Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

• Название: Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0394-3

1940—1980-е годы стали особой эпохой в истории школы в СССР, а также в странах Восточной и Западной Европы. В послевоенную эпоху школа по обе стороны «железного занавеса» столкнулась с рядом сложных проблем, на которые должны были реагировать и учителя, и ученики, и администраторы образования. Ответом на этот кризис стали бурный рост новых образовательных институтов и множество проектов и программ по реформированию образования, часто утопических. Авторы этой коллективной монографии рассматривают несколько важнейших идей, нашедших воплощение в государственных и локальных образовательных инициативах послевоенного периода: новый коллективизм, индивидуальный подход к ребенку, политехнизация школы, сочетание планирования и творческого начала в организации образования. В сборнике речь идет также о преемственности и разрывах с педагогикой предшествующих периодов (1900—1930-х годов), о судьбе различных дисциплин школьного курса, а также об изображении школы и школьников в литературе и кинематографе. Статьи сборника посвящены школьному образованию и внешкольным формам организации детей в республиках СССР, в Венгрии, Югославии, Швеции и ФРГ.

---

Радикальная профессионализация образования была не просто одним из странных проявлений политики социалистического государства – она обнажила более глубокую структурную напряженность, существовавшую в Югославской Федерации между «критически настроенными интеллектуалами» и свойственными им формами политической мысли, угрожавшими существовавшим властным структурам, с одной стороны, и господствовавшим режимом – с другой. В этом контексте «класс» становился мощной аналитической и политической категорией, определявшей восприятие социальной динамики, но в то же время использовавшейся как само собой разумеющаяся основа политической мобилизации. Специфической характеристикой профессионально ориентированного образования являлось то, что оно – намеренно или нет – объединило аналитический и политический подход к понятию класса. С одной стороны, классовое воспроизводство воспринималось как элемент социального неравенства, которое должно было быть уничтожено, чтобы выполнить социалистическое обещание построения «бесклассового» общества. С другой стороны, была странным образом вывернута наизнанку мысль Маркса об «опасных классах», и класс превратился в политическую категорию, связывавшуюся прежде всего с определенными типами действий, то есть с отходом от официальной государственной идеологии – будь то в либеральном или националистическом направлении. Прекращение воспроизводства классового неравенства в сфере (высшего) образования стало, таким образом, синонимом прекращения деятельности одного из «опасных классов» – интеллектуалов, пытавшихся оказывать влияние на молодых людей в университетах.

Значение и последствия реформы образования в полной мере могут быть поняты именно с этой точки зрения. На полтора десятилетия она сумела предотвратить последующие проявления недовольства в университетах – после изгнания марксистов «Праксиса» в 1975 году прошло более 15 лет до того момента, когда быстрое течение событий в начале 1990-х годов разбило «идеологическую скорлупу» университетов499. Даже теперь, когда все страны, возникшие на территории бывшей Югославии, являются, по крайней мере официально, демократиями, университеты участвуют в сомнительных политических манипуляциях по крайней мере так же часто, как и в противодействии им. Однако воспроизводство классовых противоречий с помощью образования продолжилось. Как уже отмечалось, в течение 1980-х годов количество выпускников, желающих поступить в университеты, продолжало расти. Было ли это следствием нестабильности рынка труда и приближения кризиса или отражением «действительного» стремления к знаниям и образования (или и того и другого), в данном случае не слишком существенно. Наиболее важным последствием этого факта было то, что интеллектуальный «класс» вновь обрел силу во время распада Югославии, и во многих случаях он состоял как раз из тех диссидентов, которые были изгнаны из университетов в результате реформы500. Независимо от того, занимали ли они либеральные или националистические позиции, многие из этих интеллектуалов сыграли существенную роль в политическом процессе во время распада Югославии, а также в последовавшем за этим возникновении новых государств501. Можно сказать, что интеллектуальный «класс» вернул себе власть над институтами высшего образования – если он вообще ее когда-либо терял. Будет ли проведена реформа образования, которая попытается свергнуть эту власть, мы еще увидим.

Пер. с англ. Т. Эйдельман

Мария Майофис, Илья Кукулин

Математические школы в СССР: генезис институции и типология утопий*

1

Система математических школ, или средних «школ с математическим уклоном», созданная в СССР в 1960-е годы и с существенными изменениями действующая и поныне, несомненно, стала одним из самых заметных движений в истории российского/советского образования ХХ века. Успешность проекта математических школ разными наблюдателями оценивалась по-разному, но есть некоторые показатели, которые приходится принимать во внимание вне зависимости от того, какую позицию по отношению к этому феномену занимает наблюдатель/аналитик.

1) Узкодисциплинарные: из девяти советских и постсоветских лауреатов самой престижной награды в области математики – медали Филдса – большинство до получения профессионального образования учились в математических школах различных городов СССР502; выпускники этих школ преподают в наиболее престижных университетах мира, таких как MIT, Калтех, Принстонский, Гарвардский и т.д., причем в некоторых математических департаментах число бывших «матшкольников» составляет 8 – 10%503.

2) Профессиональные: очень большой процент выпускников математических школ сделали успешную карьеру в науке, бизнесе или политике в постсоветской России и за ее пределами.

3) Социальные: математические школы за время своего существования образовали социальную сеть, а их выпускники вспоминают о времени своего обучения в старших классах как о наиболее значимом в своей жизни.

В математических школах преподавали не только ведущие советские математики, но и блестящие педагоги по другим дисциплинам – общеизвестно, например, что в московской школе № 2 учительствовал писатель, литературовед и правозащитник Анатолий Якобсон. Приглашение Якобсона во 2-ю школу было не случайным. Один из учителей математической школы в качестве общего места приводит в интервью мысль о том, что для хорошей матшколы необходим яркий учитель литературы504.

Приведу фрагмент беседы известного писателя, в прошлом – ученика Физико-математической школы имени А.Н. Колмогорова при МГУ, Александра Иличевского, с экономистом, одним из «архитекторов» постсоветской экономической реформы Петром Авеном, ныне – профессором Высшей школы экономики и президентом одного из крупнейших банков России. Авен рассказывает:

Школьные воспоминания у меня не просто хорошие, 2-я школа для меня – главное событие в жизни. Все жизненные ценности я воспринял там, и выбор профессии был осуществлен там же. Ничего похожего в жизни больше не было ни по атмосфере, ни по импульсу – читать, учиться505.

Можно было бы привести еще ряд подобных цитат из интервью известных деятелей, подвизающихся в самых различных областях506.

Сведения о математических школах довольно хорошо известны и многократно упоминались в интервью бывших выпускников, мемуарной литературе и медиа. Однако история математических школ как особого социально-педагогического движения изучена довольно мало. До конца 1990-х об этих школах было опубликовано всего несколько работ507. Положение стало меняться только в конце 2000-х – начале 2010-х годов, в первую очередь благодаря первопроходческим исследованиям Александра Карпа и участников проектов, организованных Карпом и Брюсом Вогели508. Поскольку других научных исследований на эту тему почти нет, основная часть специализированных ссылок в этой статье дается именно на статьи Карпа и его соавторов. Важные сведения о математических школах Ленинграда собрала журналистка Маша Гессен в процессе работы над вышедшей относительно недавно беллетризованной биографией знаменитого математика Григория Перельмана – выпускника одной из таких школ509.

Математические школы мало изучены с точки зрения институциональной и социальной истории. Сама эта задача поставлена в одной недавних статей А. Карпа, где дан вдохновляющий, но очень беглый эскиз институционального подхода к этому вопросу510. В других своих работах Карп показывает, что создание математических школ поддерживалось на первом этапе партийным руководством, и описывает причины этой поддержки. Однако он не рассматривает предысторию их создания и их место в общем контексте развития советского образования 1950 – 1960-х годов.

Эта статья представляет собой попытку очертить самый первый этап истории математических школ в СССР и наметить их институциональный и концептуальный генезис.

2

Первые математические школы были организованы в 1959 – 1963 годах и по своему происхождению были специфически «оттепельным» феноменом.

Система математических школ возникла в результате уникального стечения обстоятельств, которые «накапливались» с первой половины ХХ века и сложились в единую констелляцию на рубеже 1950 – 1960-х: 1) ситуация в математической науке и во взаимоотношениях профессиональной и «школьной» математики (1900 – 1950-е годы), 2) научный прорыв конца 1940 – 1950-х, приведший к мысли о необходимости тотальной математизации науки и производства для развития оборонного комплекса, а также создания «ударных частей» для решения этой проблемы, 3) развитие кибернетики в СССР и надежды на усовершенствование планового хозяйства с помощью кибернетики. Все эти факторы заслуживают отдельного рассмотрения.

Российская математическая наука в начале ХХ века развивалась очень интенсивно и находилась на уровне лучших математических школ мира. Остановимся здесь на двух ее важнейших особенностях. Первой было увлечение некоторых математиков первого ряда философскими и религиозными вопросами: эти ученые воспринимали математику как важнейший элемент целостного понимания мира. Характерный пример – Николай Бугаев (1837 – 1903), известный ученый и отец Андрея Белого, одна из центральных фигур Московской философско-математической школы511. Философских последователей у Бугаева и его единомышленников было немного. Однако гораздо важнее, что участники этой школы и другие математики поколения рубежа XIX – XX веков сформировали культурную норму, связывающую успешные занятия математикой с гуманитарными и общефилософскими интересами.