Владимир Толмасов - Сполохи (Часть 1)

• Название: Сполохи (Часть 1)
• Автор: Владимир Толмасов
• Жанр: История

---

Но не успели ревнители московские воздать хвалу новому патриарху, как оборотился их ставленничек вторым государем святейшим всея Руси, стал царским другом собинным2 - и ну творить всё по-своему.

Неронов зябко повел плечами, вспомнив деяния патриарха.

Возвысился Никон, и содрогнулось православие, когда стал он подстраивать его под веру греческую, испоганенную насилием турского Махмута, лукавым Флоренским собором да римскими науками. Очухались ревнители, подняли голос в защиту древнего благочестия, попытались увещевать зарвавшегося владыку. Однако патриарх и слушать не пожелал бывших соратников, и кончились дни благоденствия для Неронова. С той поры видел он белый свет сквозь решетки темниц московского Симонова, вологодского Спасо-Каменного и наконец Кандалакшского монастырей. Сослали в холодные сибирские края и пылкого протопопа Аввакума. Лишь Стефан Вонифатьев царицыной милостью оставался в первопрестольной. Однако Иван Неронов не думал сдаваться. Годы работы книжным справщиком на печатном дворе у князя Львова не прошли даром. Речист был протопоп, речист настолько, что, сидя в вологодском монастыре, едва не взбунтовал своими проповедями чернецов. Ну и добился, конечно, - упрятали новоявленного Златоуста подальше, в Кандалакшскую тюрьму под крепкий караул...

Слава господу! - освободился... А вот что теперь делать?

И в самом деле, убежав из тюрьмы, Неронов поначалу растерялся: куда деваться? Кругом сыщики патриарха, десница у Никона оказалась длинной и твердой. Уж ежели сейчас попадешься, синяки считать и плакать по волосам не придется. А виниться перед Никоном не хотелось до скрежета зубовного. Чай, оба они мужицкого роду-племени, вровень на земле стоят. Пущай-ка сам патриарх смирит гордыню, небось не отвалится башка-то. Потому и решил Неронов вернуться в Москву, и не как-нибудь, а помилованным самим царем. Царя о том царица упросит, а царицу на такой путь благой наставит старый друг Стефан Вонифатьев.

Не видя другого выхода, отец Иоанн принялся строчить письма, прикинув, что лучше и безопаснее всего отправить их с нарочным из Соловецкого монастыря, куда придется заехать для этой цели на денек-другой. В том, что приветят его на Соловках, Неронов не сомневался: тамошний архимандрит Илья любит патриарха, как собака палку...

Бориске редко доводилось видеть, как слова на бумагу кладут, и он стал глядеть через плечо отца Иоанна. Тот нахмурился, заслонил письмо спиной.

- Не серчай, отец Иоанн, - сказал помор, - я ведь неграмотной. - Чудно мне видеть писанину. Верно, тяжкая это наука, не всякому дано. Кабы обучиться...

Неронов пристально глянул на парня.

- Нет, Бориска, читать да писать - наука нехитрая. Однако терпение да охоту надобно иметь.

Он отвернулся и снова стал перышком скрипеть. Закончив и скатав бумагу в свиточек, спрятал письмо в туесок, потом подозвал Бориску:

- Поедем со мной. Грамоте обучу, станешь мне помощником.

Бориске только того и надо: уйти-то все равно задумал. Он скосил глаза на деда Тимошку, но тот мирно похрапывал на корме под тулупом.

- Долга ли дорога?

Отец Иоанн задумчиво покачал головой.

- Лгать не стану. Длинен путь, а где конец и каков, сам не ведаю. Поначалу дорога на Соловки ляжет.

Не раздумывая, Бориска ударил кулаком по колену.

- Согласен, отец Иоанн! Ты меня грамоте учи, я тебя оборонять буду от лихих людей.

Еще одну ночь проплыли. Под утро шняка вошла в Кемскую Салму. Парус опустили, Бориска сел на весла и стал грести, держа лодку ближе к берегу. Вскоре старик высмотрел узкую лахту1 и направил в нее шняку.

Когда суденышко ткнулось носом в камни, Власий передал деду Тимошке кису малую, в которой звякнуло. Старик бережно принял мешочек, на Бориску даже не глянул.

Парень усмехнулся, прошел на нос, пособил отцу Иоанну взойти на угор. Вернулся, подобрал свой тулупчик и узелок, который загодя приготовил.

Дед Тимошка, отвернувшись, горбился на скамье, должно быть, деньги считал. Из-под ветхой шапчонки на тощем затылке виднелись реденькие волосы. Бориске снова стало жаль деда: пропадет ведь старый один-то. Однако слово дано отцу Иоанну. Он стащил с головы треух.

- Прощай, дедко, - сказал старику, - не поминай лихом. Даст бог, свидимся.

Дед Тимошка встрепенулся.

- Борюшко, - пробормотал он, - уходишь, значит.

- Ухожу. Сам не ведаю куда, однако иду. Видно, доля моя такая.

На глазах у старика показались слезы. Он шмыгнул носом, протянул кису.

- Сынок, да как же... - шагнул к Бориске, запутавшись в парусе, чуть не упал. - Деньги-то, вот они... Забери ты хучь все, лишь останься... Сынок, Борюшко!

Бориска опустил голову. Ой, уходить надо немедля, а не то вовсе разжалобит дед.

- Нет, дедко. Денег мне не надо. Не серчай. Дождись шелоника2, уплывешь в обрат с попутным. Прощай!

Он вскинул тулупчик на плечо, подхватил под мышку узелок, шагнул из лодки и пустился догонять чернецов.

3

Именит и достославен Соловецкий монастырь.

Без малого по всему Поморью раскинулись его угодья земельные, богатые дичью да зверем леса дремучие, полные всякой рыбы лешие озера3.

Во многих местах вотчины с полторы тысячи крестьянских душ варили соль, не давая оскудеть монастырской казне. На многие мельницы отвозилось с полей зерно. Вертели мельницы крыльями, шумели водяными колесами, и сыпался в сундуки келарских палат мельничный сбор - деньги немалые.

В крашеные избяные оконницы вставляли мастера-плотники кусочки слюды, что добывалась на Пулонском озере.

Переливаясь светом радужным, красовался у женок в венцах и кокошниках корельский жемчуг.

Кончались берега, начиналось море Белое. Выгружали поморы с судов и укладывали на возы пузатые бочонки со знаменитой соловецкой селедкой, двухпудовую крутобокую серебристую семгу; о другой-то рыбе и говорить нечего - торовато Белое морюшко. И еще лодьи брели, до отказа груженные битым зверем морским, шкурками песцовыми, на островах Студеного моря добытыми.

На судах монастырских прибывали в соловецкую обитель богомольцы, и звенели денежки, в сборные кружки ссыпаясь, ибо тянулся народ православный к мощам святым Зосимы и Савватия, всяк желал им поклониться, помолиться в древних храмах, глянуть на грозные и могучие крепостные стены.

От тех стен катилась по Руси слава о соловецкой обители.

О том звонили колокола соловецкие.

Молчали они лишь о кабальных записях, коими полнились ларцы у соборных старцев и приказчиков, о слезах крестьянских, смешанных с солью на варницах, на угодьях и промыслах.

Молчали о том колокола...

Архимандрит Соловецкого монастыря Илья проснулся засветло и долго лежал не шевелясь. Келейники, служки и послушники, состоявшие при владыке, вздыхали за дверью, но входить не смели без зова.

У отца Ильи шумело в голове от вчерашнего возлияния, с трудом собирался он с мыслями: "Стар стал, утроба хмельное худо емлет1. Не те лета, не те... Не ведаешь, где лишнее-то... Опять вчера беседу с соборным старцем Герасимом пришлось вести. Одряхлели другие-то старцы, ум за разум стал у них заходить. Им все ладно - не перечат архимандриту. Среди соборных, пожалуй, Исайя предан без оглядки, да с ним совету не держать глуповат любимец. Для беседы по-тонку лучше Герасима не найти: грамотен, писания много знает, сам творит, благо, ум востер. Касаемо православного двуперстия тетради исписал, "Слово о кресте" сочинил. А еще Герасим, как велено, сошелся со стольником Львовым - князем Михайлой Ивановичем, коего по соборному определению сплавили из Москвы в Соловецкую обитель. Герасим-то речист и бражничать горазд, авось выведает у князя, кого ныне держаться надо..."

В келье было душно, окна закрыты. Настоятель, кряхтя, поднялся с постели, зевнул. За дверью зашуршали, зашелестели. "А ну вас, тьфу! - отец Илья сплюнул горькую слюну. - Ох, святые угодники, грешен я, грешен..." Перекрестился на образа в золоченых ризах, хватаясь за лавку, за стол, добрался до оконца, толкнул створку.

- Надобе чарку испить, - пробормотал он и потянулся к столу, где поблескивали кувшины и сткляницы с винами и водкой. Выбрал чарочку, что почище, по ободку ее шла надпись: "Много пить - дурну быть". Прочтя, фыркнул, однако взял другую, на той червлеными буквами: "Невинно вино, проклято пьянство". Махнул рукой, забулькал водкой из сткляницы. Тут же в дверь поскреблись:

- Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас...

Архимандрит узнал голос, наскоро выпил чарочку.

- Аминь!

В келью неслышно шагнул невеликого росту старец. Посреди темной бороды тянулась от нижней губы седая полоса. Один глаз был полуприкрыт, оттого казалось, что монах глядит плутовато.

Старец поклонился земно.

Отец Илья дрожащей рукой благословил вошедшего.

- Что там, Герасим?

Тот, не дожидаясь приглашения, уселся на лавку у дверей, молвил негромко:

- Пекусь о твоем здравии, владыко. Однако теперь зрю - всё слава богу. - Он кивнул на сткляницу с водкой, один глаз у него вовсе закрылся.