Мария Теплинская - Короткая ночь

• Название: Короткая ночь
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

А она-то еще боялась, что покинул он ее, будто шляхтич какой бессовестный! Заметалась, заполошилась, каждый день годом казался. А он слово свое сдержал, вернулся в назначенный срок, опоздав всего-то на недельку!

Молодых поспешно обвенчали, и они почти сразу отбыли на родину Микифора, в ту деревню под Брест-Литовском. И несколько лет длымчане ничего не слыхали ни про Микифора, ни про Ганну. Не знали даже, кто у них родился, девочка или мальчик.

А потом Ганна вернулась; да не одна, а с трехлетней дочкой — серьезной, большеглазой, похожей лицом на Микифора. А Микифора не было больше. И кто бы мог подумать: здоров был, что дуб лесной, не хворал никогда, а тут вдруг… в одночасье… Верно, отравился чем-то, а то с чего бы еще?..

— И знала бы ты, Алеся, как тосковала она по нем! — вздохнула Хадосья. — Даже и не плакала, очи у нее сухие были, да только словно и не жила больше. Как потерянная ходила, ничего кругом не видела, не слышала, лицо — будто камень, а глаза все ищут чего-то; знала, что не найдут, как найдешь, чего больше нет, а все одно — ищут… Он и увел ее с этого света; она мне рассказывала — приходил он за ней.

— А мне говорили — от горячки она померла, — усомнилась девушка.

— Сказки то, милая, неправду тебе сказали! Горячка была у ней, это верно, да только она тут ни при чем: к тому времени Ганнуся уж то нее поправилась. Нет, кветочка, — Хадосья понизила голос, — як Бога кахам, перун меня убей — Микифор это был! Ганна сама мне рассказывала, что видела его, приходил он за ней.

— Как же это было? — зачарованно спросила Леся.

— А было это поздней осенью, почти зимой; уж и снег выпадал, и деревья все облетели. Ганна тогда только встала после горячки; слаба еще была, а все ей дома не сиделось, все со двора ее тянуло, в осеннюю эту стыдь… И вот как-то поутру вышла она в поле. Солнечно было, морозно, под ногами иней хрустел. И вдруг слышит — будто зовет ее кто, и голос будто знакомый такой. Оглянулась — и точно: стоит посреди пустого поля ее Микифор — такой, каким ей помнился: чуб кудрявый по ветру вьется, ворот распахнут, очи карие смотрят ласково.

— Ты пришел, Мицьку? — прошептала она. — Сил нет жить без тебя, возьми меня с собой!

— И мне невмочь больше, — ответил Микифор. — Так ты по мне тоскуешь — и я не найду покоя! Но уж коли ты так хочешь, то погоди еще немного: скоро вместе будем.

Сказал — и пропал, будто растаял. А через неделю и она угасла. Тихо так отошла — просто не проснулась утром. Кинулась Тэкля ее будить — и не добудилась.

— Значит, сама ушла, — сокрушенно промолвила Леся. — По доброй воле… А я?.. На кого же она меня-то покинула? Что же ты наделала, матуля моя, что натворила? — голос ее уже срывался, она готова была заплакать.

— Ну, за тобой-то было кому приглядеть! — успокоила Хадосья. — Старикам ты в радость была, да еще и Янка прикипел к тебе сердцем — так что на этом свете крепко тебя держали! Ну вот, пожалуй, и все я тебе рассказала! Так что, Алеся, не слушай ты, коли кто болтать будет, что мать у тебя по всем канавам с хохлами валялась — неправда это!

И тут Хадосья помрачнела лицом, голос ее зазвучал строже:

— Да и это бы еще не беда, а то беда, что и от тебя теперь того ждут, загодя кости моют, когда вы с Янкой в лозняк пойдете…

— Да полно, тетка Хадосья, куда же мы пойдем? — невесело усмехнулась девушка. — Повсюду очи людские: не знаешь, куда и деваться! У меня с того теперь словно бы шило в затылке али гвоздь какой…

— Вон ты какая нежная! — усмехнулась Хадосья. — А коли так — прежде бы думала, с кем по селу в обнимку разгуливать.

— Да что вы, тетка Хадосья, не стану я в том каяться! Бабы — перун с ними, переживу как-нибудь! А вот с дядькой Рыгором как быть? Так он смотрит на нас, что даже и не знаю, как описать… будто украли мы что, коня чужого свели… или скоро сведем!

— Э, брось! Рыгор за Янкой следит, не за тобой. А уж насчет Янки говорю тебе: пустое все, добра не будет! Все равно не отдадут тебя за него, только измаешься понапрасну и его изведешь!

— Мою мать тоже не отдавали! — возразила Леся.

— Да на что тебе хворый? Здоровых кругом полно — выбирай любого! А у тебя в голове все дурь да упрямство: то в панича ольшанского, ровно клещ, вцепилась, не отодрать! Теперь вот…

— Не называйте его хворым! — порывисто перебила Леся. — Он теперь здоров, он поправился, вы же сами видели…

— Ну, здоров так здоров, что с тобой спорить! Ты погоди, что с ним еще осенью будет, со здоровым твоим… Летом, на теплом солнышке все здоровы, а как дальше-то будет?

Леся хотела заспорить еще горячее, да не успела: вдоль по улице расхлябанной походочкой приближался к ним Михал Горбыль. На сей раз на нем не было никаких петушиных нарядов, а был просто будничный и довольно-таки неряшливый Михал. Его засаленные вихры торчали, как перья у грязной и больной птицы, одна штанина была подсучена выше другой, из-под нее торчало желтое мосластое колено. На плоском мучнистом лице, похожем на сырой блин, застыла хорошо знакомая ухмылочка, выставляя напоказ крупные желтые зубы.

Прятаться от него было поздно, и девушка осталась сидеть, где сидела, надеясь, что вдруг да пройдет он мимо, постесняется осаждать ее при тетке Хадосье. Оказалось, напрасно надеялась: Михал решительно двинулся в их сторону.

Леська поспешно ерзнула к самому краю скамьи.

— Тетка Хадосья, подвиньтесь! — прошептала она. — Да не туда! Ко мне ближе!

— Да что с тобой? — растерялась было соседка, но тут же, сообразив, в чем дело, тоже понизила голос:

— А, ясно! Так бы сразу и говорила!

А Михал был уже тут, рядом. Вот он стал в наглой позе прямо против Леси, и н лицо ей упала его длинная серая тень.

— Вечер добрый, — небрежно поздоровался он с Хадосьей. — А у тебя, Аленка, я вижу, так ума и не прибавилось?

Аленка взглянула на него с такой откровенной неприязнью, какой только и мог ожидать от нее этот наглый самодовольный хлыщ. Но Михал не был бы Михалом, если бы его могла смутить подобная безделица.

— Рассказал мне Савел, как ты выла вчера! — приступил он к делу без лишних слов, разглядывая ее в упор узкими нахальными глазами в припухших веках. — Чуть, говорит, всю хату слезами не затопила! А кто ж виноват?

— Я вот грабли зараз возьму да покажу тебе, кто виноват! — не стала молчать Хадосья. — Ишь, умники выискались: люди молчат, а у них, видите ли, язык зачесался!

— Язык не у меня зачесался, тетка Хадосья, — лениво отмахнулся Михал. — Ну, а коли по делу, так скажите: нешто не права Савел? Где ж такое видано, чтобы девка столько воли себе забирала? Чего только не думала она о себе, все ей не так да не этак было, а на деле чего она стоит, кому нужна, коли батька у ней — хохол безродный? Хведька один, может быть, и взял бы ее, да Хведька еще молокосос, мы его живо к ногтю придавим…

— Хведька взял бы, а тебя я и теперь за грош не возьму, ступай прочь! — и Леся отвернулась, не желая больше и глядеть на него.

— Все еще гордая! — фыркнул Михал. — Даже знаться не хочет!

— А что с тобой и знаться-то? — дернула плечом Хадосья. — Что ты и можешь-то, кроме как лапу за пазуху совать?

— Ну а что ж я — не мужик? — Михал гордо вскинул растрепанную голову. — Что мужику с бабой еще-то делать? Янке, скажете, от нее другое надо? Да все то же самое, что и мне, и Макару, да и другим тоже… Да только он хитрый, голубем, вишь ты, прикинулся, а я — честный! Так что ты, Аленка, дурь из головы выбей, лучше будет!

От этих слов Леська, будто кошка, мигом вскочила на ноги, готовая кинуться на него с когтями.

— Но-но, потише, — горяча больно! — осадил ее Михал. — Скажешь, неправду говорю? А вот знала бы ты, что Яночка твой каханый без тебя гутарит! Вчера только с братом моим Симонкой об заклад побился, что еще до сенокоса ты у него подстилкой будешь.

— Неправда! — прошептала девушка.

— Спроси у Симона, коли мне не веришь! А потом, что ты думала, одна ты у него, что ли? Поди сыщи такого дурня, что будет на тебя одну молиться да любоваться, а с другими — ни сном, ни духом… А то уж будто у него отсохло все! Ты не даешь — в другом месте найдется. Про Катерину ты и так знаешь, а я еще видел, как он до Насти впотьмах пробирался, точно вор какой…

— Уж про Настю молчал бы, рыло твое бессовестное! — снова не выдержала Хадосья. — А то я не знаю, какой вор до нее вчера задами крался! Тут кротом слепым быть надо, чтоб тебя от Янки не отличить! Всей Длыми уж ведомо, как ты от Галичей прямиком к Насте поволокся; и как помела она тебя вон из хаты, тоже давно все знают. Так что брось ты девке голову туманить — без толку! Ну вот скажи, скажи теперь, что не так!

— А чего говорить-то? — в голосе Михала не было и тени смущения. — Ну, был у нее. Солдатки — они для того и есть, чтобы к ним ходить, а тебе, Аленка, до того и дела быть не должно! А уж коли тебе Янка люб, так знай: это меня Настя выгнала, а его-то уж не погонит — тоже губа не дура!