Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

• Название: Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
• Автор: Анри де Кок
• Издательство: Литагент «Остеон»74fca568-0472-11e5-9ef7-002590591dd6
• Жанр: Эротика, Секс
• ISBN: 978-5-85689-083-8

Этот грандиозный художественно-публицистический труд посвящен историям женщин, которые совмещали прелести древнейшей профессии с проблемами государственной политики и финансов. Многие из них умудрялись разорять не только богатых вельмож, но и целые государства. Пойдя по стопам отца (Поля де Кока, которым зачитывались тургеневские девушки) Анри де Кок выдал в свет, кроме десятка фривольных романов, которые морализаторы сочли полупорнографическими (среди них знаменитая «Ла Минетта»), еще и столь же фривольную публицистику, как серию очерков «История знаменитых куртизанок» и «История знаменитых рогоносцев». Очерки написаны с присущим фамильной профессии блеском, это не скучное документальное чтиво, а в значительной степени подлинно художественная литература. В центре каждого очерка биография конкретной исторической личности, ее достоинства и недостатки, ее жизнь в самый примечательных событиях и судьба. Этот грандиозный труд вместил в себя 4 толстых тома в одной электронной книге. Свыше 100 страниц с многочисленными иллюстрациями.

---

Кристи подал Эмме листок, содержавший следующие слова:

«Кузина, спасите меня!.. О негодяи! Бездельники!.. Я теперь жалею, что оставил Флинт!.. Они хотят, чтобы я был матросом, чтобы я отправился драться в Америку, а я не люблю ни воды, ни путешествий, ни сражений… Но ведь вы освободите меня?.. Моего капитана, у меня есть капитан, зовут сэр Джоном Пэном. Вы отправитесь к нему; вы ему скажите, что я также гожусь в моряки, как кот в монахи. Умоляю вас, кузина!.. Ваша хозяйка, мисс Арабелла, не откажется помочь вам в добром деле. Я рассчитываю на вас и жду. Адрес сэра Джона Пэна Генсфорд-Стрит, в тюрьме номера не знают… а я в тюрьме… на корабле уже… О, кузина, не покидайте меня!..»

Ваш Ричард Стронг

Эмма оделась в одну минуту.

– Не отправитесь ли вы вместе со мной к сэру Джону Пэну? – спросила она у парикмахера.

– Никоим образом не могу, мисс, у меня очень много работы. Но если бы мисс Арабелла согласилась…

Эмма опустила голову. Она была уверена, что ее хозяйка не станет сопровождать ее. Тем не менее, она отправилась к ней и прямо объяснила печальное положение Ричарда.

– Ну, ваш кузен матрос, – ответила Арабелла,– что же я могу сделать?

– Вы знаете столько народа… я было надеялась.

– Что я стану беспокоиться ради Ричарда Стронга?.. Ха, ха, ха! Да вы с ума сошли, моя милая!..

– Так позвольте мне одной отправиться, просить сэра Джона Пэна.

– Ступайте, ступайте! Я вас не удерживаю.

Она на самом деле не удерживала Эмму и втайне, быть может, рукоплескала поступку, последствия которого предвидела. Но Эмма не заглядывала в будущее. Речь шла о том, чтобы избавить друга от жестокой участи, и она шла, не колеблясь и не размышляя.

Но все-таки по дороге она строила планы, каким образом смягчить капитана. В романах она читала, что все мужчины чувствительны к слезам хорошенькой женщины. Она хороша собой и притом будет плакать. Она часто упражнялась в этом при чтении своего поэта.

Но бедная девушка не знала, что англичане вообще, а английские моряки в частности составляют исключение из людей, способных умилиться при виде чужого горя. Сэр Джон Пэн принял вежливо Эмму, но сдвинул брови, когда она начала рыдать…

– Уф! – воскликнул он. – Плакать не значит разговаривать… Посмотрим, мисс, в чем ваш вопрос?..

– Мой кузен, сэр… мой добрый Ричард!..

– Ну, и что же ваш кузен Ричард?

– Его захватили… его насильно сделали матросом…

– А!.. Да не плачьте же, by god! Это несносно! Ваш двоюродный брат принят на службу его величества… дальше? Что же тут дурного? Дурное, полагаю, в том, что вы его любили? Вы выходите за него замуж?

– О, нет, сэр! Я никогда об этом не думала!..

– Так что же вам до того, что он отправляется служить во флот?..

– У него нет никакой склонности к морской службе, и я употреблю все усилия, чтобы он не был моряком.

– А! А!.. В добрый час; теперь когда вы не плачете, я тотчас же, как видите, понял вас, мисс. И я готов удовлетворить вашей просьбе.

– О сэр!..

– Погодите!.. Вы прелестны, моя милая. Как вас зовут?

– Эмма Гарт.

– Чем вы занимаетесь?

– Я служу компаньонкой у мисс Арабеллы.

– У Арабеллы? Я ее знавал. Она разорила двоих или троих моих друзей. Не этому ли занятию учитесь вы у нее на службе?…

Эмма иронически оглядела довольно скромно меблированную комнату капитана.

– Во всяком случае, – возразила она, – если бы кто-то захотел разорить вас, то было бы и недолго, и не трудно.

Джон Пэн расхохотался.

– Смеетесь! – хмыкнул он. – Браво! Но, дитя мое, не должно судить только по наружности. Это мое деловое помещение, жилище моряка. У меня есть другое более изящное и кокетливое в Гаммерсмите, которое я берегу для моих удовольствий. Не согласитесь ли поселиться там? Общество королевского офицера стоит общества куртизанки. И взамен первого поцелуя я возвращу свободу вашему двоюродному брату… Но… дающему дается…

Эмма Гарт покраснела. Слеза, настоящая слеза повисла у нее на реснице. Отдаться человеку, не любя его, человеку, которого она видит в первой раз, – тайный голос говорил ей, что это профанация, святотатство!..

Но Джон Пэн, держа в одной руке приказ об освобождении Ричарда, другой привлек ее к себе… Она взяла бумагу и закрыла глаза…

«Когда первый цветок осквернен, никогда уж розовый куст не даст прекрасных роз», говорит арабская пословица.

И пословица эта права: редко когда встают после постыдного падения.

* * *

Эмма Гарт не возвращалась больше к Арабелле, как не возвратилась и к миссис Кнокс. В тот же день Джон Пэн проводил ее в Гаммерсмит, в свое убежище, в котором он сделал новую любовницу полной хозяйкой. Он был богат, и у нее было золото, наряды, экипажи, лакеи…

Но Джон Пэн имел и другую любовницу, которая не выносила соперничества. Эту любовницу звали Честолюбием. Джон Пэн был волокитой только в свободное время: как только ему приказывал долг, он без сожаления говорил «прости» удовольствиям.

Прошло шесть месяцев с того времени, когда он стал любовником Эммы, как вдруг он объявил, что оставит ее через неделю.

Она вздрогнула. Она не была влюблена в Джона Пэна, но он был ее первым любовником; она была верна ему и вправе была удивиться, что он так бесцеремонно обращается с нею.

– Как?! – воскликнула она. – Вы оставляете меня?.. Но почему?..

– Потому что я уезжаю, моя милая, – уезжаю в Америку, где буду драться… О! если бы не это, у меня не было бы никакой причины оставить вас, и так как, моя милая Эмма, у меня нет никакой причины, чтобы расстаться в вами в дурных отношениях, то прежде отъезда я хочу обеспечить ваше положение. Вот в этом портфеле тысяча фунтов стерлингов, которые я прошу вас принять на текущие надобности. Потом, что вы думаете о некоторых джентльменах, которых я вам здесь представлю. Есть ли среди них один, который бы нравился вам более других?..

Эмма сделала отрицательный знак.

– Нет? – подозрительно сощурился Джон Пэн. – Вы ко всем одинаково равнодушны? Я сомневаюсь. Впрочем, большинство из них были такие же моряки, как и я, так же призываемые в море, и с вашей стороны было бы ошибкой избрать среди них преемника мне. Сегодня я звал обедать одного джентльмена, весьма способного заменить для вас меня, – старого друга, которого я на долгое время потерял из виду, – кавалера Генри Фитчерстонгау.

– Кавалера Генри Фитчерстонгау?

– Да. Вы его знаете?

– Я, кажется, его видела…

– У Арабеллы? Действительно, он несколько времени был ее любовником. Ну, если вы его знаете, – дело уладится: кавалер совершеннейший джентльмен, который – я уверен – сделает вас счастливой.

* * *

Эмма Гарт не очень-то опечалилась разлукой с капитаном. Кавалер Генри был, на самом деле, настоящий джентльмен, – еще молодой, гораздо красивее капитана и несравненно его богаче. Он пришел в восторг, встретив в любовнице Джона Пэна ту прелестную девушку, которую он встретил у Арабеллы. Он жалел только о том, что он был вторым, когда бы мог быть первым. Но то, что Эмма потеряла в ней, заменилось новыми прелестями, развившимися на лоне сладостного far niente[38]. Кавалер повез ее на зиму в свой замок в графстве Суссекс, где жили открыто, охотились, играли, праздновали с утра до вечера, затем вернулись в Лондон и поселились на Странде в комфортабельном отеле. У Эммы Гарт была ложа в Королевском театре, в Опере, также как в двух на национальных театрах Дрюри-Лейне и Ковент-Гардене. Она принимала, давала балы, празднества…

Она также давала своему любовнику повод к ревности. А кавалер был ревнив, ревнив как тигр. И, к несчастью, он имел на это слишком много поводов.

Что вы хотите!.. Толпа молодых и любезных вельмож толпилась теперь около нее и непрестанно повторяла, что она восхитительна… И притом мы видели, что верность не послужила ей ни к чему: она и стала неверной. Во-первых, это было гораздо занимательнее. И пока Эмма обманывала кавалера с равными ему, с пэрами, он довольно терпеливо переносил эти обманы. Но она имела неловкость дать ему недостойного соперника, и в этот день он покраснел от гнева.

В Дрюри-Лейне в «Ромео и Джульетте» она увидела актера, игра которого привела ее в восторг. Его звали Сидней.

В течение двух недель она разучивала роль Джульетты, которую она хотела играть на домашнем спектакле; и желала, чтобы Ромео Сидней репетировал с нею роль. Кавалер согласился; он нанял артиста по фунту стерлингов за урок. Уроки начались.

Сидней был очень красив, и мы склонны думать, что скорее его фигура, чем талант, привели Эмму Гарт в восторг, потому что таланта у него, собственно, не было.

Легко догадаться что случилось потом. После нескольких сеансов, приняв оба в серьез свои роли, Эмма Джульетта и Сидней Ромео повторяли их с такими подробностями, которые неизвестны на сцене.

Во всяком случае, подробности эти еще не составляли полной неверности; вследствие поэтического каприза, Эмма хотела до конца довести подражание творению Шекспира. В ее спальне было окно с балконом, выходившим в сад; через этот-то балкон Сидней должен был ночью войти к любовнице и через него же уйти от нее на рассвете, тогда как более чем когда-либо проникнутая своею ролью, Эмма, обнимая его, шептала столь известную тираду: