Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

• Название: Ничто. Остров и демоны
• Автор: Кармен Лафорет
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1969

Сюжет романа «Ничто»: приезд молодой девушки — Андреи, из деревни в Барселону, взаимоотношения ее с родственниками и новыми друзьями. Едва вступив в дом на улице Арибау, девушка почувствовала, что все в нем пропитано чем-то гнетущим. И хотя Андрея в конце концов привыкнет к этому дому и его обитателям, ее всегда будет поражать, как здесь «умели превращать в трагедию любой пустяк». Сделав рассказчицей юную, впечатлительную девушку, писательница получила возможность передать ощущение кошмара, возникающее из житейских мелочей.

В центре романа «Остров и демоны» — большая семья, члены которой связаны тяжкими, гноящимися, как старые запущенные раны, отношениями. И как переплелось в этих отношениях искреннее и лицемерное, страстное и расчетливое! Как тут отделить ревность, ущемленное самолюбие, обиду от потаенной алчности и хитрости? Где кончается благодарность и любовь, а начинается страх? Где проходит граница между истеричностью и хладнокровной спекуляцией?.. «Демоны» — хитросплетения человеческих страстей, которыми одержимы персонажи романа, не очень-то значительны и могучи. Это, скорее, вульгарные бесы, они повелевают не всесильными страстями, а жалкими страстишками. Но ведь в этом заключена и большая житейская правдивость…

Романы написаны в одном ключе — они как бы продолжают и дополняют друг друга, что и позволило объединить их под общей обложкой.

---

Но он не был Луисом Камино.

Даниэль, один в музыкальной комнате, прикорнул в уголке дивана. Когда в застекленной двери показался Хосе, он поспешно встряхнулся и забормотал:

— Ты искал нас? Матильда, бедняжка, уснула на скамейке в саду.

Он огляделся по сторонам, точно надеялся увидеть в комнате еще кого-то, смущенный тем, что племянник застал его одного и спящим. Когда-то этот человек часто унижал Хосе, крича на него своим пронзительным голосом. Но времена переменились, и теперь Даниэль после приезда на остров терялся в присутствии Хосе. Он был смешным, ощущал свою ничтожность. Хосе пересек комнату и сел против дяди, глядя на него с едва заметной улыбкой, умышленно оттягивая начало разговора.

При виде Даниэля у Хосе возникла одна мысль, и пока он разговаривал, ему стало казаться, что именно эта мысль билась в его мозгу с той минуты, как он услышал чудовищные слова Висенты. Может быть, именно об этом он и хотел поговорить с доном Хуаном, но неудачно повел разговор.

— Я собирался поговорить с тобой, Даниэль. Должен сказать, что вы не поедете двенадцатого.

— А? Как? Мальчик! Что скажут дамы? Почему?

Комната, где они сидели, дышала усталостью, равнодушием; она, точно утомленное человеческое лицо, казалось, не допускала и мысли о протесте. Даниэль не осмелился повысить голос.

В зеленом свете абажура Хосе был похож на покойника. Он ужасно скалит зубы, когда улыбается, думал Даниэль. Лучше, если он серьезен.

— Ты слышал, какую дичь несла наша Висента у тела Тересы? Люди будут болтать. Если после этого моя сестра останется со мной и ей вдруг случится заболеть и умереть, жизнь станет для меня невыносимой.

— Ведь раньше она была в интернате? Она еще совсем ребенок…

Хосе недовольно поморщился.

— Я уже думал… Не такой уж она ребенок. Сейчас она кончает школу. Люди все равно будут болтать. Для меня-то это безразлично, но я должен думать о своей жене… и о наших будущих детях.

— Ну, хорошо. Но наш отъезд… Я не вижу… Матильде не терпится обнять свою мать.

— Теперь я перехожу к вашему отъезду. Марта поедет с вами. Она просила меня об этом тысячу раз… Раньше я не считал возможным согласиться. Теперь думаю, что это самый лучший выход. Она обрадуется, когда завтра узнает обо всем.

Хосе выпрямился на стуле. Зеленая лампа освещала кусочек стены, увешанной старинными фотографиями. Там были изображения деда и бабки Марты, многочисленных незнакомых родственников, быть может, маленькой Тересы. Хосе продолжал:

— Все надо делать как следует. Я не хочу и того, чтобы она уезжала через пять дней после смерти матери. Пойдут сплетни, и недаром. Не говоря уже о том, что ей надо бы здесь сдать экзамены за последний класс. Вам безразлично — месяцем раньше, месяцем позже. Вы отлично уедете через месяц или полтора. Что скажешь?

По всей видимости, отказа Хосе не ожидал. Его тон был не вопросительный, а утвердительный. Даниэль поджал губы. Он посмотрел на племянника своими круглыми тускло-голубыми глазами. Весь его вид выражал крайнюю усталость.

— Ты изумителен, мой мальчик. Просто невероятно, как это в такую ночь, когда у тебя столько забот, ты еще можешь думать об этом деле и решать все до мельчайших подробностей. Признаюсь, на твоем месте я потерял бы голову.

По правде говоря, Даниэль потерял голову, и не становясь на место Хосе. Он продолжал сидеть на краю дивана, подозревая, что видит сон.

Хосе поднялся с усталым, но довольным видом, словно захлопнул папку с бумагами после окончания дневных трудов.

— Я пошел к жене.

Сказав это, Хосе на минуту задержался у двери. Он стоял, хмуря брови, колеблясь, и Даниэль, с нетерпением ожидавший, когда можно будет снова прилечь, посмотрел на него почти с паническим страхом: вдруг Хосе захочет еще что-нибудь посоветовать. Даниэль кашлянул. Он не мог знать, что Хосе чувствовал странную робость, думая о предстоящем ему длинном переходе из музыкальной комнаты мимо гроба до темной спальни, где самый воздух пронизан тоской и ожиданием и где сидит на страже эта болтливая туша, которую ему еще надо как-то выгнать оттуда.

Хосе оглядел пустую неприглядную комнату. Едко спросил:

— А что с нашим другом — художником? Где он спит?

Даниэль покачал головой.

— Не знаю. Наверное, в саду. А может, служанки нашли ему какой-нибудь уголок.

Хосе похлопал Даниэля по плечу.

— Попытайся отдохнуть. А относительно нашего разговора — это дело решенное. Завтра ты дашь мне билеты, чтобы я смог их вернуть.

Он подошел к двери, ведущей в коридор, и Даниэль увидел, как он открыл ее и исчез, словно проглоченный темнотой, которая вырвалась из глубины дома.

XIX

Марта спала на неразобранной постели. Несмотря на усталость, она не хотела раздеваться в эту ночь. Перед сном ее мысли вновь обратились к Пабло. Раздеться и лечь в постель значило для нее отказаться от попытки в последний раз увидеть его и попрощаться с ним навсегда.

В ее снах странно смешались звуки и образы. Марта видела себя в саду летним днем: она снимает сандалии, чтобы вытряхнуть из них камешки… Наверно, так оно и было однажды. Марта слышала, как грабли скребут по щебню. В ее сне пел Чано, погибший на войне. На высоких вершинах сидел Алькора, языческий бог, и звуки его флейты спускались по ущельям к плавной линии побережья, о которое плещутся морские волны. С закрытыми глазами Марта проснулась. Было нестерпимо жарко. Она почувствовала, как ее давит безмерная печаль. Аромат жасмина подменил в ее ощущениях музыку Алькора.

Всегда этот жасмин будет пахнуть, вершины будут бросать свои тени, море гнать свои волны. Из порта будут выходить корабли и далеко увозить любимых…

В эту ночь Марта поняла, осмелилась понять, что только любовью можно назвать чувство, переполнявшее ее, когда она с трепетом произносила имя Пабло. Она была очень глупа, очень труслива и очень наивна, если не знала этого раньше. Теперь Марта даже гордилась своим открытием. Сильнее нельзя было назвать ее страстное восхищение этим человеком. Не важно, что она не ждала от него ничего, кроме случайной встречи. Не важно, что Пабло женат. Не важно, что для него она всего-навсего глупенькая девочка. Бывает и такая любовь.

Любя Пабло, Марта поняла многое. По крайней мере, поняла, сколько боли таится в душе другого человека, а это уже немало. «Никто, кроме меня, — думала она с гордостью, — не смог угадать его боль, его талант и его мудрость».

Сдержанный, сильный, недосягаемый, Пабло стоял слишком высоко, чтобы принять руку, которую она робко, но от всей души протянула ему. Быть может, — и, растроганная этой мыслью, она даже поплакала перед сном, — он вспомнит о Марте, когда вдали станет думать об острове. Быть может, когда-нибудь ему будет недоставать ее. Теперь Марте казалось невероятным, чтобы такое большое чувство, как ее любовь, могло пройти, не оставив глубокого следа в душе Пабло.

Она надеялась повидать его этой ночью, хотя бы на минуту. Она не знала как, но ей нужно было поговорить с ним, рассказать, что она преодолела все трудности, была готова уехать — и отказалась. Как всегда, ей нужно было, чтобы он был в курсе всех ее дел, чтобы он похвалил ее. Раз он уезжает, то пусть хоть знает, почему она добровольно остается здесь. Ее самопожертвование уже не представлялось ей таким трагичным. Теперь она находила в нем нечто благородное, находила, что оно необходимо и даже прекрасно.

Она снова почувствовала, что любовь к Пабло переполняет ее сердце, как вода переполняет пруд. И этой силе предначертано было пропасть впустую.

Никогда, думала Марта, не сможет она полюбить так другого человека. Невозможно, чтобы такое чувство, пусть даже и безнадежное, давалось дважды в жизни.

Открыв глаза, Марта увидела, что небо стало розовато-синим. Луна зашла, ярко блестели последние звезды.

Что-то разбудило ее. В саду кто-то плакал. Она прислушалась. Нет, это был не плач. Кто-то разговаривал вполголоса. Звуки были слышны очень отчетливо… Говорила Онеста. Она понизила голос, но в окружающей тишине до Марты доносилось каждое слово.

— …не задевай за плющ!

Действительно, судя по шуршанию листьев кто-то всей тяжестью тела прижимался к плющу. Над окном заворошились птицы, свившие там гнезда. Что-то разбудило и испугало их. Тишина.

Сердце Марты сильно забилось. Теперь говорил Пабло:

— Ты должна мне кое-что за эту невыносимую ночь… Дай-ка, я…

Онес отвечала, жеманно растягивая слова:

— Пабло, с тех пор, как я тебя встретила, всегда… Это идет против моих принципов. В этом доме… Чуть ли не на глазах у моей семьи… Бесстыдник!

Шепот Пабло. Марта словно окаменела, она изо всех сил напрягала слух. После неясного ответа она услышала только одно слово:

— …глупости.

— Нет, нет…