Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

• Название: Русские исторические женщины
• Автор: Даниил Мордовцев
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00064-737-0

Предлагаем читателю ознакомиться с главным трудом русского писателя Даниила Лукича Мордовцева (1830–1905)◦– его грандиозной монографией «Исторические русские женщины». Д.Л.Мордовцев —◦мастер русской исторической прозы, в чьих произведениях удачно совмещались занимательность и достоверность. В этой книге мы впервые за последние 100 лет представляем в полном виде его семитомное сочинение «Русские исторические женщины». Перед вами предстанет галерея портретов замечательных русских женщин от времен «допетровской Руси» до конца XVIII века.

Глубокое знание истории и талант писателя воскрешают интереснейших персонажей отечественной истории: княгиню Ольгу, Елену Глинскую, жен Ивана Грозного, Ирину и Ксению Годуновых, Марину Мнишек, Ксению Романову, Анну Монс и ее сестру Матрену Балк, невест Петра II Марью Меншикову и Екатерину Долгорукую и тех, кого можно назвать прообразами жен декабристов, Наталью Долгорукую и Екатерину Головкину, и еще многих других замечательных женщин, включая и царственных особ – Елизавету Петровну и ее сестру, герцогиню Голштинскую, Анну Иоанновну и Анну Леопольдовну.

---

Сам Петр все время был на ногах, всем распоряжался, и находился в отличном расположении духа. Императрица, как бы сжалясь над ним, послала ему с камер-юнкером жареного голубя. Петр отошел к буфету и там, стоя на ногах, ел голубя из рук, с большим аппетитом. Первая перемена кушаний была, по обычаю, холодная; вторая – горячая. Увидев, что вторую перемену несут на стол гренадеры, Петр побежал к обер-кухмейстеру, ударил его маршальским жезлом, велел гренадерам с переменой возвратиться и передать блюда капитанам гвардии, которые и поставили их на столы. Герцогу и иностранным министрам государь подавал напитки собственноручно; прочим разносили шафера, капитаны гвардии.

После стола начались танцы, сначала церемониальные: дамы по одной стороне, кавалеры – по другой; музыканты заиграли род погребального марша; кавалер и дама первой пары, сделав реверанс соседям и друг другу, взялись за руки, оттанцевали тур влево и стали опять на свое место; то же, по очереди, повторили и все пары, без всякого такта. Затем следовали польские, менуэты и англезы. Молодая часто танцевала с герцогом; но первый менуэт торжественно прошла с мужем. Когда стемнело, перед домом зажгли фейерверк. В щите сияли две соединенные буквы Р и С, из белого и голубого огней, с надписью белым огнем – vivat, т. е. vivat princesse Catherine. Фейерверком тоже распоряжался сам Петр, все время бывший на дворе. После фейерверка – опять танец «прощальный». Пары связывались носовыми платками, и каждая, становясь по очереди первой, должна была изобретать фигуры, а прочие – подражать первой. Этот танец, начинаясь в зале, мог окончиться и в других комнатах, в саду, даже на чердаке, что зависело от коновода, т. е. прыгавшего впереди скрипача. Здесь коноводом был Петр. Он, с жезлом в руке, усердно прыгал и завел всех в спальню. Там, за столом, уставленным одними только сластями, усаживалась исключительно свадебная родня, не встававшая до тех пор, пока не доложат ей, что молодой совершенно пьян. Действительно, к одиннадцати часам молодой не стоял на ногах, и гости разъехались, выслушав от шаферов приглашение пожаловать завтра, в три часа пополудни, в дом князя-кесаря.

На другой день – опять пир. Когда, после стола, молодой, по обычаю, «пройдя через стол», сорвал венок над головой своей жены, и возвращаясь, хотел сесть на приготовленное ему место, по правую сторону кесаревны, Петр сказал ему по-голландски:

– Нет, постой, дочь кесаря должна сидеть на первом месте.

Молодые пересели. Тосты следовали один за другим с обычными церемониями. Петр, как маршал, прислуживал. Когда обед кончился, Екатерина Алексеевна и дамы пошли в другие комнаты, чтобы дать время подмести и убрать все в зале для танцев; а Петр с шаферами сел в соседней комнате обедать. После «церемонии танцев», т. е. танцев официальных, государыне вздумалось помучить стариков – канцлера и Долгорукова: она, танцуя в первой паре с герцогом голштинским, долго не прекращала танца, и старики страшно устали. Но тотчас же начавшийся англез обязал не только их, но и всех толстяков приготовиться к моциону. Государь и государыня, в первой паре, придумывали разные премудрости; Апраксин, Шафиров, Толстой и князь-кесарь, люди очень толстые, следуя за ними, едва переводили дух. Но первая пара была неумолима, и толстяки, обливаясь потом, полумертвые от утомления, валились на стулья. Развеселившийся государь пустил в ход штрафные бокалы. Пляска и попойка длились до одиннадцати часов вечера. Танцевали, впрочем, только те, которые были в башмаках. Императрица уехала первая, за ней вскоре государь, а потом и все гости.

Камер-юнкер голштинского герцога, Берхгольц, в записках которого и находится описание этих торжеств, видел и постель молодой кесаревны, «лучшую во всей России, сделанную по французской моде, обитую красным бархатом, с широким везде золотым галуном».

Мы с намерением привели это подробное изображение свадебных торжеств княжны-кесаревны: тем ужаснее будет контрастнее жизни в Сибири.

Свадьба, наконец, кончилась. Княжна-кесаревна Ромодановская перестала существовать и была уже не кесаревна, а графиня Головкина.

Мужу ее тогда же представилось повышение: его назначили министром-посланником в Пруссию на место брата Александра, произвели в камер-юнкеры и определили содержание в три тысячи рублей, т. е. половину того, что получал его брат, который «высокий градус имел, и больше иждивения надобно было».

Вскоре муж молодой Головкиной уехал в Пруссию. Сопровождала ли она его за границу – неизвестно, но есть основание полагать, что она с ним не разлучалась, как не разлучалась потом и двадцать лет спустя, когда его ссылали навечно в Сибирь.

Прошло два года, и царя-маршала, который так усердно танцевал на свадьбе Екатерины Ивановны, не стало. Муж ее вернулся в Россию.

Похоронили скоро и Екатерину I, тоже веселившуюся на свадьбе кесаревны. Начались перевороты, от которых Головкина стояла в стороне, но муж ее принимал в них непосредственное участие. Погибли Меншиковы, Долгорукие, породнившиеся было с царским домом.

На престоле императрица Анна Иоанновна. Настает время Биронов. Головкина получает звание статс-дамы, Головкин – чин тайного советника.

Но вот 16-го марта 1730 года из Москвы пишут в тогдашние «С.-Петербургские Ведомости»: «Вчерашнего числа умер здесь, немоществуя девять дней, действительный тайный советник и сенатор, такожде и кавалер ордена святого апостола Андрея Первозванного, князь Иван Федорович Ромодановский, в которого оставшемся движимом и недвижимом имении наследовал и сей фамилии прозвание принял нынешний сенатор и кавалер ордена святого Александра Невского граф Михайло Гаврилович Головкин, яко супруг единой оставшейся дочери после сего умершего князя Ромодановского, который последним мужеского пола из древней сей фамилии Ромодановских был».

Княжна-кесаревна снова приняла свою девическую фамилию: она стала теперь – графиня Екатерина Ивановна Головкина, княгиня Ромодановская.

Всем известно, каковы были времена Бирона. Но и Бирон пал. Государством правила Анна Леопольдовна, племянница Екатерины Ивановны Головкиной-Ромодановской, а вместе с нею правил русской землею и муж этой бывшей княжны-кесаревны, пожалованный вице-канцлером и кабинет-министром.

Но и это продолжалось не долго. Новый государственный переворот был роковым переворотом и всей жизни графини Головкиной.

24-го ноября 1741 года, в Екатеринин день – день именин Головкиной, совершилась страшная перемена в ее жизни. Говорят, что Головкин уже в этот день предчувствовал свой беду – «о себе угадывал, что должно ему несчастливу быть». Он был болен. Подагра и хирагра давно мучили его. Одвако, толпы «ласкателей», «милости соискателей и поздравителей» с утра наполняли палаты Головкиных, чтобы поздравить с дорогой именинницей.

Несмотря на болезнь хозяина, гости оставались обедать, а потом вечером состоялся, волей-неволей, бал. «Все комнаты, – говорит очевидец, князь Шаховской, – кроме, только той, где объятой болезнями и сожаления достойный хозяин страдал, наполнены были столами, за коими как в обеде, так и в ужине более ста обоего пола персон, а по большой части из знатнейших чинов и фамилий торжествовали, употребляя во весь день между обеда и ужина, также и потом в веселых восхищениях танцы и русскую пляску с музыкой и песнями, что продолжалось до первого часу, за полночь по домам разъехались».

Но тут-то за полночь и совершилась катастрофа.

Ни Головкины, ни пирующие у них гости не знали, что в эти часы затевали противники правительницы Анны Леопольдовны: этой ночью, цесаревна Елизавета Петровна, в сопровождении Лестока, Воронцова, Шувалова, Разумовского и Салтыкова, произвела государственный переворот с помощью преображенских гренадеров. Ночью же она объявила себя императрицей.

Головкины, проводив гостей, оставались в своей спальне. Графиня сидела у постели больного мужа.

Но вот, – говорят биографы Головкиной, – «среди безмолвия объятого сном дома, неожиданно раздались в парадных покоях чьи-то шаги и, вместе со стуком ружейных прикладов, замиравших в персидских коврах, приблизились к комнате супругов». Это были двадцать пять преображенских гренадеров, явившиеся арестовать вице-канцлера.

Гренадеры увезли больного вельможу, и графиня осталась одна в объятом ужасом доме.

Через три дня она узнала из манифеста, что мужем ее было «сочинено некоторое отменное о наследствии империи определение» и что он «в перемене сукцессии был первым зачинщиком дела».

Дом Головкиных был оцеплен стражей и все богатства их конфискованы: описано было все до самой последней вещицы; у самой графини допытывались чиновники, не спрятано ли еще чего в доме или вне дома – «алмазных искр не в деле» или «жемчугов персидских с бурмицкими» и т. д., – несчастная графиня все отдала сыщикам.

Суд над Головкиным и другими преступниками тянулся около двух месяцев. Но вот 12-го января 1742 года последовала и казнь виновных.