Мария Теплинская - Короткая ночь

• Название: Короткая ночь
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

Снова видела она то же место: вековые стволы мрачных сосен, нависающий сверху черный подлесок и жутковатый глухой полумрак внизу. И хорошо знакомые, хоть никогда и не виданные угловатые резкие контуры черного камня. И тот же властный зовущий голос:

— Ты должна быть т а м! Почему ты не приходишь? Скоро будет п о з д н о!

И вот перед ее глазами — страшная картина ночного погрома. Жутким багровым пламенем занимаются хаты, слышатся людские вопли и тревожное мычание скотины. По деревне мечутся фигуры людей в одном исподнем — как выскочили из хат; меж ними снуют темные силуэты всадников с нагайками и саблями. Порой она видит, как на холодном металле занесенного клинка вспыхивают багровые отсветы. Налетчики окаянные не щадят никого — хлещут, рубят, топчут конями, ловят за длинные косы девушек.

Леся знает: это ее деревня, но в то же время не узнает никого. И ничем не может помочь, потому что знает: ее здесь нет. Словно бы она смотрит на все это издалека.

Вот какой-то молодчик, похотливо осклабясь, погнался за девочкой-подростком. Он уже почти настиг ее, когда сбоку откуда-то вывернулся здоровенный полуголый длымчанин и, с силой рванув за колено, сдернул его с коня. Вражина свалился наземь, как тяжелый мешок, но уже налетели со всех сторон другие, и смельчак, обливаясь кровью, рухнул под ударами сабель.

Но вот уже нет ничего — снова темная ночь, но нет ни пожаров, ни криков; напротив, мертвая тишина и черное бездонное небо над головой. И снова — ужас…

Теперь она сама лежит навзничь в высоком черном бурьяне, руки заломлены за голову, а сверху всей тяжестью навалился какой-то мужик. Лица не видать — слишком темно. Горячая ладонь бесстыдно шарит по груди, сухие шершавые пальцы хватают, тискают, а она распласталась под ним, совершенно беспомощная, и нет сил ни закричать, ни рвануться из железной хватки насильника. И душно, душно до боли в груди… Хоть бы глоточек воздуха…

Вся в холодном поту, Леся очнулась в собственной постели. И впрямь ее что-то душит, непривычная теплая тяжесть придавила грудь. Она открыла глаза — и точно: на груди у нее с наглым видом сидел их пестрый пушистый котяра, и глаза его мерцали во мраке зелеными хрусталями.

— А ну брысь! — турнула она его сердитым шепотом.

Кот обиженно посмотрел на молодую хозяйку и нехотя спрыгнул на пол. Этот кот часто спал у нее под боком. Леся не возражала, но сейчас он и впрямь слишком много себе позволил.

Едва дождалась она предрассветной мари. Наспех одевалась, наспех заплетала длинную косу, чувствуя себя уже не человеком, а какой-то бесплотной смятенной тенью. Пальцы дрожали и холодели, витой гашник паневы то и дело выскальзывал из них.

Затянув его наконец, девушка выбежала из хаты и, едва прикрыв за собой двери, сбежала с крыльца, почти не касаясь ногами ступеней. Легко и сухо ударила захлопнутая калитка, а она уже мчалась по тихой деревенской улице, мимо спящих хат, что тонули в серой предутренней мгле — к той милой сердцу хате на краю села, где всегда ждали ее ласка и утешение. Ей и в голову не приходило, что Янка мог еще и не встать — в этакую-то рань, даже солнышко не выглянуло…

Однако Ясь был уже на ногах — мотыжил грядки в огороде. Она еще издали заметила его склоненную высокую фигуру.

— Ясю! — окликнула она друга.

Он оставил мотыгу и обернулся.

— Раненько же ты поднялась! — улыбнулся он было, однако улыбка сбежала с его лица, сменившись участливой тревогой.

— Да что с тобой, кветочка моя? На тебе же лица нет!

На ней и в самом деле лица не было. Хорошо, не видела она себя в эти минуты — а не то нипочем бы не показалась ему на глаза! Сама — желтее церковной свечки, скулы обострились, под глазами — черные тени. И вся дрожит, что твой листок осиновый.

— Ясю, — едва смогла она выговорить. — Мне опять… снилось…

Он словно бы и не удивился даже, только озабоченно протянул:

— Та-а-ак! И что же на этот раз?

— Он… зовет меня… Я должна там быть…

Янка вздрогнул, резким движением схватил ее за плечи. Неотрывно глядя ей прямо в лицо, с тихой угрозой произнес:

— Даже думать не смей.

— Я не хотела… Я уж и позабыла про него совсем — до того ли мне было, Ясю? Да только о н вот… пришел во сне. Он и прежде являлся; я давно тебе рассказать хотела, да ты не слушал. Тогда мне все панов показывали, а теперь — ну такие страсти!.. И всякий раз я то место вижу… Глухомань, сосны… и о н!

— Да, все верно выходит, — озабоченно кивнул Горюнец. — А что за страсти ты видела?

— Погром ночной… Будто бы вороги на Длымь нашу напали… гайдуки ли, шляхта ли… Хаты жгут… Людей саблями рубят, нагайками секут… Один мужик девчонку оборонять стал — так его у меня на глазах едва не в куски изрубили…

— Да, недобрый сон, — согласился Янка. — Ну, а дальше?

— Будто бы должна я туда прийти. Словно сказать мне хотят: не придешь, мол, — с вашей деревней все это наяву случится. А как же я приду, когда я и дороги не знаю? А потом и еще одно показали, что самое меня ждет…

— И что же?

— Говорить даже совестно… Будто мужик на меня навалился… к земле прижал, едва не раздавил… Будто бы и в самом деле со мной это случится… коли т у д а не приду.

— Беспременно случится, — отрезал Янка, — коли будешь, как давеча, одна по погостам бродить.

— Но, Ясю, это же не на погосте было. Это было знаешь где? У нас в деревне, возле Луцукова тына. Там еще боярышник растет, кустище такой здоровенный, Панька еще меня туда толкнул — помнишь? А возле того куста ложбинка еще есть, яминка такая неглубокая, а в ней бурьян густой — вон там…

— Да я уж и сам понял, где. Ну тогда, может, это Панька и был?

— Может быть. Я его и не разглядела толком.

— Ну, какой он хоть? Толстый, худой, чернявый, белявый?

— Чернявый или белявый — не скажу, темно было. Вроде не толстый, но тяжелый — словно и не знаю чем меня придавили. Одно могу сказать — безбородый.

— Хороша примета, ничего не скажешь! — усмехнулся Янка. — А много ли ты по нашему краю бородатых найдешь? Вот хотя бы у нас на селе — кто с бородой? Дядька Рыгор один, да еще из стариков кой-кто.

— Нет, он был не старик, — убежденно заявила девушка. — Скорее напротив — молодой.

— Ну, и то добре, — хмыкнул Янка. — А то я уж было подумал на бедного старого Тараса.

— Вот уж точно не Тарас! И гадать без толку: может, мы и вовсе его не знаем. Да и не в том даже дело…

— Я знаю, в чем дело, — мрачно ответил он. — Я ведь тоже сны эти видел, тебе только говорить не хотел.

— И что же ты видел? — оживилась она. — То же самое место? И тоже звали тебя?

— Звали, да не меня. Видно, и в самом деле ты ему нужна, а я будто бы отвести тебя должен на то место — так мне говорят.

Она изумленно взмахнула ресницами.

— Так выходит, Ясю, ты знал про то место? Всегда знал? И молчал…

Он взглянул на нее так, что трудно было понять: по-прежнему ли он только озабочен или уже начинает сердиться.

— Не такое это дело, о котором можно повсюду болтать, — бросил он. — Это тебе не Агатку с Лукашом сговорили! Ты помнишь, что было с Васькой?

Конечно, она помнила. Василь тогда что-то неосторожно сказал про «поганых идолов», а через два дня без всяких видимых причин вдруг потерял сознание, да так и пролежал долгое время. Целый час над ним тогда бились, покуда в себя пришел.

— Это Ваське еще повезло, — продолжал Горюнец. — Со мной хуже было.

— Когда? — вырвалось у нее. — Она никак не могла вспомнить, чтобы Ясь когда-нибудь часами лежал в глубоком обмороке.

— Когда да как — ты все и так знаешь. Не знала вот только — почему. Один я знаю, с чего то пошло. Дед Василь еще знал, да может, бабка Алена догадывалась. Их уже нет, теперь остался я… Не станет меня — и оборвется последняя нить.

Теперь, казалось, он говорил сам с собой; из его слов Леся поняла лишь одно: Ян Горюнец — последний, кто точно знает, что древний хранитель длымчан — не миф, не сказка, а самая настоящая правда. Не будет Яся — и останутся одни байки, искаженные многими пересказами.

— Ясю, — тронула она его за плечо. — Покажи мне дорогу. Нас тогда будет двое, вдвоем любая ноша легче.

Он словно очнулся от какого-то тяжелого сна, испытующе и строго посмотрел ей в лицо:

— Ты хоть знаешь, о чем просишь? Сколько лет я этот крест несу по той своей давней глупости, горя сколько принял — из-за чего, ты думаешь? Вижу я, Лесю, и впрямь пора тебе знать. Ну так слушай, как все было и с чего началось.

Было мне тогда без малого пятнадцать годочков. И уж такой я был неуемный, вроде тебя: все-то мне знать хотелось, что положено и чего не положено. Не подумай только худого, — спохватился он, — голых девок возле бань я не караулил и в чужие окна не подглядывал. А теперь порой думается: лучше бы хоть девок стерег, да не тревожил бы тайного зла.

— Тайного зла? — переспросила она.