Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

• Название: Русские исторические женщины
• Автор: Даниил Мордовцев
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00064-737-0

Предлагаем читателю ознакомиться с главным трудом русского писателя Даниила Лукича Мордовцева (1830–1905)◦– его грандиозной монографией «Исторические русские женщины». Д.Л.Мордовцев —◦мастер русской исторической прозы, в чьих произведениях удачно совмещались занимательность и достоверность. В этой книге мы впервые за последние 100 лет представляем в полном виде его семитомное сочинение «Русские исторические женщины». Перед вами предстанет галерея портретов замечательных русских женщин от времен «допетровской Руси» до конца XVIII века.

Глубокое знание истории и талант писателя воскрешают интереснейших персонажей отечественной истории: княгиню Ольгу, Елену Глинскую, жен Ивана Грозного, Ирину и Ксению Годуновых, Марину Мнишек, Ксению Романову, Анну Монс и ее сестру Матрену Балк, невест Петра II Марью Меншикову и Екатерину Долгорукую и тех, кого можно назвать прообразами жен декабристов, Наталью Долгорукую и Екатерину Головкину, и еще многих других замечательных женщин, включая и царственных особ – Елизавету Петровну и ее сестру, герцогиню Голштинскую, Анну Иоанновну и Анну Леопольдовну.

---

Между тем, францусский посланник Кампредон пишет в Париж о предложении царя выдать царевну Анну за принца шартрского – и герцог голштинский ничего об этом не знает: его, видимо, водят – ни ответа, ни привета.

Наступает пасха. Герцог видит, что все русские христосуются, целуются. Ему понравился этот добрый обычай. И вот он – просит императрицу позволить и ему, по русскому обычаю, похристосоваться. Ему позволяют – и он целуется с царевнами.

«Старшая, – замечает при этом Берхгольц, – по врожденной застенчивости, поколебалась было немного, однако последовала знаку императрицы; но младшая, Елизавета Петровна, тотчас подставила свой розовый ротик для поцелуя».

И герцог снова рад – его фонды, видимо, поднимаются: он пьет за здоровье царской фамилии – он весел, он даже навеселе, снова выпивает несколько бокалов и, откланиваясь императрице и царевнам, вновь целуется и с матерью-императрицей, и с девушками – великими княжнами.

В свите герцога радость и ликованье. Голштинцы распивают на радостях несколько кубков и ложатся спать отуманенные.

Но вот, царь собирается ехать в персидский поход и предлагает герцогу оставить без него Россию. Надежды жениха окончательно рушатся. Тогда между царем и герцогом является посредником Бассевич, голштинец же, и ему удается исходатайствовать у Петра позволение молодому герцогу остаться в Москве. Но, между тем, Петр тайно приказывает Меншикову увезти великих княжон в Петербург.

Герцог узнает об этом, и за несколько верст от Москвы устраивает в палатках прощальный пир. Он думает, что, проезжая, мимо палаток, царевны сделают ему честь – остановятся, что он задержит их в палатке, сделает их участницами прощального обеда; но царевны вышли из экипажа только на несколько минут, и тотчас же уехали. С горя голштинцы сами сели за роскошный стол, приготовленный для царевен, и волей-неволей отпировали на холостую ногу.

А время все идет. Наступает уже 1723 год.

В этом году герцогу удается вновь увидеть свою красавицу, в Петербурге. По словам Берхгольца, царевна все хорошеет, а дела герцога все не двигаются.

Вообще, это сватанье напоминаешь средневековые подходы рыцаря к даме своего сердца: целые годы проходят, а рыцарь все ломаешь на турнирах копье в честь своей возлюбленной, носишь ее цвет, вздыхает у подъемного моста ее замка, словно голштинский герцог у Фонтанки, и только на каком-нибудь годовом турнире издали увидит свой богиню в числе «ста красавиц светлооких» и от одного вида ее и блеска глаз разгорается его забрало, как говорится в одной легенде, переложенной в прекрасную балладу.

Но вошь, голштинцы замечают, что к концу 1723 года с герцогом становятся необыкновенно любезны при дворе.

Проходить еще несколько месяцев. Наступают именины невесты, 3 февраля 1724 года. Свита герцога замечает, что сам Петр очень внимателен к их господину – и свита начинает надеяться, что конец ее ожиданий не далек, что их скоро отпустят домой, в дорогой им родной Киль, с молодой герцогиней.

Но и это был ложный луч надежды.

«К сожалению, – говорит Берхгольц, – это было напрасно; надо надеяться, что, с помощью Божьею, воспоследует всему желанный конец в коронацию», которая ожидалась в мае этого года.

Герцог, однако, становится все смелее и настойчивее: «бывая навеселе, он уже называет Петра «батюшкой» – и свита его радуется таким успехам своего молодого господина.

Наступает четвертый Катеринин День со времени приезда герцога в Россию – и только в этот день, 24 ноября 1724 года, при посредстве Остермана и голштинцев Бассевича и Штамке, написан был брачный контракта голштинского герцога Фридриха-Карла и цесаревны Анны Петровны.

В 21-й статье контракта определялось и обеспечивалось будущее хозяйство Анны Петровны и ее будущих детей, назначался для нее штат, определялись «маетности» и употребление ее приданого, которое, кроме драгоценностей и уборов, состояло в трехстах тысячах рублей единовременной выдачи. Анна Петровна должна оставаться в греческой вере, а дети ее – мальчики – должны быть крещены по лютеранскому обряду, а девочки – воспитываться в православной вере. Анна Петровна и муж ее отказываются и за себя, и за потомство от всех прав, требований, дел и притязаний на корону российской империи.

Три «секретные артикула» контракта гласили: Россия обязывается помогать герцогу голштинскому достигать шведской короны, возвратить Шлезвиг; а со стороны Петра – право («власть и мочь») призвать, по своему усмотрению, «к сукцессии короны и империи всероссийской одного из урожденных от сего супружества принцев», и в таком случае герцог обязывался немедленно исполнить волю императора, «без всяких кондиций».

Тут же Берхгольц отмечает в своем дневнике со свойственной ему откровенностью:

«Надобно заметить, что несравненная, прекрасная принцесса Анна назначена в супруги нашему государю, чего и мы все горячо желали. Таким образом, теперь кончилась неизвестность – на долю старшей или младшей принцессы выпадет этот жребий. Хотя ничего нельзя сказать против красоты и приятности последней (Елизаветы Петровны), однако, все мы, по многим основаниям, желали от всего сердца, чтобы старшая, то есть принцесса Анна, досталась нашему государю».

Петр, между тем, думал иначе: «ему все хотелось свой «Айнушку»: отдать за французского короля – это жребий более завидный, чем быть голштинской герцогиней. Французская корона и корона Голштинии – тут выбор ясен. Но представитель французского королевства Кампредон все отвечал неопределенно, уклончиво – вот что и понудило Петра решиться, наконец, на этот голштинский компромисс: он, что называется, не вытерпел, а Кампредон сказал, что французскому королю была бы более выгодной невестой великая княжна Елизавета Петровна, которая и моложе Анны летами, и живее характером.

На другой день по заключении контракта Петр пригласил герцога – едва ли не в первый раз – обедать запросто, по семейному, – и с тех пор герцог мог уж видеть свой невесту ежедневно.

Бассевич прямо говорит, что Петр желал и не скрывал этого желания, чтобы после его смерти наследовала Анна, его любимая дочь, и Кампредон говорит тоже, что после смерти своего маленького «Пиотрушки», великого князя Петра Петровича, царь все хотел «Аннушке» передать «сукцессию» на российское царство.

Но вот в январе 1725 года царь тяжко занемогает.

Больной Петр, давно уже перемогавшийся, сразу почувствовал, что кончина его близка, начал было писать что-то «отдать»…. и не мог дальше продолжать своего последнего завещания; рука его, так много работавшая, так твердо державшая и скипетр, и историческую палицу, бившую всякого лентяя и подлеца, попадавшего под палицу, рука, державшая так умело и топор, и пилу, и командирский рупор, и рюмку с анисовкой, и перо, так много писавшее, – эта рука отказывалась больше писать, и царь послал за своей «Аннушкой», чтобы ей продиктовать последнюю волю;. но когда великая княжна подошла к отцу – он уж был без языка.

После смерти отца Анна Петровна страшно тосковала, «потому что, – говорит Берхгольц, – император всегда показывал неописанную нежность и любовь к обеим дочерям, и в особенности к старшей».

Из ничтожества, каким герцог казался при Петре, со смертью его он мгновенно вырос в значении при дворе. Екатерина, видимо, была расположена в нему, так как хорошо понимала, что многим обязана была Бассевичу, голштинцу же, при вступлении на престол.

Назначена была, наконец, свадьба.

В апреле герцог нанял лучший тогда в Петербурге дом графа Апраксина, стоявший на том месте, где теперь Зимний дворец, за три тысячи рублей в год, и переехал туда перед самой свадьбой.

Бракосочетание совершено было в Троицкой церкви, на Петербургской стороне, 21-го мая 1725 года. Епископ Феофан Прокопович, один из птенцов Петра, после свадебного обряда благословил новобрачных по-славянски, а герцогу переводил свое пастырское благословение на латинский язык.

В этот же день, в ознаменование торжества, императрица Екатерина Первая учредила орден Александра-невского.

В сентябре молодые ездили осматривать ладожский канал, любимое детище Петра-строителя. В деревне Лаве они остановились ночевать. Ночлег дала им просторная мужицкая изба. В избе этой оказалось много детей, особливо девочек. Говорят, что Анна Петровна, всегда ласковая к детям и любившая их общество, созвала всех этих ребятишек и с удовольствием провела с ними весь вечер, несмотря на то, что это были крестьянские, не всегда опрятные ребятишки, а приемная комната – крестьянская изба. Утром дети опять собрались к доброй царевне, пели ей песни, – и Анна Петровна всех их одарила деньгами.

Но дочери Петра с тех пор уже не улыбалось счастье.

Время скоро разоблачило характер рыцаря, после свадьбы показавшего свое лицо из-за забрала. Замужество, видимо, не сулило Анне Петровне ничего хорошего, потому что из угодливого и робкого Фридрих-Карл тотчас после венца превратился в надменного и бестактного гордеца и деспота. Даже на императрицу он перестал обращать внимание.