Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

Радятко, Мал, Ярослав, Любима, Ратибора, Рада и Злата – все уписывали собранные Младой в Тихой Роще ягоды так, что за ушами трещало, а Рагна стояла у них за спинами с умилённой улыбкой, скрестив на груди руки, и любовалась стройным рядком детских головок за столом – этакая дородная, сияющая матушка целой оравы ребят.

– Многовато что-то народу… Не по себе мне. – Млада обглодала румяную утиную ножку и бросила косточку под стол.

– Лада, ну ты чего скисла? – Дарёна пододвинула к ней блюдо с жареными перепелами. И добавила шутливо: – Тебе не угодишь! Государыня Лесияра так старалась, а ты всё недовольна…

– Да дело не в том, – поморщилась та. – Просто тишины хочется. Может, я в Тихой Роще к ней привыкла, а может, и всю жизнь любила. Не знаю. Всё это сборище… бьёт и по ушам, и по глазам, и по всем чувствам, словно меня повалили наземь и пинают ногами. Давай сбежим, а, Дарёнка? Захватим с собой пирог – и куда-нибудь в горы… Туда, где никого нет – только мы.

– Младунь, ну, как-то нехорошо получится, – колебалась Дарёна. – От гостей убегать?

– А по моему разумению – в самый раз. – Млада колюче поблёскивала глазами из-под сдвинутых в одну чёрную полоску бровей.

Дарёна была готова на всё, лишь бы сорвать мертвящее покрывало печали с души своей родной кошки. Тоска эта пускала свои тягучие отростки и ей в сердце, заставляя меркнуть солнечный свет и отравляя горьким ядом самый сладкий мёд – с этим следовало что-то делать. Дарёна уже высматривала на столе что-нибудь такое, что было бы удобно взять с собой, когда одна из Старших Сестёр спросила:

– А не здесь ли живёт та певица, от чьего голоса у навиев шла кровь из ушей?

Дарёна никогда не видела эту княжескую дружинницу в лицо и не знала её имени. Короткие льняные волосы этой кошки лоснились на солнце светлой шапочкой, а к коже почти не льнул загар, и оттого её длинная сильная шея приобрела кирпично-красный оттенок. Выпила она уже немало, и в её голубовато-стальных, острых и твёрдых, как прозрачные самоцветы, глазах тяжело плыла мутная хмельная завеса.

– Да, Власна, она живёт здесь, – ответила на её вопрос Лесияра, сидевшая за отдельным столом с Жданой и самыми приближёнными Сёстрами. И усмехнулась: – А ты хочешь, чтобы она и твои уши пощекотала?

– Хочу, государыня, – кивнула та. – Мечтаю.

– Так почему бы этой певице не выйти к нам и не исполнить что-нибудь? – поднимаясь из-за стола, сказала княгиня. – Просим!

– Просим, просим! – подхватили гости.

Тут настал черёд Дарёны морщиться: так некстати всё это было, не ко времени! Вместо того чтобы отвоёвывать Младу у злого зверя-тоски, ей предлагалось исполнять мечты хмельных дружинниц, пусть даже самых доблестных, уважаемых и близких к княгине. Поискав глазами Лагушу, она поманила её к себе. Та сидела через стол от них с Младой, напустив на себя праздный, скучающий вид, но на самом деле её взгляд ловким хорьком рыскал среди пирующих, задерживаясь на молодых и пригожих кошках.

– Подружка, спой вместо меня, а? – попросила Дарёна. – Не до того мне сейчас. Выручай!

Ни один мускул не дрогнул на гладком, сияющем броской, хищноватой красотой лице Лагуши, только глаза ожили и пронзительно, пристально блеснули.

– Отчего ж не спеть, – проговорила она. – Это мы завсегда с удовольствием.

– Я у тебя в долгу, – шепнула Дарёна с улыбкой.

– Меж нами не может быть никаких долгов – всё даром, подружка, – двинула бровью та, изящно-томным, подчёркнуто медлительным и ленивым движением поднимаясь с лавки.

Гибкой лебёдушкой выплыла она на свободное место между столами, покачивая длинными серёжками и блестя на солнце шелковистой косой; от одного взмаха её пушистых ресниц холостые кошки впадали в восторженно-глуповатую умильность и пускали слюни, от одного влекущего движения бедром степенные матери семейств неодобрительно качали головами, а от одной вспышки дерзких искорок в глубине больших прохладных глаз даже женатые кошки вздрагивали.

– Она красавица, правда? – шёпотом спросила Дарёна, наклоняясь к Младе и кивая на свою лучшую ученицу. – Бьюсь об заклад, с этого застолья она уйдёт не одна.

– Хищная девица, – процедила Млада, не разделяя дружеских чувств Дарёны к Лагуше. – Не в моём вкусе.

– Боишься таких, м? – Дарёна шутливо подтолкнула супругу локтем, подмигнула.

А тем временем девушка смело подошла к столу Власны, повела плечами, поправляя на них цветастый платок, стрельнула очами и встала, победоносно подбоченившись одной рукой, точно уже завоевала сердце светловолосой дружинницы. Сильной рекой хлынул её голос, а потом раскинул крылья и помчался ввысь…

Расцветали вишни белой кипенью,

Хмелем сладким вся головушка полна…

Неба синь мои бы очи выпили,

Солнца мёд златой бы выпили до дна.

Ландыш чашечкой душистой клонится,

В рощице ведут беседы соловьи,

Не томи ты, вешняя бессонница,

Не кружите в небе, облака-ладьи.

Там, где сталь звенела песней смертною,

Там, где маки расцветали на снегу,

Расстелилась дымка предрассветная,

И любовью бредят травы на лугу.

Кровью лады травушки напоены,

Земляничных брызг раскинулась волна,

Песней колыбельной павшим воинам

Стонет первых гроз небесная струна.

Бабочкой взлечу я в омут облачный,

К каплям алым малой пташкой припаду,

Лады лик я звёздною иголочкой

Вышью серебристой гладью на пруду.

Как дождь тяжёлыми каплями прибивает уличную пыль, так и звуки этой песни заставили смолкнуть пчелиный гул застольных бесед. Холодным горным ручьём катился голос Лагуши, пронзая души слушателей и окутывая мурашками, и все замерли, внимая ему… Когда отзвучала последняя строчка, растаяв в небе стайкой подхваченных ветром лепестков, в наступившей звонко-летней тишине Лесияра проговорила:

– Хороша и песня, и сама певунья… Бывала она на полях сражений, заставляя своим голосом врага дрожать и обращаться в бегство. Не боялась она ни крови, ни оружия вражеского; с виду она – дева хрупкая, красивая и нежная, но сердце, которое бьётся в её груди – это сердце воина. Однако, признавая всё это и принимая во внимание все её заслуги, я всё-таки недоумеваю, зачем ей понадобилось выходить и петь вместо Дарёны.

– Что? – нахмурилась Власна. – Как это так? То есть, это не она, не та певица?

– Нет, Сестрица, это не Дарёна, а её ученица, – молвила Лесияра. И добавила, устремив на девушку ещё не гневный, но испытующе-вопросительный взгляд: – Вот и хочу спросить я: что сие значит, дорогая моя?

Под тяжестью взора белогорской повелительницы Лагуша смешалась, весь её задор поблёк и сполз с неё, утекая в землю, и она быстренько во всём созналась.

– Прости, государыня! Сие не я придумала, это Дарёна попросила меня спеть вместо неё, – пролепетала она. И тут же нашлась: – Ведь не уточнялось же, какую именно певицу все хотели слышать! Имени никто не называл, а ведь нас, кроме Дарёны, целых двадцать! И все мы пели на бранных полях, заставляя уши врага кровоточить…

– Это правда, – признала княгиня. – Имени мы не называли, но подразумевали ту из певиц, которая живёт здесь, в Кузнечном. Ты ведь родом не отсюда, так?

– Так, – еле слышно пробормотала Лагуша, виновато поникнув головой.

Дарёна больше не могла смотреть, как ученица отдувается за неё; она уже жалела об этой затее, и под сердцем у неё горел раскалённый комочек стыда. Передав дочку Младе, она шепнула:

– Побудь-ка с Зарянкой, ладушка.

Выйдя к столам Сестёр, она объявила негромко, но твёрдо:

– Это я – Дарёна. Лагуша ни в чём не виновата, я и правда послала её вместо себя.

– И зачем же тебе вздумалось шутки шутить, дурачить нас? – Власна поднялась со своего места и приблизилась к ней, сверля её тяжёлым от хмеля взором.

За столами все опасливо примолкли, ожидая: что-то сейчас будет?

– Прости, госпожа, – поклонилась Дарёна. – Я не хотела никого обидеть… Не до песен мне сейчас, пойми. Песня рождается из души, и когда я пою, я отдаю частичку себя тому, кто слушает. А сегодня моя душа не здесь, не с вами… Я не смогу петь в полный голос, а столь высокие и досточтимые гостьи достойны самого лучшего. Прости и ты, государыня, что не откликнулась на твой призыв. – С этими словами Дарёна поклонилась и Лесияре, вопросительно-грозное выражение на лице которой сменилась искренней тревогой и огорчением.