Борис Подопригора - Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

• Название: Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)
• Автор: Борис Подопригора
• Жанр: О войне
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085763-0

Журналист

Расследуя странное самоубийство лучшего друга, Андрей Обнорский оказывается на Ближнем Востоке, где попадает в водоворот кровавых событий. Пытаясь разобраться в причинах трагедии, он слишком много узнает о деятельности наших спецслужб за рубежом. Теперь перед ним два пути – сотрудничество или смерть…

Рота

Его зовут – капитан Числов. Он воюет на территории Чеченской республики. У него, как и у его товарищей, мало стимулов рисковать жизнью. У него нет денег, нет квартиры, нет семьи…

Его предают и там, в бою, и здесь – в мирной, обычной жизни. Об этом ему скажет очень красивая и очень богатая женщина далеко от войны, в прекрасном и безопасном Петербурге.

Но у него есть честь.

Честь русского офицера?десантника. И если мы можем гордиться своей армией, то благодаря ему и его боевым товарищам.

Если кто меня слышит

В романе впервые представлена подробно выстроенная художественная версия малоизвестного, одновременно символического события последних лет советской эпохи – восстания наших и афганских военнопленных в апреле 1985 года в пакистанской крепости Бадабер.

Впервые авторская версия описываемых событий исходит от профессиональных востоковедов?практиков, предложивших, в том числе, краткую «художественную энциклопедию» десятилетней афганской войны. Творческий союз писателя Андрея Константинова и журналиста Бориса Подопригоры впервые обрел полноценное литературное значение после их совместного дебюта – военного романа «Рота». Только теперь правда участника чеченской войны дополнена правдой о войне афганской. Впервые военный роман побуждает осмыслить современные истоки нашего национального достоинства. «Если кто меня слышит» звучит как призыв его сохранить.

---

Два следующих дня Обнорский наводил справки о семье Рябовых. Больше всего информации он получил, как ни странно, от Сиротина – им опять выпало проводить вместе несколько занятий подряд в пехотной школе. Оказалось, что Сиротин жил в Гурджи в одном подъезде с подполковником Рябовым: квартира Рябовых была на втором этаже, а Сиротиных – на третьем.

– А с чего ты, Андрей, Рябовым заинтересовался? – удивился Михаил Владимирович, когда Обнорский во время перекура между лекциями начал осторожно расспрашивать Сиротина.

– Так, – постарался придать своему лицу безразличное выражение Андрей. – Он в Ленинграде на артиллерийские курсы попал преподавателем, а там – бюро переводов, потому что есть спецфакультет, где иностранцы учатся. Парень знакомый – переводчик с этих курсов – мне написал, интересовался, что за человек… Я обещал поспрашивать.

Сиротин ответом удовлетворился и охарактеризовал Вячеслава Михайловича Рябова коротко:

– Говна кусок. Жмот первостатейный – из-за каждого динара удавиться был готов. И жена его Верка не лучше. В первый год она сюда дочку привезла, а в отпуск съездила – оставили ребенка в Союзе у тетки Веркиной, посчитали, что дите ест много… Они на всем экономили, все доллары накапливали, Слава – тот даже вечером по городку в бэушной форме ходил, как чмошник последний. Из-за таких вот… «офицеров» к нам ко всем отношение как к жлобам законченным… Рябов в Гурджи целый бизнес развернул: понавез из Союза фонариков, фотоаппаратов, кипятильников и все это ливийцам загонял. В Союзе-то все это барахло дешево стоит, а здесь, говорят, один кипятильник можно динаров за пять продать. А пять динаров – это, считай, пятнадцать долларов… Но я со Славой близко не общался. Да они с Веркой ни с кем не общались и в гости ни к кому не ходили, боялись, что придется кого-нибудь потом в ответ приглашать…

Другие источники, в которых Обнорский попытался почерпнуть информацию о чете Рябовых, лишь подтвердили слова Сиротина: Вячеслав Михайлович и его супруга были людьми крайне прижимистыми и малообщительными. О конфликте Ильи с этой парочкой никто ничего не знал, видимо, Бережной оказался единственным свидетелем странной сцены у волейбольной площадки в Гурджи.

Во второй половине ноября в Триполи снова прилетел экипаж, в состав которого входила Лена. На этот раз их пересменка длилась всего два дня, а потом они должны были лететь куда-то в глубь Африки – то ли в Анголу, то ли в Мозамбик – и оттуда уже возвращаться в Москву, но не через Триполи, а через Мальту.

У Лены и Андрея было всего два вечера, и они их провели не вылезая из постели в гостевом домике. Что их описывать, эти вечера? Если бы кровать, предназначенная для высокого аэрофлотского начальства из Москвы, могла бы говорить, она бы, наверное, просто кричала, потому что соскучившиеся друг по другу Обнорский и Ратникова вытворяли на ней такое – куда там всякой итальянской порнухе, не те эмоции…

Перед тем как попрощаться с Леной на очередные несколько недель, Андрей достал из нагрудного кармана незапечатанный конверт с письмом и, запинаясь от чувства неловкости из-за того, что он все-таки втягивает женщину в свои не самые безобидные дела, сказал:

– Лена, помнишь, ты мне сказала, что можешь помочь, если мне понадобится? Насчет друга моего, Ильи Новоселова?

– Да, – ответила Лена, пытаясь привести в порядок перед уходом многострадальную кровать, – конечно, помню. А что, тебе удалось что-то выяснить?

– Не знаю, – пожал плечами Обнорский. – Есть один странный факт… Был у Ильи какой-то непонятный разговор с одним хабиром и его женушкой. Проблема в том, что эта парочка буквально через неделю после смерти Илюхи вернулась в Союз – срок командировки закончился… Этот хабир сейчас в Ленинграде служит… У меня в Питере есть друг, он опер спецслужбы уголовного розыска, мы учились с ним вместе. Я ему написал письмо, объяснил что мог – надеюсь, что Женька что-нибудь придумает. Потому что мне этих Рябовых отсюда иначе не достать…

Андрей протянул Лене конверт и добавил:

– Ты прости, что я тебя об этом прошу, просто другой возможности нет. Письмо надо передать из рук в руки… Если обычным путем посылать – дойдет месяца через полтора, если вообще дойдет… Ты же знаешь, наши письма проверяют, не все подряд, правда, выборочно, но все равно… Если это письмо попадет в чужие руки – сама понимаешь… Ко мне будет много вопросов от разных навязчивых мужчин…

– Не волнуйся, – улыбнулась стюардесса понятливо, одергивая на себе юбку. – Все будет исполнено на высшем уровне, шеф. Всегда мечтала быть связной. А этот твой Женя-опер, он как, симпатичный?

– Лена! – с чувством сказал Обнорский.

– Что? – сделала невинные глаза Ратникова.

– Он… симпатичный. Но если я узнаю, что ты перед ним крутила хвостом…

– Ох как страшно! То что будет? – тихонько засмеялась Лена, маняще смотря на него своими глазищами.

– Что будет?.. – Андрей на секунду задумался, а потом сказал зловещим шепотом: – Я тебя тогда цинично изнасилую в особо извращенной форме!

– Правда?! – обрадовалась стюардесса. – Не обманешь?! А может, не будем ждать, пока я начну где-то крутить отсутствующим у меня хвостом?

Она, улыбаясь, провела кончиком языка по верхней губе и сумасшедше медленным движением расстегнула лишь недавно застегнутую юбку. Обнорский заурчал, подскочил к ней… Бедная кровать лишь всхлипнула в изнеможении, когда они упали на роскошное атласное покрывало…

Старший оперуполномоченный специальной службы уголовного розыска ГУВД Ленинграда Евгений Кондрашов служил в милиции уже пятый год. Для многих было неожиданным его решение пойти в угрозыск после окончания престижного восточного факультета ЛГУ. Жене пришлось выдержать жесткий прессинг со стороны родителей, которые полжизни провели за границей и хотели, чтобы сын пошел по их стопам. Собственно говоря, они в свое время и запихнули Евгения на востфак, с которого он несколько раз порывался перевестись на юридический, но его вовремя останавливали. Однако после получения диплома Кондрашов, пользуясь тем, что родители умотали в очередную заграничную командировку, пошел в 16-е отделение милиции и написал заявление… Когда папа и мама вернулись – их сын уже учился на офицерских курсах в Пушкинской школе милиции и уходить оттуда отказался наотрез. Да и не так-то просто было в 1985 году уволиться из милиции уже аттестованному офицеру… На все расспросы о мотивах его выбора Женя отвечал просто:

– Мне в ментовке интересно. И все.

Обнорский был одним из немногих однокурсников, понявших решение Кондрашова. Андрей даже морально поддерживал его, в глубине души завидуя Жене, – парень выбрал то, что ему по сердцу, плюнул на престижность, на гарантированную карьеру. Поступок Евгения чем-то напоминал бегство жениха из-под венца с богатой, красивой, но нелюбимой, к ненаглядной бедной Золушке…

Кстати говоря, Андрей поддержал Кондрашова не только морально – после разрыва с Виолеттой перед отъездом в Ливию на второй год Обнорский оставил Жене ключи от своей однокомнатной квартиры, куда тот сразу же перебрался на вольное житье от родителей, так и не смирившихся с милицейской карьерой сына, к тому времени ставшего уже старшим лейтенантом. Платы Андрей с Кондрашова, естественно, никакой не брал – просил только вовремя платить за свет, газ и телефон и не устраивать особо буйных оргий с агентами женского пола…

Учитывая все эти обстоятельства, Андрей, конечно, был вправе рассчитывать на Женькину помощь.

Прочитав письмо, привезенное симпатичной девушкой, назвавшейся Леной, Кондрашов сначала несколько растерялся. Просьба Андрея была, мягко говоря, достаточно необычной и весьма деликатной – речь все-таки шла о старшем офицере Советской Армии, подполковнике, а не о каком-нибудь бомже, полуспившемся работяге или никому не нужном инженере. Милиция вообще не должна была влезать в армейские дела, но ведь Обнорский написал, что для него это крайне важно.

От письма Андрея веяло явной тревогой. Ясно было, что Обнорский ввязался во что-то серьезное, только во что? Андрей толком ничего не объяснил, написал только, что в приватном порядке выясняет обстоятельства непонятного самоубийства своего йеменского друга Ильи Новоселова. И Женя вспомнил: когда-то Обнорский рассказывал, что этот Илья спас ему в Адене жизнь…

Все попытки расспросить доставившую письмо девушку также ни к чему не привели: Лена лишь мило улыбалась и твердо повторяла, что ничего сама не знает, что Андрей, мол, все, что хотел, написал в письме. По тому, как она говорила об Обнорском, Кондрашов (опытный уже опер, все-таки четыре года в розыске – это не четыре недели) понял, что эта уполномоченная красавица к Андрюхе явно неравнодушна… Черт, ну почему Обнорскому всегда так везет на красивых баб? Что они в нем находят? Женя вздохнул и сказал Лене, с интересом рассматривавшей небогатый интерьер квартиры Обнорского (а именно туда она пришла с письмом):