Вячеслав Тимофеев - На незримом посту - Записки военного разведчика

• Название: На незримом посту - Записки военного разведчика
• Автор: Вячеслав Тимофеев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Ладно, читай. Только я не разбираюсь в стихах, - признался я. Но для Сахаба, видно, было неважно, разбираюсь я в поэзии или нет. Он хотел излить кому-нибудь свою душу.

В тот день, когда сражения умолкнут

И буду я лежать в сырой земле,

Друзья, пошлите Айгерим платок,

Который вышила она на память мне... 

переводил Сахаб строки своего стихотворения, написанного по-татарски.

- Сильно про любовь сочинил, - искренне похвалил я Сахаба. - Только Айгерим ты, наверное, выдумал?

- Зачем выдумал? - обиделся Сахаб. - В Казан живет, с матерью приезжал в Бугульма...

И он рассказал, как познакомился с Айгерим, как тайно от матери встречался с ней...

- А у тебя есть любимая? - в свою очередь поинтересовался он.

- Есть, - признался я. - Живет в этом городе, на Бугурусланской улице.

- Ха! Живет рядом, а ты сидишь в казарма? - недоумевал Сахаб. - Я, если б Казан ближе был, каждый вечер к Айгерим бегал. Легаев ворота бы запирал, я через стенку полез... А у тебя любимая рядом, а ты, как бурундук, на нарах лежишь... Родител, говоришь, у ней строгий? Они все, родител, строгий. Богатый отец? Теперь богатый и бедный нет...

А ведь Сахаб прав, подумал я. Обязательно нужно встретиться с Аней.

- Прямо сейчас и иди, - убеждал меня Сахаб. - Твоя каша не пропадет.

Я шел по улицам притихшего городка и не замечал, как все время ускоряю шаг. Вот здание гимназии, в которой училась Аня и где я впервые увидел ее. А здесь был каток, где мы встречались - гимназистка и ученик ремесленного училища.

Увидев знакомый домик, я чуть было не побежал к нему, будто мог опоздать и не застать Аню дома. Осторожно дернул ручку знакомого звонка.

- Кто там? - раздался за дверью старушечий голос.

- Мне нужно видеть Аню.

- Никого нет дома. Уехали в деревню.

- В какую деревню?

Но старушка, вероятно, уже не слушала меня и отошла от двери. Звонить второй раз я не решился и грустный побрел в казарму. Когда Сахаб увидел меня, он ни о чем не стал спрашивать.

Однажды утром, когда на своих двоих я скакал к лозе и уже было поднял шашку, чтобы рубить, кто-то громко окликнул меня.

Я оглянулся и увидел Якова Кожевникова.

- Люди воюют, а вы тут бездельничаете, - с недовольным видом вместо приветствия проговорил он.

- Да ведь я писал тебе об этом... Но что мы можем сделать?..

Кожевников вынул из кармана пиджака и протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги.

- Передай это предписание уездного военкома Просвиркина своему командиру и скажи ему, что Самарский ревком отзывает тебя. С первым же поездом едем в Симбирск.

- В Симбирск? Вот это здорово! Но зачем?

- Сдавай предписание, все объясню в дороге, - уклончиво ответил Яша.

Путь в контрразведку

И вот мы уже торопливо шагаем к вокзалу. То и дело встречаем мешочников, беженцев, красноармейцев в новеньких гимнастерках и добротных ботинках. За плечами у них вещевые мешки, винтовки с примкнутыми штыками, на фуражках - пятиконечные красные звезды.

- Видал? Значки уже появились! - с гордостью говорит Яша. - Обрати внимание: в центре звездочки - плуг и молот.

Из-за угла показалась команда матросов, увешанных карабинами, пулеметными лентами, гранатами, револьверами, тесаками. В распахнутых бушлатах, с дымящимися папиросами, с гармонистом впереди, они шли вразнобой, никому не уступая дорогу.

- Ух ты! - выдохнул Яша и с досадой швырнул недокуренную папиросу. - Ну и дела!

День был воскресный. Издалека доносился перезвон колоколов. У перекрестка задержались: дорогу преградил военный обоз. Остановились и другие пешеходы. Вдруг сквозь грохот обозных телег я слышу за спиной обрывок фразы: "...Чехи заняли Симбирск, Бугульма в кольце, вот-вот будут здесь... Это точно, зять рассказывал..." Я оглянулся. Старичок в чиновничьей фуражке и черной накидке, встретившись со мной взглядом, умолк и как-то сжался. Его спутница испуганно посмотрела на меня.

Обывательские слухи опережали события. А события развивались явно не в пользу молодой Советской власти. Поддерживаемые и вдохновляемые империалистами, белогвардейцы пытались взять в клещи центральные области республики. На юге страны собирали силы генералы Краснов, Корнилов, Деникин. В оренбургских степях еще давали о себе знать остатки разгромленных банд Дутова. Кулацкими восстаниями были охвачены десятки деревень Поволжья. Положение усугублялось контрреволюционным выступлением чехословацкого корпуса.

Вслед за Самарой контрреволюция подняла голову и в соседних губерниях. В самой Самаре после ее захвата белочешскими легионерами было создано правительство Комуча (Комитет членов Учредительного собрания), провозгласившего себя верховной властью всей России.

А теперь враг, захватив многие города Самарской, Саратовской и других губерний, подходил к Бугульме, угрожал Симбирску...

Кожевников рассказывал о положении на фронте, но мои мысли то и дело возвращались к тому времени, когда я учился здесь в ремесленном училище и мечтал стать железнодорожным машинистом.

На главной пожарной каланче отбили время, и я вспомнил наши встречи с Аней возле этой каланчи...

Мы как раз шли по улице, на которой жила Аня. Хотелось остановиться у ее дома и спросить, не вернулась ли она, но я постеснялся Кожевникова и только с надеждой смотрел на окна, а вдруг увижу ее...

Недалеко от вокзала навстречу нам двое в полувоенной форме с револьверами в руках вели арестованного. Мне показалось, что это бывший начальник бугульминской полиции. Я остановился. Так и есть: этого человека с узким лбом и хищным выражением глаз ни с кем спутать было нельзя.

- Чего глазеешь? Кто такой?! Проходи! - крикнул шедший впереди конвоир.

- А ты что за птица, чтобы допрашивать? - резко ответил я.

- Брось цепляться! Мы на вокзал торопимся, в Симбирск надо, примирительно сказал Кожевников конвоиру.

- В Симбирск? - не унимался тот. - А в Бугульме что забыли? Стой, контра! Показывай документы!

- Это кто контра? - не сдержался уже и Кожевников. - Я представитель Самарского ревкома. А этот товарищ - со мной. Ты-то сам кто такой?

Кожевников вынул мандат и показал его конвоиру.

- Читай, читай, да скажи спасибо, что времени у нас в обрез, не то познакомили бы тебя с Просвиркиным.

Только сейчас мы заметили, что оба конвоира под хмельком.

- Мы при служебных обязанностях, нам не положено задерживаться, попытался выручить товарища молчавший до сих пор второй конвоир. - А ну, шагай проворней! - ткнул он арестованного в спину рукояткой револьвера.

И мы разошлись в разные стороны. Но Кожевников долго не мог успокоиться.

- При таком деле пьяница и дурак опаснее врага. Контру выловим, за это я ручаюсь. А вот как быть с дураками, пока никто не знает! Боюсь, долго еще придется возиться с ними...

На крохотной привокзальной площади было полно мешочников, спекулянтов, демобилизованных и возвращавшихся из немецкого плена солдат, голодающих из Петрограда и Москвы.

На первом пути - небольшой, вагонов в пятнадцать, воинский эшелон. Из паровозной трубы валит дым. У вагонов красноармейцы. Командир, уже немолодой человек, в помятой фуражке, с расстегнутым воротом, надрывается от крика:

- Мой приказ должон выполняться без промедления! Что у нас получается, товарищи? Ежели подобру не соглашаетесь, ставлю на голосование...

- Что здесь происходит? - спросил Кожевников у красноармейца, сосредоточенно вертевшего самокрутку и не обращавшего внимания на командира.

- А то и происходит, что уговаривает идти на ту сторону железки, скользнув безразличным взглядом по Кожевникову, ответил красноармеец. - Не успели оставить ашалон, а он посылает охватывать фланг белых.

- Да ты толком скажи, о чем спор? - не понял Кожевников.

- Я ж тебе русским языком и сказываю: командир требует пешедралом обхватывать фланг белых. А какой резон нам свои вагоны бросать? А ежели беляки нас обхватят, тогда что - панихида? Я, брат, с шестнадцатого года воюю. Всякого насмотрелся.

- Безобразие! - возмутился Яша и отошел в сторону. - Голосуем, митингуем, окапываемся вокруг эшелонов. Если и дальше будет так, сомнут нас беляки.

На втором пути, сразу же за воинским эшелоном, готовился к отправлению товарный поезд.

Кожевников показал машинисту мандат, и мы пошли вдоль состава, забрались в порожний вагон, насквозь прошитый пулеметной очередью, и устроились в углу на слежавшейся ржаной соломе.

- Революция - это, брат, великая школа, и к тому же школа нелегкая, как бы продолжая прерванную беседу, говорил Кожевников. - Но раз уж ты оказался в роли ученика, не пугайся трудностей, не останавливайся на полпути, иди вперед с открытыми глазами. Видал матросов? Это же сила! Однако порой такая сила слепа, ее нужно умно, умело направлять...

Вскоре поезд тронулся, в вагоне стало свежо, как ранней весной на рассвете. Яша закурил, растянулся на соломе и, придвинувшись ко мне, продолжал: