Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

• Название: Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
• Автор: Анри де Кок
• Издательство: Литагент «Остеон»74fca568-0472-11e5-9ef7-002590591dd6
• Жанр: Эротика, Секс
• ISBN: 978-5-85689-083-8

Этот грандиозный художественно-публицистический труд посвящен историям женщин, которые совмещали прелести древнейшей профессии с проблемами государственной политики и финансов. Многие из них умудрялись разорять не только богатых вельмож, но и целые государства. Пойдя по стопам отца (Поля де Кока, которым зачитывались тургеневские девушки) Анри де Кок выдал в свет, кроме десятка фривольных романов, которые морализаторы сочли полупорнографическими (среди них знаменитая «Ла Минетта»), еще и столь же фривольную публицистику, как серию очерков «История знаменитых куртизанок» и «История знаменитых рогоносцев». Очерки написаны с присущим фамильной профессии блеском, это не скучное документальное чтиво, а в значительной степени подлинно художественная литература. В центре каждого очерка биография конкретной исторической личности, ее достоинства и недостатки, ее жизнь в самый примечательных событиях и судьба. Этот грандиозный труд вместил в себя 4 толстых тома в одной электронной книге. Свыше 100 страниц с многочисленными иллюстрациями.

---

Форнарина с горькой усмешкой смотрела на свою посиневшую руку.

– А когда призовешь ты меня? – спросил Томасо после некоторого молчания.

– Я ничего не знаю. Быть может скоро, быть может, поздно…

– Но клянешься ли ты, что рано ли, поздно ли – это будет?

– Клянусь.

– И тогда выйдешь за меня замуж?

Усмешка Маргариты стала иронической.

– Если ты захочешь, – да! – сказала она.

Томасо встал.

– Хорошо, – сказал он. – Я согласен, но также с условием…

– Каким?

– Ты повторишь мне эту самую клятву в церкви Санта-Марии-дель Пополо.

– Охотно. Пойдем.

Молодая девушка направилась к дверям.

– О! еще рано! – возразил Томасо, удерживая ее. – У нас есть еще четыре часа ночи… для  последнего раза, Маргарита, которые я проведу с тобою…

Маргарита ничего не возражала; она отдалась ласками своего любовника, которым вскоре начала отвечать с не меньшею страстностью. В жилах этих двух существ, казалось, текла лава, когда они предавались всем сладостям любви… И Маргарита вносила даже более пылкости в восторги.

Сам Томасо был обманут. Как мог он думать, что эта женщина, которая, по-видимому, не могла насытиться его поцелуями, перестала его любить?…

Она отдыхала рядом с ним погруженная в сладострастную истому.

– Маргарита! моя возлюбленная! – сказал он. – Не правда ли, что мы не расстанемся, что мы не можем разстаться?… Не правда ли, все, что ты мне говорила сей час, – все это шутка?…

Она вздрогнула, открыла глаза, вскочила с постели и быстро оделась.

– Если мы хотим отправиться в церковь Санто-Мария-дель-Пополо ранее утра, теперь самое время, – сказала она.

Томасо с минуту оставался неподвижен, бледен, суров, дыша прерывисто, с недвижно устремленным взором. Кто знает, какая злая мысль гнездилась в эту минуту в его мозгу?

Но она приблизилась к нему улыбающаяся.

– Я готова, идем!..

Он тоже встал поправил свою одежду и последовал за нею.

Через несколько минут они вошли в церковь, в которой Маргарита произнесла своему жениху обет в верности, изменяя ему, в то же самое время… Такова ирония судьбы!.. И он, на самом деле, должно быть сильно любил Маргариту, что был до той степени низок, что не убил ее вместо того, чтобы принять такое странное и постыдное обещание!..

Итак, вы теперь знаете Форнарину, любовницу Рафаэля, которую многие писатели изображали наивным ребенком?…

Наивный ребенок был просто-напросто бесстыдной и порочной женщиной…

Перед тем как соединиться с мужчиной из ее касты печальный случай хотел, чтобы перед ней внезапно открылось существование, полное наслаждений и радости, о котором, быть может, она не раз грезила, но обладать которым она наверное никогда не надеялась.

Она, как мы видели, не колебалась: без жалости, без стыда она тотчас же сказала своему жениху почти эти слова: «Я тебя не желаю!..» И из объятий одного бросилась в объятия другого.

Но таково было в то время растление нравов в Риме, также как во Флоренции, в Неаполе, в Венеции, заразившее все классы общества, – что поступок Форнарины, весело бросавшей мужа, чтобы отдаться любовнику, не имел в себе ничего изумительного.

Убийства, безумная роскошь, мотовство, распутство были тогда в обычном порядке вещей по всей Италии. Дрались за каждое слово; чтобы затмить соперника, бросали за окно целое состояние; чтобы понравиться куртизанке жертвовали своею кровью, даже своею честью. То было время разнузданных страстей, разврата и безстыдства, – время это захватывает собою почти четыре века!

Рафаэль ждал Форнарину у двери в сад, выходившей к Тибру, к которой она обещала прийти в четырнадцать часов, т. е. в девять часов утра по нашему; она была точна. И уже опытная в любовных делах, как должна была она обрадоваться тому восторгу, который при встрече с нею распространился по всей фигуре художника. Совершенно верно, что часто любят сильнее за воображаемые достоинства, чем за действительные. Рафаэль желал, чтоб эта молодая девушка была невинной и сберегла бы для него первого возможность сладостного греха. Она не любила своего жениха, стало быть она не могла еще согрешить… Только из скромности, быть может с небольшой примесью кокетства, она не отвратила своих губок от губ ее умолявших…

Влюбленные легковерны, а Рафаэль был влюблен в Форнарину, и сколько раз в период их любви воспроизводил он восхитительные черты ее лица на полотне. Почти во всех картинах Рафаэля, начиная с 1514 года, встречают обожаемую им голову его любовницы.

В первый раз Форнарина явилась Психеей, на одном из тех великолепных картонов, с которых, под руководством учителя, писались учениками фрески в Фарнезе, еще до сих пор, по свидетельству Тэна, украшающие этот дворец.

Странная и благородная магия искусства! В первые часы этого сеанса человек уступил в Рафаэле место художнику. Восхищение предписало молчание желанию. Однако он дал занятие всем своим ученнкам, чтобы одному остаться с молодой девушкой; в течение четырех часов он со всей страстностью, предавался только работе.

– Как ты прекрасна! о! как прекрасна!   говорил он при каждом ударе кисти. Но то говорил не любовник, а артист. Когда легкой рукой он сбрасывал часть ее одежды, скрывавшую какой-нибудь сладострастный контур, Форнарина тщетно краснела, – ибо эта рука была столь же целомудренна, как и мысль, руководившая ею.

Наконец дошло до того, что была минута, когда Маргарита подумала, что ошиблась в чувстве Рафаэля, и что для него она всегда будет только моделью… Она притворилась усталой; она хотела вернуться к отцу.

Любовник проснулся при этих словах.

– Почему ты спешишь?   спросил он.

– Я голодна,   с улыбкой сказала она.

Бедная малютка! Творец забыл, что на земле едят, чтобы жить. Он позвонил, подали завтрак; он захотел сам прислуживать ей.  Искусство было отброшено в сторону; для Рафаэля существовала только любовь.

До конца, в совершенстве, играя роль невинности, Форнарина довела Рафаэля до безумия страсти…

С наступлением вечера Рафаэль был всё ещё со своей любовницей. Между тем раздался стук в двери мастерской; это был Пандолфо, лакей художника. Он напомнил господину, что он зван обедать в Ватикан. Какая скука!.. Рафаэль охотно послал бы к черту всякую вежливость по отношению к его святейшеству Папе.

Но сама Форнарина упросила его исполнить долг.

– Не бойся: я возвращусь завтра,   сказала она ему.

– Завтра, послезавтра, всегда!..   шептал он в долгом поцелуе.

* * *

Лев X целый день охотился за кабаном, отчего, хотя он был и папой, ощущал адский аппетит.

На обед вместе с Рафаэлем он пригласил кардинала Бабьена, который непременно желал женить знаменитого художника на одной из своих племянниц.

И хотя мало обольщаемый узами Гименея, Рафаэль, однако, почти дал свое согласие. «Дайте мне еще год или два подумать,   сказал он кардиналу, – и мы покончим это дело.»

За столом у св. отца находился третий собеседник. Это был августинский монах по имени Бортоломео, нечто в роде людоеда, в два приема пожиравший баранью ногу, а чтобы прочистить горло, перед десертом проглатывавший около сорока яиц одно за другим. Лев X любил шутов. Падре Бортоломео принадлежал к числу их; его святейшество забавляло, как тот обжирался.

Рафаэль запоздал несколько минут и извинялся работой.

– На самом деле,   сказал Папа, с тонкой улыбкой глядя на живописца, – вы должно быть сегодня много работали, сеньор Рафаэль, вы кажетесь очень, очень усталыми.

– Гм!   сказал Бабьен, подобно его святейшеству не обманувшийся на счет, истинной причины усталости артиста. – Сеньор Рафаэль безрассуден… Он не бережет свое здоровье и поступает неблагоразумно.

– Полноте, полноте, кардинал,   шутливо заметил Папа, – сеньор Рафаэль пришел поесть и посмеяться с нами, а не за тем, чтобы его бранили. Что вы скажете об этом блюде, господа? Это новое изобретение моего повара. Не настоящая ли это обезьяна, готовая на нас броситься?… Джакопо заказал двенадцать медных форм, под видом различных зверей… Сегодня он подал нам обезьяну; завтра подаст лисицу; послезавтра зайца или ворону… Это очень остроумно… Но не беспокойтесь Бартоломео!.. блюдо подано на стол не для одного украшения… его также едят… Я даже полагаю, что мы хорошо поедим, Джакопо говорил что-то мне о рубленной дичине и сморчках с соусом «томар», которыми начинена обезьяна.

– О-о-о!  – воскликнул, монах, заранее раскрывая рот, широкий как печка.

– Что за обжора, это Бартоломео!..   весело сказал Папа. – Обжорство не принадлежит к вашим недостаткам, синьор Рафаэль?

– С вашего позволения, ваше святейшество, я погожу быть обжорой, пока не поседели мои волосы!   возразил художник.

– Никто не может сказать, достигнет ли старости,   торжественным тоном сказал Бабьена…

– Опять!   заметил Лев X. – Право, кардинал, вы совсем не хотите, чтобы наш дорогой художник поспешил с женитьбой на вашей племяннице!..