Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

• Название: Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
• Автор: Анри де Кок
• Издательство: Литагент «Остеон»74fca568-0472-11e5-9ef7-002590591dd6
• Жанр: Эротика, Секс
• ISBN: 978-5-85689-083-8

Этот грандиозный художественно-публицистический труд посвящен историям женщин, которые совмещали прелести древнейшей профессии с проблемами государственной политики и финансов. Многие из них умудрялись разорять не только богатых вельмож, но и целые государства. Пойдя по стопам отца (Поля де Кока, которым зачитывались тургеневские девушки) Анри де Кок выдал в свет, кроме десятка фривольных романов, которые морализаторы сочли полупорнографическими (среди них знаменитая «Ла Минетта»), еще и столь же фривольную публицистику, как серию очерков «История знаменитых куртизанок» и «История знаменитых рогоносцев». Очерки написаны с присущим фамильной профессии блеском, это не скучное документальное чтиво, а в значительной степени подлинно художественная литература. В центре каждого очерка биография конкретной исторической личности, ее достоинства и недостатки, ее жизнь в самый примечательных событиях и судьба. Этот грандиозный труд вместил в себя 4 толстых тома в одной электронной книге. Свыше 100 страниц с многочисленными иллюстрациями.

---

Среди других изобретений Александра VI следует упомянуть о ключе, который имел свойство, производя маленькую почти незаметную раночку, убивать каждого, который имел неосторожность отпирать им. Дело в том, что в ящике отпиравшемся этим ключом замок был несколько туг а для открытия требовалось некоторое усилие, а вследствие этого усилия ручка ключа укалывала руку отпиравшего. Укол был самый ничтожный, но за то он был смертелен.

Папа Александр VI. Портрет работы Corridoio Vasariano

Но мы рассказываем не историю Родриго Борджио, а историю его дочери Лукреции. Она была еще в колыбель, когда он уехал в Рим, дабы приготовиться долгими годами притворства к апостольскому престолу. Долгие годы! Да, Родриго ждал, по крайней мере, тридцать лет возможности взойти на трон св. Петра.

«Терпение,  долгое терпение! – говорил он Розе.»

Он, быть может, и сам не подозревал всей справедливости своих слов.

В первое время своего пребывания в Риме, чтобы хоть немного усладить горечь разлуки, Родриго каждый месяц приезжал на несколько дней в Венецию; но сделавшись кардиналом, из-за боязни компрометировать себя, он посвящал радостям любви очень немного часов и через долгие промежутки от 1458 до 1484 года, то есть в течение двадцати шести лет Роза и Родриго едва виделись пятнадцать раз.

Но, не смотря на редкость свиданий Родриго не переставал доказывать своей любовнице и детям искренность своей привязанности. Каждую неделю он писал Ваноцце и высылал ей деньги. Она с детьми жила в роскоши. Домом управлял друг Родриго, дон Мануэль Мельхиори, слывший братом Розы, наблюдавший только за благосостоянием своей сестры и племянников, не позволяя себе делать ни малейшего замечания относительно их поведения.

Это было необходимой скромностью со стороны дон Мануэля, иначе он из полезного и приятного стал бы стеснителен и скучен. Объяснимся.

Верная Родриго первые четыре года своего квази-вдовства, – Роза, однако, пылкая по природе, однажды убедилась, что любовь, как бы ни была она искренна, если выражается только перепиской, – очень неполное, несовершенное чувство. И сам Родриго, услыхав в один из своих редких приездов в Венецию ее жалобу на редкость свиданий, дал ей полную свободу, сказав:

– Моя милая, так как я хочу быть папой, то с моей стороны было бы и глупо и жестоко принуждать вас быть мученицей. Сохраните мне ваше сердце, – вот все, чего я вправе от вас требовать.

И Ваноцца сохранила свое сердце для одного Родриго. Что же касается ее чувств, то она часто дарила их прекрасным венецианцам.

Из этого видно, что дом Ваноццы вовсе не был школой нравов, и что строгий цензор, в лице Дон Мануэля, был бы в нем неуместен. Освобожденная своим любовником от стеснения, Ваноцца находила совершенно естественным, не быть требовательной к детям.

После одного любовника она брала другого. И пока дети были только детьми, зрелище этого разврата не представляло для них опасности. Но когда Цезарь и Франциск стали мужчинами, а Лукреция достигла шестнадцати лет, влияние дурного примера выразилось в них вполне. Отец их, кардинал, давал их матери полную свободу в удовольствиях, и она не находила дурным в их глазах вполне пользоваться этой свободой. И они также были свободны, поступать как хотят. Законов нравственности, религии, природы для них не существовало…

* * *

В шестнадцать лет Лукреция была поразительно хороша собой. В ней было все: благородство, грация, изящество, ум. Все, исключая сердца. Но сердца не видно –  и для того, чтоб обольщать и убивать сердца не нужно. Она была блондинкой.

Да, шестнадцатилетняя белокурая Лукреция была прекрасна! Она посоветовалась с зеркалом и решила по примеру матери завести любовника…

Во дворец Ваноцца, в числе других вельмож являлся Марсель Кандиано, очень нежно поглядывавший на Лукрецию.

Она тоже поглядывала на него. Друг друга можно скоро понять, если хотят этого. Марсель Кандиано понял, что он нравится; от разговора глазами он поспешил перейти к словам. Однажды вечером, пользуясь тем, что они были одни, Кандиано прошептал:

– Я люблю вас!

Она отвечала улыбкой. Она видела, что ее мать поступает также в подобных случаях.

На другой день, если он скажет больше, она решила ответить ему яснее. Но на другой день Кандиано не явился во дворец Ваноцца.

Кто-то изумился этому отсутствие.

– А разве вы не знаете, – был ответ, – что Кандиано лежит в постели.

– Больной?

– Умирающий от удара кинжалом, который он получил, выходя отсюда.

– А кто его ударил?

– Неизвестно. Убийца был в маске.

Бедный Кандиано! Лукреция была печальна целый час. Но в тот самый вечер, когда она узнала об этом происшествии, – рядом с ней, за ужином, сидел кавалер Никола Альбергетти из Феррары. Он был старше Кандиано и не так красив, – но зато очень богат. В числе других драгоценностей на мизинце левой руки он носил перстень с огромным бриллиантом, которым все восхищались; вместе с другими восхищалась и Лукреция,

– Этот перстень вам нравится? – спросил любезный кавалер и подал его молодой девушке.

Лукреция удивилась чрезмерной доброте, – так, для формы.

– Больше чрезмерно, чем вы думаете, – ответил, улыбаясь, Адьбергетти. – Этот перстень я получил от алхимика, который немного занимался колдовством, и который уверил меня, что пока я буду носить его, мне нечего бояться смерти.

– А между тем вы отдаете его, – заметила Роза Ваноцца. – Это не благоразумно.

– Какая заслуга в том, чтобы дарить то, что ничего не стоит? Притом же, я не суеверен. Если б я заболел, то не бриллиант спас бы меня. Против разбойников и врагов у меня есть шпага…

С этой минуты в кружке Ваноцца стало для всех ясно, что Альбергетти мечтал о счастье быть любовником Лукреции. С нею он был любезен, предупредителен, ловя каждый случай, сказать ей вслух комплимент о ее грации, о ее уме…

– Но знаете ли вы, – сказал однажды вечером Розе маркиз Пизани, ее любовник в это время,– что Альбергетти влюблен в вашу дочь!..

– Так что же? – холодно ответила Роза. – Почему он не может ее любить?

– Вы не предугадываете?

– Чего?

– Что может произойти нечто опасное для вас и для нее из этого ухаживанья?

– Что же может произойти?

– Но, наконец, если он влюблен, почему он не просит ее руки?

Роза пожала плечами.

– Что за вопрос задаете вы мне, маркиз? А сами вы –  женитесь ли вы на моей дочери, если бы даже обожали ее?… Конечно, нет? На девушке без имени не женятся… Почему же вы желаете, чтоб Альбергети, который такой же дворянин, как и вы, просил ее руки?

– Но в таком случае?

– Не беспокойтесь. Девушке без имени нечего бояться дерзости волокиты. Ее оберегают. И в тот день, когда Альбергети пожелал бы идти дальше, чем следует, ручаюсь вам, он поплатился бы.

Кто же бодрствовал над Лукрецией? Почему ей нечего было страшиться обольщений все более и более влюбленного в нее мужчины? Мы вскоре объясним.

Альбергетти продолжал свое ухаживанье, и однажды вечером, не будучи никем замечен по крайней мере он так думал, – он прошел в комнаты Лукреции, и стоя перед ней на коленях умолял ее ответить его страсти.

Более кокетливая, чем влюбленная, Лукреция согласилась изъявить только слабое доказательство благородному сеньору. Поцелуя в лоб она посчитала на первый раз достаточным. Но и этого оказалось много.

Через несколько часов, ночью, поужинав, следуя своей привычке рядом со своей возлюбленной, – Альбергетти возвращался домой, и когда он переходил площадь св. Марка, чтобы достигнуть своей гондолы на Пиацетте, – замаскированный человек, со шпагой в руке, переступил ему дорогу.

Альбергетти был храбр и ловко владел оружием; он не очень смутился от этой встречи.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил он у замаскированного человека.

– Убить тебя! – ответил последний.

– Убить? за что?

– Я тебе скажу, когда ты будешь умирать.

– Право? Ты так уверен в себе?

– Так же уверен, как будешь ты через несколько минут уверен в своей ошибке, которую ты сделал, отдав свой перстень.

– О! о! Ты все знаешь! Не один ли ты из близких, придворных Ваноцца?

– Может быть.

– Также, как я влюбленный в ее дочь, а следовательно соперник.

– Это возможно.

– Уж не тот ли же самый господин, который убил Марселя Кандиано?

– Я не говорю «нет».

– Ну, посмотрим так ли легко ты отправишь меня на тот свет, как ты надеешься, вследствие отдачи мною талисмана.

Говоря таким образом, Альбергети вынул шпагу и напал на незнакомца, в котором сразу узнал своего учителя. Шпага замаскированного человека казалась сросшейся с его рукой. Невозможно было сдвинуть ее ни на линию.

Незнакомец в свою очередь напал на Альбергетти; тот хотел отразить удар, но не успел. Шпага противника воткнулась ему в горло. Он упал, обливаясь кровью.

Тогда, скинув маску и наклонясь к своей жертве, незнакомец сказал: