Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

• Название: Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
• Автор: Орхан Кемаль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.

Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.

В книгу вошли роман «Мошенник», повести «Муртаза» и «Семьдесят вторая камера» и рассказы.

---

Но Капитан был по-прежнему невозмутим, как хеттская статуя. И об эту невозмутимость разбивались и брань и пересуды. Капитан охотно прекратил бы игру. Ждать, что не сегодня-завтра тебе изменит удача, было мучительно. Куда проще было удовлетвориться тем, что успел выиграть, жить хоть и бедно, но спокойно, в свое удовольствие. Однако его не оставляли в покое. Утром, едва успевали открыться двери камер, прибегали гонцы:

— Капита-ан!

Он знал, зачем его зовут. Молча вставал и отправлялся наверх. Сёлезли, проведший еще одну ночь без сна, ждал его с нетерпением. Являлись и другие неудачники, подхлестываемые надеждой отыграться. И все начиналось сызнова.

В тот вечер Капитан вышел из камеры Сёлезли, как и всегда провожаемый ненавидящими взглядами. Остановившись на пороге семьдесят второй, он запахнулся поплотней в толстую черную бурку и обвел долгим взглядом стены камеры.

Он продолжал выигрывать, только выигрывать. Похоже, что его противники решились идти до конца. Гордость не позволяла Капитану сказать: «Хватит. Как бы удача не изменила мне, и тогда я опять буду нуждаться в куске хлеба!» А ведь удача рано или поздно должна была ему изменить, и он потерял бы все, что выиграл. Где же выход?

Он подозвал Скалу:

— Завтра пойдешь к старшему надзирателю, дашь ему денег и попросишь известки. Побелим стены камеры!

Заключенные окружили его. Редкостной души человек этот Капитан! Скажи он: «Умрите», и они готовы были за него умереть. Скажи он: «Пойдите убейте!», и они не заставили бы его повторять дважды. В этом мире, где девяносто девять человек из ста бесплатно не помочатся на твой обожженный палец, он, их Капитан, был чудом из чудес.

Они снова опустошили огромную кастрюлю фасоли. Напились чаю, закурили. Оставив Капитана у окна, уселись вокруг мангала, до краев наполненного отборным углем.

— Давайте завтра встанем пораньше, — предложил Скала. — Как только откроют двери камер, я сбегаю к старшему надзирателю.

— За известкой, что ли? — спросил Измирец.

— Да.

— Чем отплатим мы Капитану за его доброту? — вздохнул Бетон.

— Нечем!

— Опять занудили! Подумаем лучше, как завтра стены побелим!

— Не беспокойся, будут блестеть что зеркало, уж мы расстараемся, честью клянусь!

— Не хуже, чем у Сёлезли…

— Если б добыть еще рамы со стеклами, — мечтательно протянул Скала.

За стенами тюрьмы стояла ясная, прозрачная, как лед, зимняя ночь. Одна из тех ночей, что сводили Капитана с ума, заставляя разговаривать вслух с самим собой. Обхватив руками оконную решетку, он думал о Боби Ниязи, посыльном начальника. Если б Скверный не ушел из их камеры, а был здесь, рядом, Капитан послал бы его за Боби. Пусть устроит им разрешение сходить в больницу или к зубному… За годы тюрьмы Капитан успел позабыть вкус ракы и вина, жаркого с фасолью, скумбрии по-цыгански… Хорошие то были денечки! Они только-только вернулись из рейса. В Стамбуле холод, дождь со снегом, под ногами хлюпает. Вместе с приятелем из Сюрмене, подняв воротники кожухов, они пошли по мосту через Золотой Рог. Грязно-свинцовое небо, мокрые шаланды. Приятель из Сюрмене был человек женатый, многодетный. Мог ли тогда знать Капитан, что ему предстоит долгие годы гнить в тюрьме! Знал бы — своего не упустил. Но то-то и оно, что не знал. Эх, да что говорить! Они быстро миновали мост, вышли через Эминёню на Рыбный базар, ввалились в греческий кабачок. Людей — не продохнуть. Хозяин, молодой, с длинными баками, сам под мухой. Выдумал тоже: музыку завел на френкский манер, не кабак, а церковь, но никто внимания не обращает. Народ навалился на скумбрию по-цыгански. Приятель из Сюрмене обожал лакерду[91] с красным луком. И сардины. Сам он сардины не любил, а вот красный лук — это да! В последний вечер, что ли, это было? Снег повалил хлопьями. Дыша кабацким перегаром, они вывалились на улицу и повстречали на набережной Айсель. Эх, Айсель! По правде говоря, не так уж она была красива, но взгляд душевный. Маялась бедняжка, говорила: «Или сама умру, или убьют меня». Не смерти боялась — ожидания смерти. Опротивела ей, видно, такая жизнь, не могла больше быть уличной. «Никак с собой не совладаю. Не могу ничем клиентов порадовать. Думают, я прикидываюсь, бьют. А у меня, ей-богу, не выходит, и все тут. Потому и в публичный дом не взяли. А жаль, хоть была бы сыта!»

Капитан вздохнул.

Айсель испугалась его приятеля. И было чего! Усищи до ушей, густые, лохматые брови, из-под фуражки торчат длинные черные кудри. Как она от него шарахнулась, ища защиты у Капитана!

Эх, найти бы теперь Айсель!.. Знал бы адрес, отправил деньги, письмо написал. Приезжай, мол, да поскорее! Она бы приехала. Он снял бы ей неподалеку комнатку с кухней, заплатив из выигранных денег за полгода вперед… Женился бы на ней, ей-богу!

Капитан закашлялся.

А что? Плевать ему на всех, взял бы да женился. Кто здесь ее знает? Айсель приходила бы к нему на свиданья, они садились бы в углу двора, колено к колену, щека к щеке…

Он потянулся за новой сигаретой. Подбежали Скала и Куриный, предлагая спички. Но Капитан вынул свой коробок, не спеша прикурил.

Скала сказал:

— Послушай, ага…

— Чего тебе? — не поворачивая головы, спросил Капитан.

— Ребята говорят… Завтра побелим стены, говорят, но вот…

Капитан обернулся:

— Что вот?

— Ничего, сделаем, даст аллах…

— Дальше-то что?

Куриный толкнул Скалу локтем.

— Тебя спрашивают, — сказал Капитан, — дальше-то что?

— Ничего, дорогой. Говорю, человек для вас похлебку варит, чаем вас поит, куревом снабжает. А вам все мало. И правда ведь? Вари еду, кипяти чай, бели стены…

— Не тяните резину! Говорите, чего вам надо?

— У наших оборванцев, — сказал Куриный, — ни совести, ни стыда нет, мой ага.

Капитан взорвался:

— Тебя спрашивают, черт побери, чего они говорят, в чем дело?

— Говорят, не сыскать такого агу, как наш. Да ниспошлет тебе аллах удачу во всем. Пусть святой Ибрагим дарует тебе богатство! Но сам понимаешь, жаль уголь, зря жгем, все тепло в окно вылетает…

Капитан понял. Собственно, он и сам об этом думал. Надо бы сделать рамы, вставить стекла. Все равно рано или поздно Сёлезли и другие его обыграют.

— Напомни мне завтра! — сказал он.

— Спаси тебя аллах, ага! — запричитали Куриный со Скалой. — Дай тебе здоровья!.. Пусть каждый камень в твоих руках станет золотом!.. Да не увидишь ты черных дней!

Когда добрая весть долетела до сидевших вокруг мангала, шапки полетели в потолок:

— Значит, вставят стекла?!

— Вставят, только вот сначала надо рамы сделать.

— Ишь умник выискался. Будто ага без тебя не знает.

— А разве я сказал, что не знает?

— Только этого не хватало!

— А ты не перебивай!

— Перестаньте грызться! — крикнул Бетон. — Пусть вставят стекла, хоть с рамами, хоть без рам. Лишь бы стекла были!

— Будут!

— Как стекла вставят…

— Всю ночь будет тепло от мангала.

— Не только ночь.

— И днем тоже.

— Вот тогда…

— Что тогда?

— Тогда совсем шикарная будет жизнь. Еще бы…

— Чего тебе еще?

— Постель бы…

— Разгулялись! — обрезал Куриный. — Положи им палец в рот…

— Они всю руку оттяпают.

— Эх, Бетон! Кто это они? А ты кто такой?

— Из вашей камеры, да не вам чета!

— Что так? — вскинулся Скала. — Чем ты лучше?

— У меня справка за среднюю школу…

— Один осел поверил да еще в прошлом году сдох.

Бетон разозлился.

— А ну, кто из вас хочет меня проверить? — Он обвел всех взглядом: — Что такое три целых тысяча четыреста шестнадцать десятитысячных?

— Значит, завтра будут рамы, — как ни в чем не бывало продолжал Куриный.

— Рамы вместе со стеклами, — подхватил Скала.

— Эх вы, дубины! — крикнул Бетон. — Не знаете даже, чему равно пи. А еще за людей себя считаете!

Как только надзиратель отворил утром двери камеры, от Сёлезли снова прибежал гонец:

— Капитан!

Прежде чем уйти наверх, Капитан строго-настрого наказал Скале не забыть про побелку. Скала, Куриный, Измирец и кампания отправились к старшему надзирателю, разжились банкой гашеной извести. Скала когда-то работал на стройке. Он развел известь, и все, засучив рукава, принялись за дело.

Капитан вернулся в камеру к обеду. Увидел побеленные стены и чуть не запрыгал от радости:

— Теперь черед за постелями!

Дети папаши Адама не поверили своим ушам. Неужто Капитан купит им постели? Быть того не может. Куриный решил переспросить:

— Какими постелями, ага?

Капитан ответил не сразу. Долго любовался чистыми, белыми стенами. Потом как бы между прочим обронил:

— Подыщите себе одеяла, тюфяки, подушки. Я дам денег. — И вышел из камеры.

Измирец в восторге прыгнул Куриному на спину, повалил его на цементный пол. Тот ушибся, но браниться не стал. Не до того. Скала и внимания не обратил на удар коленкой под зад, которым кто-то успел наградить его на радостях. Лишь Бетон поторопился предупредить: