Кальман Миксат - Чёрный петух

• Название: Чёрный петух
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Правда
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1988
• ISBN: не указан

Малоизвестная в России повесть Кальмана Миксата (1847—1910) «Чёрный петух» («A fekete kakas», 1899) издана в составе сборника приключенческих повестей классиков венгерской литературы «Призрак в Лубло» (Москва, Правда, 1988).

Перевод: О. Громов

Иллюстрации: художник Б. П. Пашков.

---

Снова тронулись в путь, но не успели они немного отъехать, как больная девочка попросила пить.

Винце покачал головой, проворчал что-то под нос, но все же остановил телегу неподалеку от того места, где протекал родник, и принес ей в шляпе воды.

— За эту воду ты получишь в «Раке» вина, — заверил его Купойи.

Больной на глазах полегчало от свежей воды; она закрыла глаза и перестала стонать, только дыхание ее было горячим и прерывистым. Купойи участливо смотрел на тонкое, нежное личико, на открытый высокий лоб, на голубые жилки, бьющиеся на висках.

— Сдается мне, что девочке полегчало. Как ты думаешь, Винце?

Безбожник Винце не отвечал, а только подгонял волов:

— А ну, Молния! А ну, Бутон! Нн-но!

— Уж не заснул ли ты, Винце?

Но сердитый Винце и тут ничего не ответил; он поправлял свою «амуницию»: прочищал соломинкой мундштук.

— Эй, Винце, смотри! Вроде бы уже и не такие красные у нее уши. Может, ослабла лихорадка?

Купойи приложил руку ко лбу девочки, но тут же расстроился, потому что голова пылала, как булка, только что извлеченная из печи.

Девочка открыла глаза, кротко, благодарно посмотрела на него затуманенным взглядом.

— Ой, какая у вас рука, как приятно!

— Холодная, не правда ли? Но погоди, доченька, мы сейчас что-нибудь придумаем. Эй, Винце, остановись!

Они снова остановились у Зехернейской мельницы; там, где на берегу речки Кисе печально стоял одинокий ясень. Старик слез с телеги, обломал с дерева ветку: «Жаль, конечно, что листочки больно узенькие», — и стряхнул с нее облепивших ее зеленых, отливающих золотом букашек.

— Так мы и впрямь никуда не доедем, — заворчал Винце.

— Ну, ну, не ворчи, ты, молокосос! — бросил ему Купойи (хотя «молокосос» тоже уже приближался к семидесяти).

Затем сорванной веткой Купойи принялся, как веером, обмахивать больную. Это было хорошо еще и потому, что он отгонял мошкару, обильно вьющуюся над телегой и словно купающуюся в расплавленном золоте солнечного света. Ветка навевала прохладный ветерок, прогонявший зной и пушивший светлые, как колос, волосы девочки.

Ей было, наверное, приятно это. Тоненькой горячей рукой, может, непроизвольно даже, она отыскала заросшее щетиной лицо деда и погладила его по щеке. А старику почудилось, будто на этом месте он ощутил прикосновение трепещущего сердца голубки.

— Ты — добрый старик, — чуть слышно сказала она. И, замолчав, остановила на нем полуосмысленный взгляд.

— Ты хоть немного лучше себя чувствуешь? — тревожно спросил Купойи.

— Не знаю.

— Не бойся, ничего плохого с тобой не случится, все пройдет. В городе я вызову к тебе доктора, и он собьет лихорадку. Хорошо помогает хинин, знаешь, такой белый порошок? Жаль, у меня с собой его нет. К утру ты поправишься и сможешь продолжать свой путь. Ты, наверное, поступаешь на новую работу?

Девочка покачала головой.

— Может, ты к матушке держишь путь?

— Да.

— А где живет твоя мама?

— Она умерла.

Параскайский дворянин задумался над этими словами; они словно поразили его в самое сердце. Только после долгой паузы он снова заговорил:

— Так куда же ты направлялась?

Больная бессвязно забормотала:

— Там, где пробегает черный петух, у него на голове красная шапочка-гребешок, а на той шапочке-гребешке — колокольчик. Он звенит, и я иду на звон этого колокольчика. Я хорошо его слышу.

И протянутой рукой она показала направление, где бегает черный петух. Разумеется, никакого петуха там не было.

— Боже мой, она бредит!

Дыхание у нее становилось все более свистящим и затрудненным. Глаза, словно раскаленные на огне, искрились сухим, пугающим жаром. Когда приехали в город и стали на пшеничном рынке, она совсем потеряла сознание.

Купойи был как на иголках. Он еле дождался, чтобы к выставленному мешку подошел покупатель и первому же подошедшему продал всю пшеницу. Нетерпение — не дешевое развлечение: по одномуу хатошу он потерял с каждой меры.

Быстро получил он деньги и убрал так поспешно, словно краденые.

— Ну, а теперь быстрее в «Рак».

«Рак» был излюбленным постоялым двором всех параскайских дворян. Во-первых, просторный, а во-вторых, и вино там было неплохое, не говоря уже о том, что им нравилась вывеска с гербом: небольшое ярко-красное чудище с огромными клешнями и множеством ног, которыми рак пятился назад. В давние времена короли охотно украшали им и дворянские гербы. Они знали, что к чему.

Сам же корчмарь, хозяин «Рака», не очень-то уподоблялся своему раку: он ступал широко и двигался вперед и в материальном отношении и в отношении собственных размеров; сейчас он весил девяносто шесть кило (что поделаешь — питание хорошее!). Только фамилия его уменьшалась, «худела». Когда он прибыл сюда из Праги и стал к винному пульту, его звали Ференцем Вайналко. Десять лет назад он отбросил «ко» и стал Вайналом, а еще через пять лет его фамилия, потеряв и «л», стала Вайна; под этой фамилией он выплыл в Мишкольце, затем снова изъял из своего «корабля» еще один слог, так что, с тех пор, как он подвизается в «Раке», где у него отменно идут дела, его стали величать господином Вай, а с прошлого года — и вовсе Ваи. Словом, один бог знает, что будет дальше; ясно одно, что при таком образе жизни у него уже немного букв осталось в запасе.

Зато жена у него — потомственная венгерка, которую он поднял до себя и сделал госпожой из поварихи (чтобы не платить ей жалованье). Однако она недолго была в положении «поднятой до него» — благодаря своему уму и языку она быстро переросла его. Стала носить шляпу и мудро управлять и мужем, и постоялым двором, и постояльцами; она не только кормила и поила их, но и решала спорные вопросы тех, кто попадал в ее «поле зрения». Все в округе, порою даже вполне интеллигентные господа, не стеснялись обратиться к ней за советом в своих делах и бедах.

Вот и сейчас, как только господин Купойи закатился во двор «Рака» с двумя пустыми телегами, посредине двора стояла досточтимая госпожа Ваи с прицепленными к переднику ключами и давала самую настоящую аудиенцию окружавшим ее торговцам с ярмарки.

Как раз в этот момент она говорила какой-то молодке, плакавшейся о том, что муж ее с утра сидит тут и пьет и вот уже сорок форинтов выбросил цыганам:

— Э-э, душечка, терпи уж, коль плохо тряхнула навес[3].

Этим сказана была вся сентенция, и госпожа Ваи повернулась к одному крестьянину из Вернё, купившему в палатке сапога, но не заметившему сразу (только сейчас обнаружил), что на левом сапоге внизу шов не прошит нитками, — что же теперь делать?!

— Ну что ж сказать тебе, почтеннейший? Возьми свой ножичек и резани по коже сапожника, шившего эти сапоги, но тоже так, чтобы тот сразу не заметил.

— Прошу комнату! — нервно прозвучал нетерпеливый голос господина Купойи, нарушивший общее оживление страждущих совета госпожи Ваи.

— Ай-яй-яй! — воскликнула Ваине, сразу оставив окружавших ее людей. — Добро пожаловать, господин Купойи! Сто лет не видела вас. Но что с вами? Вы плохо выглядите. Нужно пить рыбий жир. Сейчас же вам будет комната. Жужа, сходи, пожалуйста, с господином Купойи и открой нашему досточтимому гостю голубую комнату.

— Хотелось бы такую, где было бы потише.

— Именно такую вы и получите. Окна выходят в сад. Вся комната утопает в аромате липы. Может, с дороги господин Купойи хотел бы отдохнуть?

— Я-то нет, — смущенно ответил Купойи, — но со мной больная, тяжело больная, которую я хотел бы уложить в постель.

— Кто? Что? Где? — этот неизменный интерес ко всему и принес госпоже Ваи большую популярность. Она тут же подбежала к телеге взглянуть на больную.

— Боже мой! — воскликнула она. — У нее или тиф, или воспаление легких! Нужно немедленно либо пиявки поставить, либо компрессы со льдом. А кто это, эта миловидная девчушка?

— Не знаю, — ответил старик с выражением смущения на кротком лице.

— Не знаете? Ну, слушайте!

— Я нашел ее лежащей в траве рядом с тропинкой. А что бы там ни было — не мог же я взять на душу грех. Все же, кума, я — христианин! Но не опоздать бы! Эй, Винце!

Винце взял на руки бедное создание и понес вслед за Жужей, которая тем временем уже открыла голубую комнату.

— Бедняжка очень плоха! — заметила госпожа Рак (госпожу Ваи звали и так), и в ее строгом остром взгляде промелькнула кроткая теплая искорка, когда она посмотрела на больную, у которой руки и ноги свисали, как надломленные стебли у цветка.

Но тут же к ней вернулось ее обычное равнодушие.

— Жужа, наша дворовая, все устроит, господин Купойи, — сказала она ровным голосом.

И тотчас же Ваине быстро, как челнок на прялке, повернулась и прошлась по двору; не дойдя еще до кухни, она закатила оплеуху буфетчику, отправила восвояси шарманщика, подала крайцар нищему, пристыдила своего супруга, который, торгуясь с молодой девицей из Карасана о цене на яблоки, не преминул ущипнуть ее и даже потянуться к груди.