Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

Впрочем, отказать Светланке он не мог, и паутинно-тонкий волосок всё же опустился ей в ладошку. Девочка вплела его в венок, и он пролёг там серебристой ниточкой между васильками и ромашками. На второй могилке сидела матушка Нежана и вышивала золотой иголкой на прозрачной паволоке изящную вязь строчек. Не простая была у неё иголочка: за один стежок целая буква ложилась на текучую, как туман, ткань.

– Матушка, и твой волосок дай, – попросила Светланка.

– Сначала прочти, что тут написано, – сказала та, расстилая перед девочкой паволоку с письменами.

Светланка отложила свой венок и, водя пальцем по буквам, принялась читать:

– «Жила-была девочка, и звалась она Цветанкой. Воспитывала её бабушка Чернава, мудрая травница и кудесница. Как-то раз проходила Цветанка мимо большого сада, в котором росли яблоки, и очень ей тех плодов отведать захотелось. Да вот беда: сад был окружён высоким забором. Думала-думала Цветанка, как через него перебраться, как вдруг услышала в саду песню. Забилось её сердце, и уж не яблок она теперь хотела, а мечтала увидеть ту, чей голос слышался за забором…» Матушка, – спросила Светланка, прерывая чтение. – А это про нашу Цветанку?

– Про нашу, про нашу, – улыбнулась та, сияя вишнёво-карим теплом грустных глаз. – Читай дальше.

Девочка отыскала то место, где она остановилась, и продолжила:

– «И так жарко это желание разгорелось в душе Цветанки, что она и сама не заметила, как перескочила тот забор. Однако яблоня далеко простирала свои сучковатые ветки, и Цветанка зацепилась. Повисла она на суку. Глядит, а под деревом стоит девочка и смотрит на неё».

На этом волшебные письмена заканчивались…

– А дальше-то что было? – Тёплый комочек любопытства бился внутри, и Светланка подняла пытливый взор на матушку. – Почему ты не вышила дальше? Кто эта девочка? Что она сказала, когда увидела Цветанку?

– Об этом узнаешь завтра, дитя моё. – Призрачно-нежное, как поцелуй ветра, прикосновение матушкиной руки скользнуло по голове Светланки. – Возьми волосок, пусть Цветанка и меня увидит во сне…

Могилу дедушки венчал вросший в землю посох, опутанный плетями белого вьюнка, а у матушки стоял простой деревянный голбец – резной столб с двускатной кровлей. Матушка была со Светланкой всегда – с самых ранних проблесков памяти: в младенчестве баюкала и пела песни над колыбелькой, а когда девочка подросла, стала учить её грамоте и ведению дома. Дедуля появился чуть позже; он обучал её лесным премудростям, указывал грибные и ягодные места. Они были для девочки такими же живыми и настоящими, как Цветанка, Невзора и Смолко с его сестрицей Лютой, просто жили не в доме: дедушкин дух обитал в посохе, а матушкин – в бирюзовом ожерелье, которое Светланка носила не снимая.

– Почему я не могу видеть их? – сокрушалась Цветанка. – Отчего они не показываются мне? Может, потому что я – Марушин пёс?

У Светланки не было ответов на эти вопросы, а сами родичи хранили печальное молчание: едва она заводила об этом разговор, как дедушка тут же прикидывался крепко спящим, а матушка с загадочной тоской во взоре углублялась в вышивку. Порой девочке хотелось крикнуть, что матушка Нежана стоит прямо за плечом у Цветанки, но глаза оборотней оставались слепыми. Они видели только лесных духов, блуждавших между стволами в виде огоньков.

Долго Светланка думала о том, как же преодолеть эту стену невидимости – хотя бы для Цветанки, очень скучавшей по Нежане и дедушке. Ответ пришёл сам: если у них не получалось встретиться наяву, то спасением могли стать сны. Глядя, как матушка вышивает на волшебной паволоке чудесные сказки, Светланка решила попробовать точно так же сплести для Цветанки сновидение, наполненное всем самым прекрасным, что только можно измыслить. За основу она брала обычные цветочные венки, вплетая в них отголоски прочитанных сказок и своих дневных впечатлений; духи-огоньки сами лезли к ней под пальцы, ныряли в плетение и становились проводниками в мир образов.

Глаза оборотней плохо переносили солнечный свет, и потому Цветанка, Невзора и Смолко с сестрой днём спали дома, а в тёмное время суток бродили по лесу, добывая пропитание. Светланке, дневной пташке, доводилось общаться с ними лишь вечерами, когда те просыпались, да перед рассветом, когда они возвращались с ночных дел. Девочка давно привыкла к такому распорядку, тем более что в полном одиночестве она никогда не оставалась: едва оборотни смыкали усталые глаза, как наставал черёд «невидимых» членов их семейства брать опеку над Светланкой. К своим восьми годам она умела читать, писать и считать, шить, вышивать и стряпать. Матушка обучала её домашним делам, а дедушка прививал ей знания о лесных ягодах, грибах и травах, голосах птиц.

В маленькие оконца домика проникало мало света, и внутри всегда царил прохладный сумрак. Повесив новый сон на гвоздик, Светланка собрала грязную одёжу и вынесла под навес, где ждала лохань с щёлоком и отваром мыльнянки. Матушкина песня, птичьим эхом разносившаяся по лесу, не давала ей скучать, и девочка с весёлым плеском толкла замоченные вещи деревянным пестом. Сбегав на ручей и выполоскав выстиранное, Светланка развесила всё на солнышке, после чего принялась чистить добытую Цветанкой рыбу. Тесто подоспело – только пеки. Скучать было некогда: их незатейливый быт держался в основном на ней, а оборотни охотились, заготавливали дрова и таскали воду в больших тяжёлых вёдрах, наполняя бочку у стены домика. Порой синеглазая воровка наведывалась в город, чтоб добыть там какой-нибудь подарочек для своей любимицы – ожерелье, ленточку, пряник, цветные нитки для рукоделия…

Цветанка с Невзорой досыта наелись на охоте, поэтому запах рыбного пирога не выманил их с полатей, а валявшиеся по лавкам Смолко с Лютой сразу насторожили носы. Они всегда были не прочь набить свои ненасытные животы, как бы плотно их ни накормили ночью.

– М-м, рррыбка, – проурчал Смолко, полусонно приподнимаясь на локте и почёсывая себе за острым мохнатым ухом.

Чёрная взъерошенная копна волос топорщилась у него на голове, напоминая куст можжевельника, а ноздри чутко улавливали вкусный запах. Следом зашевелилась Люта, протирая кулачками заспанные голубые глаза. Между братом и сестрой было столь же мало сходства, как между днём и ночью: Смолко уродился в Невзору, а Люта – в своего отца, навия Ойхерда. Хоть обычно тёмная масть побеждает светлую, девочка унаследовала его золотые волосы, небесные очи и пухлые розовые губы.

– Ну вот, проснулись обжоры, – усмехнулась Светланка, доставая пирог и накрывая его подушкой для «отдыха». – Нешто ночью не наелись? Куда вам ещё?

– Сестрица, ну дай кусочек, – принялся клянчить Смолко.

– Обожди, горячий он ещё, пущай остынет и отмякнет малость, – деловито отрезала Светланка.

Но юным проглотам не терпелось. Смолко скинул подушку, отвернул полотенце и отхватил ножом чуть ли не половину пирога; сестрица Люта с весёлым урчанием принялась отнимать у него кусок, и их громкая возня разбудила Цветанку. С полатей свесилась её всклокоченная голова в венке.

– А ну, тихо, шебуршалки! – сердито цыкнула она на ребят. – Такой дивный сон мне прервали! Я ведь могла его ещё смотреть и смотреть, а теперь из-за вас он кончился… Ох, доберусь я до вас да шило из ваших поп достану… Хворостиной по заду захотели?

Непоседы примолкли, перемигиваясь и дуя на куски источающей соблазнительный парок рыбы, а Цветанка тягуче спрыгнула с полатей: сперва повисла на руках, а потом упруго приземлилась на ноги. В мятых портках и простой льняной рубашке без вышивки, сонная и взъерошенная, она совсем не выглядела грозно, и Светланка ласково прильнула к ней.

– Не сердись, я тебе новый сон сплела, – мурлыкнула она. – Вон, на гвоздике висит.

Руки Цветанки подхватили её и закружили по горнице, и Светланка смешливо зажмурилась под градом поцелуев, осыпавших её лицо.

– М-м… Счастье ты моё светлое, – прошептала Цветанка, прижимаясь щекой к щёчке девочки. – Ну, коли новый сплела, тогда ладно.

Она нацепила венок и вернулась на своё место, а Светланка юркнула следом на полати – под бок к ней. Звёздочки меж ромашек мерцали, складываясь в родные сердцу образы, и на губах Цветанки проступала грустная улыбка. Сейчас она, наверно, видела матушку Нежану и дедушку, и Светланка, довольная тем, что хотя бы так способствует их встречам, сжалась уютным комочком и тоже задремала.

Когда сон соскользнул с неё, оставив во рту сухость, а в голове – звенящую тяжесть, за оконцами уже растянулись синие вечерние тени. Светланка слезла с полатей, вздохнула над остатками пирога и почесала за ушами сладко спящих ребят-оборотней. Они оставили ей скромный по размеру кусочек, но больше девочка всё равно бы не осилила. Съев всё до последней крошки и облизав пальцы, Светланка почувствовала, что насытилась.