Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

• Название: Ничто. Остров и демоны
• Автор: Кармен Лафорет
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1969

Сюжет романа «Ничто»: приезд молодой девушки — Андреи, из деревни в Барселону, взаимоотношения ее с родственниками и новыми друзьями. Едва вступив в дом на улице Арибау, девушка почувствовала, что все в нем пропитано чем-то гнетущим. И хотя Андрея в конце концов привыкнет к этому дому и его обитателям, ее всегда будет поражать, как здесь «умели превращать в трагедию любой пустяк». Сделав рассказчицей юную, впечатлительную девушку, писательница получила возможность передать ощущение кошмара, возникающее из житейских мелочей.

В центре романа «Остров и демоны» — большая семья, члены которой связаны тяжкими, гноящимися, как старые запущенные раны, отношениями. И как переплелось в этих отношениях искреннее и лицемерное, страстное и расчетливое! Как тут отделить ревность, ущемленное самолюбие, обиду от потаенной алчности и хитрости? Где кончается благодарность и любовь, а начинается страх? Где проходит граница между истеричностью и хладнокровной спекуляцией?.. «Демоны» — хитросплетения человеческих страстей, которыми одержимы персонажи романа, не очень-то значительны и могучи. Это, скорее, вульгарные бесы, они повелевают не всесильными страстями, а жалкими страстишками. Но ведь в этом заключена и большая житейская правдивость…

Романы написаны в одном ключе — они как бы продолжают и дополняют друг друга, что и позволило объединить их под общей обложкой.

---

Название романа расшифровывается в свете экзистенциалистского восприятия жизни. «Ничто», «пустота» — таков удел человека, тщетно пытающегося обнаружить цель и закономерность в своем коротком земном бытии. Сама писательница так раскрывает значение заглавия: «Ничто» — это, можно сказать, вопрос… живой, страстный. Андрея ищет правду в убеждениях и чистоту в жизни, высокий идеал, который придал бы смысл существованию. Андрея проходит через рассказ с открытыми глазами и открытой душой. И когда она уходит из рассказа, в руках у нее «ничто», она ничего не нашла. Но она — и это я хотела выразить — не отчаялась.

Конечный вывод звучит неожиданно. Но молодая писательница не была, да и не хотела быть профессиональным философом, последовательно развивающим философскую систему. Экзистенциалистская идея — притом не буква, но некий общий дух ее — помогала ей обобщить впечатления от окружавшей ее действительности. Если же мироощущение писательницы не соответствовало экзистенциалистским постулатам, она отбрасывала их и следовала своим, пусть наивным и романтическим, мыслям. В самом деле, почему Андрея не боится, что в семье Эны она обнаружит ад, подобный оставленному ею на улицу Арибау? Но ведь и писательница, и ее героиня так молоды! Разве может молодость принять экзистенциалистскую безнадежность? И в романе Лафорет побеждает юношеское доверие к будущему, вечное ожидание чего-то впереди, чего-то, что и будет настоящей, осмысленной, деятельной жизнью.

Но главное в романе — тег, что представление о жизни как о бесконечном круге взаимных мучений не заслонило от глаз писательницы реальную Барселону, в которую приехала Андрея. Она увидела голод, обыкновенный, привычный, от которого постоянно немного кружится голова; увидела, что карточная игра Глории — не порок, а просто средство получить несколько лишних дуро на обед; увидела, что Хуан бьет Глорию не столько из «любви-ненависти», сколько от униженности: ведь это мужчина, лишенный возможности даже прокормить семью. Так возникает подлинный «ад каждодневного существования»; дом на улице Арибау становится не столько символом раздираемого внутренними столкновениями человеческого сообщества, сколько образом реальной жизни испанского города 40-х годов.

Чувство реальности не позволило Кармен Лафорет удовлетвориться экзистенциалистской концепцией страсти, а заставило ее искать реалистических мотивировок поведения героев. В этом смысле самый завершенный образ романа — тетка Андреи Ангустиас, воплощение мертвенного духа испанского мещанства. Она очень похожа на Бернарду Альбу из драмы Федерико Гарсиа Лорки «Дом Бернарды Альбы». Ей так же ненавистно любое проявление самостоятельности, непосредственности чувства. Ангустиас убеждена, что есть только два честных пути для женщины: подходящее по социальному уровню замужество или монастырь. «Стремления к эмансипации», которые она обнаруживает в родной племяннице, кажутся ей верным залогом моральной гибели. С тоскливой злобой она пророчит Андрее: «Ты не сможешь владеть своим телом, своей душой. Нет. Нет. Ты не сможешь!» — ибо для нее только ценой отказа от полной, естественной жизни покупается вечное спасение. Духовное и социальное рабство накрепко переплетены в сознании Ангустиас. Трудно сказать, чего она сильнее боится: погубить душу или уронить свою репутацию. Так же как Бернарда Альба, Ангустиас калечит свою жизнь и жизнь любящего ее человека из ханжеского страха перед «моралью», и в ее уходе в монастырь больше святошества, чем простого человеческого отчаяния.

Одна скромная деталь в рисунке образа Ангустиас удивительна по реалистической точности. На улице Арибау почти всегда маячил, прося подаяния, нищий старик. Ангустиас считала необходимым раздавать милостыню, к тому же она не упускала случая преподать племяннице урок христианской этики. Но прежде чем отдать старику жалкие пять сентимо, она требовательно и подробно выспрашивала о всех злоключениях его жизни, проверяя, имеет ли он право на ее милосердие. Заканчивала допрос она грозным предупреждением: «Имейте в виду, я ведь разузнаю, правда ли все это. И если вы меня обманываете, вам это дорого обойдется». В двух репликах тут весь характер, весь человек с головы до пят.

Образ Романа (к концу книги, к сожалению, превращенного в этакого демонического мучителя женщин) в первых главах интересен реалистическим объяснением своей тайны — именно предательство этого бывшего республиканца, перебежавшего к фалангистам, шпионившего в республиканском лагере, по-видимому, сломило его и обесплодило его талант.

Огромный успех книги Лафорет был определен прежде всего тем, что литература возвратилась на пыльные улицы сегодняшнего испанского города, к людям, у которых часто не хватает денег даже на трамвай. И эта жизнь, открытая писательницей, была гораздо более страшной, нежели тремендистская концепция жизни как «вечного ничто». Роман Лафорет вместе с книгами ее старшего товарища по литературе Камило Хосе Селы показал, что через три-четыре года после победы «Крестового похода» (так велено было именовать гражданскую войну) рядовому испанцу, якобы спасенному от ужасов большевизма, жизнь кажется тяжелым, бессмысленным бременем. Голод, нужда, духовное опустошение стали постоянными спутниками человека во франкистской Испании. Это и было то подлинно «страшное», что дает смысл названию литературного течения. И о этом была та правда времени, постижение которой является историческим оправданием всякого литературного течения.

Успех первого романа заставил Кармен Лафорет навсегда связать свою жизнь с литературой. Однако многообещающее начало еще не гарантирует прямого и блистательного пути. И творческая судьба писательницы оказалась не легкой и не простой. Поначалу возникли трудности чисто житейского свойства. Лафорет вышла замуж, семейные обязанности, рождение четверых детей почти не оставляли времени для литературной работы. Свой второй роман «Остров и демоны» Кармен Лафорет выпускает лишь в 1952 году, через семь лет после выхода первой книги.

«Остров и демоны», как и «Ничто», вырастает из зернышка личного опыта. Разумеется, нет никаких оснований утверждать, что в сюжет романа прямо перенесены перипетии молодости писательницы. Личный опыт отразился в книге в гораздо более общей форме — в эмоциональном тонусе рассказа. Так же, как в «Ничто» запечатлен пережитый писательницей момент встречи юношеского сознания с настоящей, невыдуманной родиной, так в «Острове и демонах» запечатлен момент, предшествующий этой встрече. Воспоминания о детстве, воспоминания о Канарских островах, о горах, ущельях и пляжах, о поэтических легендах, сложенных обитателями островов, как будто растворены в воздухе повествования.

У каждого из нас есть такой свой мир — мир нашего детства. Мечты и надежды, которые покажутся смешными всякому, кроме нас самих… И, наверное, у каждого есть и какое-то особое место на земном шаре, которое мы представляем себе райски прекрасным, потому что мы бывали там в детстве и больше туда не возвращались. Вот этот особый и родной каждому мир детства (вернее, отрочества) очень хорошо воспроизведен в романе. Окрестности города Лас-Пальмас, суровые нравы исконных жителей этого края, старинные легенды — все это возникает в неразрывном переплетения с внутренней жизнью девочки Марты. Тут и мечты о писательстве, о далеких городах, об интересных людях, и полудетская любовь к художнику Пабло, и пробуждение чувственности, и неясное томление.

Как всегда у Кармен Лафорет, заглавие романа многозначительно и символично. «Остров» — это не только прекрасная Гран-Канария, но это также детство героини, особый духовный мир детства, отделенный, подобно острову, океаном непонимания от материка быта, от пошлой повседневности «взрослых». «Демоны» — это «хитросплетения человеческих страстей» (так поясняет писательница).

В двух первых романах определилась, может быть, самая заметная черта таланта Лафорет. Это ее умение изображать пошлую прозу буржуазной жизни. Писатели-реалисты, начиная с Бальзака и Теккерея и кончая Франсуа Мориаком и Кронином, провели грандиозную аналитическую работу: со скрупулезной тщательностью они исследовали и с жестокой непререкаемой наглядностью показали нам, что происходит с буржуазной семьей, то есть семьей, объединенной не столько узами родственной привязанности, сколько общей собственностью. Семья, предназначенная быть ячейкой любви, взаимопомощи и поддержки, превращается в ячейку ненависти и взаимного истребления. В двух своих первых романах Кармен Лафорет примыкает к этой линии критического реализма, продолжает ее.

В центре «Острова и демонов» большая семья, члены которой связаны тяжкими, гноящимися, как старые запущенные раны, отношениями. И как переплелось в этих отношениях искреннее и лицемерное, страстное и расчетливое! Как тут отделить ревность, ущемленное самолюбие, обиду от потаенной алчности и хитрости? Где кончается у Хосе благодарность и любовь к мачехе Тересе и начинается страх упустить ее наследство, давно уже прибранное им к рукам? А у его жены Пино — где проходит граница между истеричностью усталой и озлобившейся в затворничестве женщины и хладнокровной спекуляцией на больных нервах?