным, но негромким, а семью имел и вовсе тихую – жену и дочку пять лет.

Он ушел на работу, оставив гостей заботам жены, и Хейфец, завтракая яичницей на сале, расспросил у Татьяны (так звали жену хозяина), кто теперь живет в его родительском доме.

Оказалось, что поселились там многодетные бедные люди. Отец семейства – инвалид, потерявший ногу в войне с японцами, а раньше все они жили в соседней деревушке, сожженной немцами дотла за связь с партизанами.