Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

• Название: Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
• Автор: Семен Бабаевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В том вошли: роман «Родимый край», где воссозданы картины далекого прошлого, настоящего и будущего Кубани, и роман «Современники», посвященный сегодняшним насущным проблемам колхозного кубанского села.

Романы роднит не только место действия, но и единство темы — любовь к родной земле и советский патриотизм.

---

— А если без иронии? — строго спросил Мельчаков. — И без усмешки?

— Без усмешки никак нельзя, трудно. Уж очень смешная получается ситуация. — Николай наклонил белочубую голову, помолчал. — Что же выходит? В молодости человек шкодил советской власти, потом более сорока лет прятался от нее. Теперь же мы ломаем голову: как приютить и где поселить беглеца? Гостиницы «Интурист», как известно, в «Эльбрусе» еще пока нету. Может, снять для Застрожного частную комнату?

— А кто станет оплачивать? — сразу же спросил Журбенко. — И по какой статье расходов?

— Я думаю вот о чем, — заговорила Аниса. — У нас в станице рядом с Домом культуры стоит сторожка. Осталась от церкви. Ее малость можно подремонтировать…

— Не годится! — Мельчаков решительно зашагал по кабинету. — Заброшенная сторожка не выход из положения… Надо что-то придумать…

— Есть выход, есть! — воскликнул Журбенко и от радости весь засиял. — Ведь у нас имеется пансионат! Полное и бесплатное обеспечение! И статья расходов готовая. Вот и определить Застрожного в пансионат.

— Это, пожалуй, идея, — согласился Мельчаков. — Как ты, Николай Федорович?

— Семен Лукич правильно заметил о том, что в нашем пансионате человек находится на полном колхозном обеспечении, — сказал Николай. — Но люди-то там живут какие? Колхозные ветераны, золотой фонд! А кто станет жить с ними рядом? Извините, бывший шкуровец! Почему ему вдруг оказана такая почесть? Где и когда он ее наслужил? К тому же в пансионате проживает Колыханов. Нельзя рядом с Колыхановым поселять бывшего белогвардейца, с которым Колыханов еще в гражданскую войну скрещивал сабли.

— Тут, если хотите, вопрос гуманности, — сказал Мельчаков. — Есть же поговорка: лежачего не бьют! Евсей Застрожный и есть тот лежачий, и пусть он первое время поживет в колхозном пансионате. Пусть видит и воочию убеждается, чего достигли вишняковцы и что означает для них колхозная жизнь. И я не сомневаюсь: Колыханов это поймет. А не поймет — помогите ему понять. Поговорите с Колыхановым, убедите. Так что Журбенко прав, есть выход! Но почему приуныли? Почему молчите?

— Есть еще одна загвоздочка, — за всех ответил Николай. — Пансионат-то не резиновый, его не растянешь. А в настоящее время там все тридцать две комнаты заняты. Как быть?

— Евсей Застрожный прибудет не сегодня и не завтра, — тем же голосом отвечал Мельчаков. — Пока, как говорится, суд да дело, пока мы отправим документы, пока вопрос будет решаться, пройдет немало времени. А там что-нибудь придумаем… Значит, будем считать, товарищи, что вопрос с жильем тоже решен. Так, что ли?

Журбенко улыбнулся, а Николай и Аниса склонили головы и молчали.

Глава 21

В середине дня Николай и Аниса вернулись в Вишняковскую. Встретил их Овчаров. Усатое лицо расплылось в улыбке. С наигранным упреком спросил:

— И где вы так долго пропадали? Тут Антон Иванович Щедров ждал вас, ждал и не дождался. Взял себе и провожатые главного агронома и уехал в четвертую бригаду.

— Давно? — спросила Аниса.

— Только что.

— А что он делал в станице? — спросил Николай.

— Ел соленые арбузы, — с гордостью ответил Овчаров. — Ох, как они ему понравились! Хвалил!

— Не можешь, Овчаров, без своих арбузов? — сердито сказал Николай. — А чем еще угощал? Байками?

— Чего вспылил? Сидел бы дольше в милиции, — обиделся Овчаров. — Антону Ивановичу надоело ждать. Хорошо, что повстречал он Колыханова. В твоем кабинете сидели да беседовали.

— О чем? Наверное, Антон Силыч жаловался.

— И это было. Потом прошли по парку. Колыханов не отстает, ведет следом коня под седлом. Понравились Щедрову и наш парк и улица Ленина. Сказал, что ничуть не хуже городских.

— А еще куда заходил? — поинтересовалась Аниса.

— В мастерские. Пойдемте, говорит Антон Иванович, к колхозному рабочему классу.

— Ну и что там было?

— Беседа… Затем осмотрели Дворец культуры. Антон Иванович спросил, сколько в зале вмещается народу. Взошел на трибуну, постоял. Великовата, говорит, из-за нее и оратора не видно.

— Сказал бы ты Щедрову, что у нас ораторы — народ гвардейского роста. Им и трибуна нужна высокая.

— Это, Саввишна, по твоей линии, сама ему об этом скажешь. — Овчаров задумался. — В пансионате Щедров тоже побывал. Как раз мы попали на обед. Старики и старухи обрадовались, усадили Антона Ивановича за стол… А еще он просил передать тебе, Саввишна, что у нас в Вишняковской намечается совещание.

— Какое еще совещание?

— Не дознавался. Из твоего, Николай Федорович, кабинета Щедров звонил в станицы, кого-то приглашал приехать, а кого, точно не знаю.

— Поэтому он и трибуну примерял? — спросил Николай.

— Кто его знает, может, и поэтому.

Николай и Аниса не стали дольше расспрашивать Овчарова, а снова сели в «Волгу», теперь уже без Журбенко, и умчались в степь отыскивать Щедрова. И нашли его, как и предполагали, в бригаде Никулькова.

— Ну, что и как с беглецом? — спросил Щедров, поздоровавшись с Николаем и Анисой. — Разрешили вернуться?

— Разрешить-то разрешили, а вот душа к нему не лежит, — сказал Николай. — Никто его тут не ждет, никому он тут не нужен, вот в чем все дело.

— Ничего, пусть возвращается и доживает свой век. — Щедров глазами показал на отлично проборонованные поля. — Что в «Эльбрусе»? Как идет сев?

— Хвалиться не будем, — ответил Николай. — Давайте посмотрим хозяйство… Как это говорится? Лучше один раз увидеть…

— Так мы и сделаем. Сегодня и завтра посмотрим поля и фермы. — Щедров обратился к Анисе: — А послезавтра, Аниса Саввишна, ждите гостей: в Вишняковскую приедут секретари партбюро со всего района. Проведем у вас, так сказать, на местности, совещание.

— В Доме культуры? — весело спросила Аниса. — Там, где имеется высокая трибуна?

— Видел, видел вашу трибуну. Да, несколько высоковата. — Щедров тоже улыбнулся. — Но мы обойдемся без трибуны, с нас довольно будет и кабинета председателя. Николай Федорович, уступишь нам свое рабочее место?

— А председатели приглашены на совещание?

— На этот раз будут совещаться одни партработники, что называется, с глазу на глаз и по душам.

— Мне как раз послезавтра надо побывать на поливных участках, — сказал Николай. — Что-то не ладится с подачей воды. Может, придется подскочить в район и привезти специалиста по насосным станциям. Так что мой кабинет в вашем полном распоряжении, — добавил он.

«Совещание в Вишняковской еще больше меня убедило, что ни Листопад, ни Ефименко не способны занимать те посты, которые они занимают, и когда я начинаю размышлять над вопросом, кем их заменить, я прихожу в уныние, — думал Щедров, направляясь в Усть-Калитвинскую. — Ибо всякая замена одного руководителя другим — операция болезненная, вызывающая обиды и недовольства. Если бы было в жизни так. Тот руководитель, который не справляется с порученным ему делом, сам осознает свою непригодность. Сам бы пришел ко мне и сам бы сказал…»

Щедров прислонился к дверце машины и так задумался, что увидел, точно бы наяву: будто бы сидит он в своем кабинете, окна заливает яркий свет, и вдруг входят Лукьянов и Крахмалев. Оба в старомодных русских кафтанах, подпоясанных красными кушаками. Сняли меховые шапки, пальцами пригладили русые, под горшок подрезанные чуприны и низко поклонились. Лукьянов вел Крахмалева под руку, как водят больных. Когда они, идя под руку, приблизились к столу, Лукьянов сказал:

«Антон Иванович, ничего плохого не думай о нашем Крахмалеве. В нем уже совесть заговорила. Он всем сказал, что недостоин стоять во главе колхоза. А к вам в райком прийти постеснялся. Не могу, говорит, стыдно. Вот меня и попросил проводить. Свою вину Крахмалев осознал. Так что он готов хоть сегодня уйти с поста…»

«Крахмалев, это правда?» — спросил Щедров.

«Истинная правда, — радостно подтвердил Крахмалев. — Меня уже не надо ни критиковать, ни снимать. Я сам себя раскритиковал и сам себя снял. И через то душа у меня теперь спокойна, и мне радостно жить…»

«Это хорошо, Крахмалев, если так, — похвалил Щедров. — Но зачем же ты пришел с Лукьяновым? Мог бы прийти и один!»

«Без Лукьянова мне никак нельзя! Лукьянов — моя совесть».

«Молодец, Крахмалев, правильно поступил, честно. И давно бы пора».

Тут вошла Любовь Сергеевна и, потупив глаза, сказала:

«Антон Иванович, как быть? К вам очередь. И все просятся».

«Кто такие?»

«Осознавшие. Их много».

«Попроси подождать. — И Щедров снова обратился к Крахмалеву: — Степан Петрович, а вас теперь куда?»

«Подчиняюсь воле наших колхозников и готов пойти на самую простую работу. Буду рядовым…»

«А что, если сторожем? Пойдешь?»

«С превеликим удовольствием!»