Рейчел Кляйн - Дневник мотылька

• Название: Дневник мотылька
• Автор: Рейчел Кляйн
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02566-0

Впервые на русском — признанный шедевр современной неоготики, история о том, насколько тонка грань между ужасами реальными и воображаемыми.

Казалось бы, что нового можно сказать в жанре готики после Анны Радклиф и Джейн Остин, после Дафны Дюморье? А потом появляется Диана Сеттерфилд с ее «Тринадцатой сказкой» и задаст новый эталон качества.

Казалось бы, что нового можно написать о вампирах после Брэма Стокера и Энн Райс? А потом приходит Стефани Майер с ее «Сумерками», и мир сходит с ума.

Но почву для Дианы Сеттерфилд и Стефани Майер подготовила Рейчел Кляйн с ее «Дневником мотылька».

В элитной школе-интернате шестнадцатилетняя девушка поверяет дневнику свои самые сокровенные мысли. В фокусе ее нарастающего наваждения — Люси Блейк, соседка и лучшая подруга, и их новая одноклассница Эрнесса. Эрнесса — бледнокожая и с гипнотическим взглядом. Эрнесса, как магнитом притягивающая самые дикие слухи, подозрения, катастрофы и страхи.

В 2011 году Мэри Хэррон, постановщица таких культовых хитов, как «Я стреляла в Энди Уорхола» и «Американский психопат», экранизировала «Дневник мотылька». Главную роль исполнила британская супермодель Лили Коул, дебютировавшая на большом экране в «Воображариуме доктора Парнаса» Терри Гиллиама.

---

Я вскочила с постели. Я вбежала в комнату Люси. Дверь была открыта. Кровать стояла пустая и теплая. Все повторялось, как во сне.

Когда нас нашли, я сидела на земле, положив голову Люси себе на колени. Едва брезжил рассвет, и трава под нами была влажной и холодной. Ноги у меня совсем окоченели.

После ужина

Сегодня было прощание с Люси. Завтра ее тело увезут домой, чтобы похоронить. Ее отец не приехал.

Белый гроб одиноко стоял посреди пустой комнаты. Люди в траурных одеждах выстроились вдоль стен. В головах и в ногах у гроба Люси возвышались урны, полные белых цветов. Она не просто казалась мертвой, она на самом деле была мертва. При взгляде на ее пожелтевшее лицо никто бы не усомнился в том, что Люси умерла, а не просто спит. Веки сомкнуты, золотистые волосы прекрасно уложены, умело нанесен макияж, губы розовы, тело пахнет духами, руки скрещены под ворохом белых роз. В белом выпускном платье и таких же белых туфельках она покоилась на белом атласном покрывале. Все было белым, белоснежным. Голову дурманили крепкие ароматы духов. Жидкость для бальзамирования пахла какими-то перезрелыми фруктами. Я склонилась над Люси и стояла так долго-долго, но никто не посмел помешать мне. Именно я нашла ее. Я приняла ее последний вздох. Она вся принадлежала мне. Из кармана я достала крошечный серебряный нож и несколько черно-белых фотографий, где мы с ней были сняты вместе. Я вложила ножик в ее окоченевшие руки. Фотографии я спрятала в складках ее платья. Это была та самая лента из четырех моментальных снимков, и на последнем из них мы крепко обнялись и безудержно хохочем, выталкивая друг дружку из узенького кадра.

Это не удержит ее — она станет тем, чем должна стать, но, может быть, нож защитит ее, а фотографии напомнят ей обо мне в том одиноком месте, где нет ничего, кроме голода и жажды.

Выпрямившись, я оглядела комнату. Все присутствующие отвернулись. В углу стояла мама Люси в черном костюме, черных лодочках, с черной сумочкой в руке и беседовала с миссис Холтон. Она была совершенно бесстрастна. О чем она на самом деле думала, когда разговаривала, мило улыбаясь? О том, как привезет Люси домой, к своему хрипло сопящему мужу и вечно тявкающему пуделю? Я подошла, чтобы попрощаться с ней. Я хотела сказать маме Люси, что это была моя вина. Я хотела сказать ей, что Люси перестала доверять мне, что наша дружба угасла, что она стала мне чужой. Что я могла поделать для ее спасения, если ей так не терпелось уйти? Ни слова я не сумела выдавить из себя.

Наши девочки жались друг к другу в уголке и плакали, боясь приблизиться к гробу. Мне хотелось сказать им, что им нечего бояться. Люси была прекрасна. В последний момент появилась даже София — кто-то уговорил ее прийти. И только Эрнесса осталась в школе. Уж я-то знаю, как она не переносит этот приторный запах похорон.

Увидев меня в дверях, София подбежала ко мне и схватила за руку:

— Уходишь уже?

Мы возвращались вместе. От похоронной конторы до школы всего десять минут пешком. Мы часто проходили мимо, когда гуляли по городу, отведав жареной картошки и колы в аптеке неподалеку. Мы шутили о том, что Боб в это время обряжает покойников в дальней комнате. Люси была суеверна. Она обожала рассматривать букеты в соседнем цветочном магазине, но потом обязательно переходила на другую сторону улицы. Она бы ни за что не прошла возле похоронной конторы. Люси передергивало от одной только мысли об этом.

Большую часть пути мы шли молча. Я думала, что София слишком потрясена, чтобы разговаривать, но, оказывается, она просто собиралась с духом, чтобы завести разговор.

— Я считаю, ты должна знать, что все остальные говорят о тебе.

— Что я должна знать?

— Это ты вытащила ее на улицу среди ночи.

— Я сама вышла, чтобы найти ее. Я хотела ее спасти. Это вы все настаивали, что ничего не происходит, что мне не нужно вмешиваться.

— Все обвиняют тебя.

— Мне плевать, что думают все. А ты? София, что думаешь ты?

— Честно? Я думаю, что ты уже давно зациклилась на Люси и на Эрнессе. Ты не могла смириться с их дружбой. Боюсь, что смерть Люси кажется тебе совсем не такой, какой она была на самом деле.

— Я всегда знала, что именно Эрнесса делает с Люси. И мне не нужна была эта смерть для подтверждения моей правоты. А вас она ни в чем не убедила. Вы не желаете ничего знать.

София вымученно улыбнулась:

— Я хотела тебе помочь.

Я улыбнулась ей в ответ.

5 мая Рассвет

Я хочу вернуть Люси ее смерть. Нужно не дать Эрнессе превратить ее в чудовище. Несчастное. Отчаявшееся. Безнадежное. Люси парила в вечности с отсутствующим выражением лица. Она не понимала, что с ней произошло. Она будет вечной жертвой.

Проснувшись поутру, я завтракала, ходила на уроки, занималась на фортепиано, посещала спортзал, делала домашние задания, ужинала, принимала ванну, ложилась спать. Как я могу что-то изменить? Если Эрнесса контролирует будущее, не могу ли я контролировать прошлое?

Тихий час

Утром перед ланчем я занималась на пианино. Ничего не получалось. Я спотыкалась даже в тех пассажах, которые раньше исполняла без запинки. Вытянув руки перед собой, я заметила, как дрожат мои пальцы. Помимо моей воли они трепетали, как листочки на ветру. Но ветра не было.

Дверь в подвал была приоткрыта. Я толкнула ее кончиками пальцев и сошла по ступеням. Ничем не пахло. Только пылью. Горел свет: прямо под лампочкой без абажура, свисающей с потолка, на сером бетоне обозначился светлый круг, но по углам притаился мрак. Тусклый дневной свет с трудом просачивался сквозь крошечные грязные окна-бойницы под самым потолком. Я прошла мимо сваленной в кучу старой мебели. Наши чемоданы штабелями стояли вдоль стены. Они хранятся здесь в течение учебного года. Ряды черных ящиков. Ее имя было выгравировано золотыми буквами на крышке — сразу под замком: «Э. А. Блох». Кофр был весь облеплен ярлыками круизных компаний: «Кунард Лайн», «Холланд Америка Лайн», «Компани Женераль Трансатлантик». Красные и синие бирки обветшали и изорвались. Бумажная основа намертво въелась в темную поверхность. И только на самой новой и яркой наклейке, с названием школы, можно было прочесть имя и место следования. И еще одна полустертая надпись сохранилась сбоку. Мне удалось разобрать почти все буквы: «Блох. Отель Брэнгвин». На полу возле ее чемодана я заметила комья налипшей грязи.

Когда она возвратилась, все здесь было ей знакомо: широкие террасы, обрамляющие отель, красные черепичные крыши, гостиные внизу, обеденный зал, парадная лестница, банкетный зал.

А раньше она тоже обитала в этой комнате с окнами, выходящими во внутренний дворик? Она отправлялась на пикник в сторожке рядом с рощей и сидела на покрывале на склоне холма. Вечерами она пила чай на террасах и каталась верхом на пони по Дальней лужайке. Склонялись ли уже тогда над подъездной дорожкой плакучие вишни? Наверное, они были еще маленькими, и веточки их висели, как бессильные руки. Ее мать оправилась и смирилась, а она — нет. Ее мать снова вышла замуж. Лицо ее было спокойно, но мысли в голове бешено крутились и толкались. Она наполнила длинную ванну. Под водой это не так больно. Темно-алые круги расходились по воде, окружая ее со всех сторон. Она уже не увидела, как вся вода в ванной покраснела.

Звонок на ужин. Вечно меня что-нибудь прерывает.

После ужина

Увесистый медный запор клацнул и откинулся. Всего-то и было нужно: нащупать защелки по обе стороны замка и надавить на крышку. На меня дохнуло лесом на исходе дождливого дня: влажный, грибной, гнилостный запах. Повсюду налипли черные комья земли. Камешки, палки, остатки листьев, куски трухлявой коры, мшистые кочки, лишайники, скорлупки, соломинки, травинки, цветы, крылатые семена клена, березовые сережки, каштаны, мотыльки с оборванными крылышками, высохшие пауки, серые осиные гнезда, пучки тусклых перьев, клочья шерсти, желтоватые кости, челюсти змеи, раковины улиток, катышки…

Все эти дары земли были зачерпнуты горстями и засыпаны в чемодан. Посредине виднелась вмятина в форме ее тела. Это тело было одновременно и невесомым, и неподъемным. Изголовьем ей служила толстая тетрадь. Я вытащила ее и поднесла поближе к окну, чтобы прочесть. Сотни страниц в синюю линейку. Каждая строчка с обеих сторон листа исписана. Ежедневные записи: время, место, краткое описание погоды — два-три слова, не более, не занимавшее и целой строчки. День за днем. Снег. Дождь. Солнце. Холод. Восточный ветер. Мокрый снег. Жара. Прохлада. Скучно и бессмысленно. Перед моими глазами проплывали семь десятков лет без единой паузы. Никаких тайн ее существования они не содержали.

Эрнесса летела сквозь время, летела стремительно, в поисках таких же, как она. И теперь она вернулась туда, откуда начался ее путь.