Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

• Название: Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
• Автор: Инесса Яжборовская
• Издательство: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-8243-1087-0

В книге анализируются исторические реалии, приведшие к катынскому злодеянию, — ликвидация Польского государства и его армии как одно из следствий подписания советско-германских договоров 1939 г. В центре исследования — многотрудная история Катынского дела, борьбы против замалчивания и фальсификации обстоятельств, причин и мотивов преступления, усилий по установлению лживости заключения комиссии Бурденко и всей советской «официальной версии», представленной в Нюрнберге. Обстоятельно показаны значение и роль Катыни как в советско-польских, так и в российско-польских отношениях — в течение Второй мировой войны и послевоенный период, в годы «оттепели» и «застоя», в период «перестройки» и коренных трансформаций рубежа нового века. Особо выделяются и рассматриваются 1990-е гг., когда была прорвана завеса тайны и сделан важный шаг в направлении примирения россиян и поляков, развития добрососедства и партнерства.

---

На втором заседании после дополнительной доработки и новых аргументов в пользу существования секретных протоколов постановление было принято. Было признано, что содержание договора «не расходилось с нормами международного права и договорной практикой государств», но «секретный дополнительный протокол», подписание и существование которого доказывают различные свидетельства и подтверждает соответствие последующих событий его содержанию (а эти факты скрывались как при заключении договора, так и в процессе его ратификации), а также другие секретные протоколы, подписанные с Германией в 1939—1941 гг., «находились с юридической точки зрения в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих стран». Отмечалось нарушение обязательств перед Прибалтикой, Польшей и Финляндией.

Съезд народных депутатов, осуждая секретные договоренности с фашистской Германией, признал секретные протоколы «юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания». Указав, что переговоры велись Сталиным и Молотовым «в тайне от советского народа, ЦК ВКП(б) и всей партии, Верховного Совета и Правительства СССР», что «эти протоколы были изъяты из процедур ратификации», съезд констатировал: «Решение об их подписании было по существу и по форме актом личной власти и никак не отражало волю советского народа, который не несет ответственности за этот сговор»{48}.

Представленный В.А. Александровым авторам книги рабочий текст проекта постановления носит следы борьбы, в том числе по вопросам расширения мандата комиссии (далее договора от 23 августа 1939 г. это постановление практически не пошло), оценок договора и приложений к нему. Были усилены некоторые формулировки: «иллюзии, порожденные наличием обязательств Германии перед СССР» превратились в «просчеты». Была преодолена попытка снять формулу «этот сговор». Вместе с тем определение «предвоенное сталинское руководство» было заменено на дефиницию «Сталин и его окружение». С предъявлением копии секретного протокола о разделе «сфер интересов» были сняты указание на то, что якобы подлинники, «по всем имеющимся данным, были сознательно уничтожены», а также ссылки на фотокопии из МИДа Германии и наличие отсылок к документам.

Голосование на съезде было открытым. Горбачев психологически устранился, не признался, что в его власти было сделать тайное явным, не торопился с поднятием руки, не диктуя никакого решения, не занимая позиции — на трудных страницах истории капитала не заработаешь. Он лишь присоединился к утверждению постановления съезда народных депутатов «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года». Однако все-таки нельзя не признавать, что Горбачев принял участие в решительном выходе на пересмотр устоев сталинской внешней политики, предпринятом его соратником А.Н. Яковлевым, которому он так и не раскрыл тайну секретного хранения подлинных документов, но который сумел под давлением общественного мнения разрубить этот Гордиев узел сталинщины. Необходимые политическая и правовая оценки секретных протоколов были даны кратко, но четко.

Горбачеву славы за это не досталось. Лишь перспектива изобличения во лжи.

В.М. Фалин получил результаты проведенной по его просьбе в историко-дипломатическом управлении МИДа криминалистической экспертизы соответствия шрифта пишущей машинки, на которой был напечатан текст договора от 23 августа, с шрифтом известных фотокопий секретных протоколов. Лабораторное исследование подтвердило наличие этого соответствия. Он доложил о результатах генсеку и услышал в ответ: «Думаешь, ты сказал мне что-то новое...» После этого разговора, при котором присутствовал Яковлев, Фалин сказал ему: «Протоколы существуют, и Горбачев их видел. Непонятно, для чего генеральный разыгрывает этот спектакль». По данным Капто, после августа 1991 г. и ухода Горбачева с поста Президента СССР стало известно, что в документации есть запись о предъявлении Болдиным подлинников протоколов ему лично. Но Горбачев не нашел иного выхода, как отрицать это{49}.

Надо признать, то уже была в основном морально-этическая проблема, а не один из многочисленных политических ребусов последних месяцев существования КПСС или вопрос той или иной степени секретности. Рассекречивание протоколов становилось делом времени и техники. Но прежде всего — политической воли. В тот момент ее не доставало. Прибалты ожидали, что деятельность комиссии будет продолжена, что будут рассмотрены и переоценены последствия договора. Но комиссия прекратила работу. На съезде высказывалось мнение о нерасширении ее мандата. Яковлев ссылался на усталость. Фалин уехал в Пекин, сказав: «без меня». Инициатива доведения дела до конца была утеряна.

В этой связи несправедливо было бы не вспомнить замечание Б.Н. Ельцина по этому поводу в вышедшей в свет в 1990 г. «Исповеди на заданную тему». Критикуя позицию верхушки КПСС и партаппарата, он написал: «Сколько слов было сказано по поводу лживости буржуазной пропаганды, сочинившей секретные протоколы пакта Молотова—Риббентропа?! Сколько раз приходилось пропагандистскому аппарату говорить, что это все происки и фальшивки?! Хотя любому здравомыслящему человеку было ясно, что уже нельзя отнекиваться от того, что давно известно всем. Прошло время, и вот мы признали, да, секретные протоколы существуют, но сколько же уважения и авторитета мы потеряли из-за такой твердолобости». Процесс признания завершился 27 октября 1992 г. обнародованием на специальной пресс-конференции материалов «закрытого пакета № 34» из президентского архива, в том числе оригиналов секретных протоколов{50}.

На завершающей стадии эры Горбачева ситуация становилась все более трудной и для него, и для партии. Когда развернулись события 1989 г., открытость сменили «охранительные» мотивы. 28 сентября Политбюро ЦК КПСС приняло решение «Об обстановке в Польше, возможных вариантах ее развития, перспективах советско-польских отношений». Оно было подготовлено запиской руководителей ведомств иностранных дел, обороны и безопасности (Э.А.Шеварднадзе, Д.Т. Язова и В.А. Крючкова) и секретаря ЦК А.Н. Яковлева. Констатируя, что «многолетний кризис в Польше вступил в новую фазу» и она «втягивается в длительный, чреватый серьезными социальными и политическими потрясениями период, характеризующийся борьбой за выбор дальнейшего пути развития страны», они искали пути сохранения дружественных, добрососедских отношений, учитывая новые реалии. Строились прогнозы, в частности следующие: «На межгосударственном уровне по ряду внешнеполитических проблем могут теперь возникать существенные различия в оценках. [...] Вопросы, связанные с пребыванием наших войск на территории Польши, „белыми пятнами“, особенно Катынью, и другими сложными проблемами советско-польских отношений, будут, очевидно, ставиться новым правительством более остро, чем это делалось ранее руководством ПОРП». Предполагалось, что по многим вопросам должны быть разработаны принципиально новые подходы, что будет иметь место нарастание «конфронтационных моментов» во взаимоотношениях, и не только с Польшей, но и со всеми европейскими соцстранами, на которые оказывает большое влияние ход событий в Польше{51}.

Обширное постановление из 21 пункта предписывало оптимизовать двусторонние отношения, которые теперь будут строиться в основном на межгосударственной основе, «сотрудничать со всеми конструктивными политическими силами в ПНР, выступающими за развитие советско-польских связей и соблюдение союзнических обязательств Польши в Варшавском Договоре». Всем государственным, партийным, общественным организациям и ведомствам рекомендовалось «неукоснительно выполнять все соглашения и договоры, подписанные с польскими партнерами, не допуская снижения уровня сотрудничества с Польшей». Планировалось совершенствовать сотрудничество по всем линиям: «оказывать помощь друзьям» (так в кремлевской лексике обозначались руководители коммунистических и рабочих партий) в укреплении их «боевитости» и авторитета; встречаться с руководством «Солидарности», с Валенсой, установить парламентские контакты, расширить отношения с епископатом и т.д.{52}

Новая, вышедшая из-под контроля и во многом непредсказуемая ситуация в странах бывшего «социалистического содружества», чреватая серьезными политическими осложнениями, требовала большей осторожности и сбалансированности отношений. Как внутриполитический, так и внешнеполитический лабиринты, с их давними и недавними неурегулированными проблемами, становились все более запутанными.

Комиссия ученых интенсивно включала в круг экспертизы все новые «белые пятна». Однако из поведения председателя Г.Л. Смирнова трудно было сделать вывод, собирается ли советская сторона действительно решать тему Катыни: оно было каким-то неуверенным, загадочным.