Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

• Название: Ничто. Остров и демоны
• Автор: Кармен Лафорет
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1969

Сюжет романа «Ничто»: приезд молодой девушки — Андреи, из деревни в Барселону, взаимоотношения ее с родственниками и новыми друзьями. Едва вступив в дом на улице Арибау, девушка почувствовала, что все в нем пропитано чем-то гнетущим. И хотя Андрея в конце концов привыкнет к этому дому и его обитателям, ее всегда будет поражать, как здесь «умели превращать в трагедию любой пустяк». Сделав рассказчицей юную, впечатлительную девушку, писательница получила возможность передать ощущение кошмара, возникающее из житейских мелочей.

В центре романа «Остров и демоны» — большая семья, члены которой связаны тяжкими, гноящимися, как старые запущенные раны, отношениями. И как переплелось в этих отношениях искреннее и лицемерное, страстное и расчетливое! Как тут отделить ревность, ущемленное самолюбие, обиду от потаенной алчности и хитрости? Где кончается благодарность и любовь, а начинается страх? Где проходит граница между истеричностью и хладнокровной спекуляцией?.. «Демоны» — хитросплетения человеческих страстей, которыми одержимы персонажи романа, не очень-то значительны и могучи. Это, скорее, вульгарные бесы, они повелевают не всесильными страстями, а жалкими страстишками. Но ведь в этом заключена и большая житейская правдивость…

Романы написаны в одном ключе — они как бы продолжают и дополняют друг друга, что и позволило объединить их под общей обложкой.

---

В первой части романа юная Паулина кажется очень похожей на Марту и Андрею. Умная и независимая, она дорожит свободой, повинуется не общественным условностям и предрассудкам, а голосу чувства. Однако семейная жизнь ее сложилась неудачно: муж оказался истым буржуа, ограниченным и плоским. К тому же Паулина полюбила другого человека. В этой запутанной моральной ситуации и нисходит на нее божественное откровение. Вторая и третья части романа заняты изображением «новой жизни» Паулины: душеспасительных бесед со священниками, духовных упражнений в монастырских кельях, куда экзальтированные дамы из общества удаляются на неделю-другую, утомившись от светской жизни. Став истинно верующей, Паулина понимает святость и нерушимость любого брака. И она возвращается к постылому мужу, к жизни, наполненной заботами о поместье, арендной плате и процветании фабрики. Это, по мнению Лафорет, и есть высоко нравственное решение. Неужели именно так поступила бы энергичная, самостоятельная, мыслящая женщина, какой кажется Паулина в начале книги? Как будто предательство совершается по отношению к Марте и Андрее, к героиням-мятежницам прежних книг Лафорет. Они-то никогда не приняли бы такого решения…

Новое религиозное сознание Кармен Лафорет вступило в явное противоречие с ее талантом. Вернее сказать, талант не находил себе применения, поскольку творчество превращалось в доказательство заранее данного тезиса. «Новая женщина» осталась единственным программным произведением этого этапа. После долгого молчания в 1963 году Лафорет опубликовала роман «Дерзость», первую книгу трилогии, названной ею «Три шага вне времени».

По начальной книге трудно судить о замысле автора — здесь герой (на этот раз мальчик-подросток) делает только первый шаг в замкнутом детском мирке. Во всяком случае, воинственная религиозность совершенно не чувствуется в этом романе. И это понятно, ведь время, когда он писался, уже совсем не то, что предшествовало «Новой женщине». Влияние сторонников интеграции общества и религии сильно поубавилось в Испании 60-х годов, да и католицизм уже не монолитен, как прежде: в нем выделилось активное левое движение.

Отказавшись от губительного для искусства намерения поучать читателя, наставлять его на путь истинный, Лафорет предпочитает теперь развлекать. Занимательность — самое яркое свойство ее нового романа («Я хочу, чтобы мои книги занимали публику…» — подтверждает писательница в предисловии к «Дерзости»). Это ей удается: роман увлекателен, читается легко. Ничего плохого в этом нет, но невольно вспоминаешь, что первые ее книги писались совсем не для этого.

Кое в чем проглядывает прежний облик таланта Лафорет: в образе мачехи Мартина, вульгарной и крикливой бабы, в атмосфере тошнотворных семейных дрязг, окружающей мальчика, чужого и непонятного домашним. Но гораздо чаще вместо неповторимых черт художественного дара Лафорет мы узнаем многократно повторяющиеся в литературе схемы. Сам Мартин очень похож на всех подростков мировой литературы. Обожание друзей, ревность и разочарование, тяга к романтическому, смутно пробуждающееся призвание художника — все это читано и перечитано не раз. Нестерпимо литературны, выдуманы и его друзья Карлос и Анита, окруженные ореолом таинственности. Чего только нет в истории их семьи: цирк, миллионерши, путешествия на Огненную Землю и еще всякое в этом же роде. Заглавие трилогии оправдывается: первый шаг Мартин совершает в полном смысле слова вне времени, вне конкретного исторического времени страны, в которой он живет.

Путь Кармен Лафорет показывает, какая независимость ума и духа требуется в испанском обществе от художника, чтобы оставаться верным своему призванию. Однако, как бы критически ни относились мы к сегодняшней литературной деятельности Кармен Лафорет, мы не должны и не можем зачеркнуть ее первые романы. Испанские писатели и критики единодушны в признании значения этих книг. «Ничто» останется в истории испанской литературы как пример интеллектуального мужества, как одна из первых ракет, осветивших испанскому роману путь вперед, в гору, к утраченным и вновь завоеванным высотам.

И. Тертерян

Ничто (роман)

Carmen Laforet. NADA (1945) Перевод с испанского Н. Снетковой

Часть первая

I

В последнюю минуту оказалось, что купить билеты не так-то просто, и я приехала в Барселону в полночь, совсем не тем поездом, о котором сообщила; меня никто не встретил. Впервые я путешествовала ночью одна, но нисколько не была этим испугана, даже напротив: ощущение полной свободы показалось мне заманчивым и приятным.

Разминая ноги, затекшие за долгую утомительную дорогу, я с изумленной улыбкой разглядывала огромный Французский вокзал, людей, встречавших экспресс, моих спутников, которые, как и я, приехали на три часа позже, чем следовало.

Специфический вокзальный запах, громкий гул толпы, всегда печальный свет фонарей — все было притягательно и исполнено очарованья, все рождало в душе ощущение чуда: наконец-то я оказалась в этом большом городе, который давно любила, как что-то неведомое мне, незнакомое.

Поток пассажиров, тащивших чемоданы, хлынул к выходу, и я — капля в этом людском потоке — тоже устремилась вместе с ним. Большой, очень тяжелый чемодан, туго набитый книгами, я несла сама; молодость и радостное возбуждение придавали мне силы.

Глотнув морской воздух, густой и прохладный, я смутно ощутила этот город: спящую громаду домов, запертые учреждения, раскачивающиеся фонари — пьяные стражи одиночества. До меня доносились неясные шорохи и тяжелое затрудненное дыхание: позади, совсем рядом, в конце таинственных улочек, ведущих к Борне, подле моего радостно бьющегося сердца дышало море.

Выглядела я, должно быть, довольно нелепо. Лицо расплывается в улыбке, полы старенького пальто хлещут на ветру по ногам, облепляя чемодан, который я не доверила угодливым «camálics»[1].

Не успела я оглянуться, как уже осталась на широком тротуаре одна; кто кинулся ловить редкие такси, кто пытался втиснуться в облепленный людьми трамвай.

Возле меня остановилась старомодная пролетка — такие снова появились после войны, — и я, не колеблясь, села на извозчика, к великой досаде какого-то господина, который в отчаянии бежал сзади, размахивая шляпой.

В этом расхлябанном экипаже я совершила в ту ночь путешествие, показавшееся мне очень коротким, но необычайно прекрасным: я проехала по широким пустынным улицам и пересекла залитый огнями центр — именно таким, ярко освещенным всю ночь, он мне и представлялся.

Извозчик свернул на Университетскую площадь, и я помню, что великолепное здание университета взволновало меня, будто чей-то дружеский привет.

Мы въехали в улицу Арибау, где жили мои родственники; платаны в тот год, несмотря на октябрь, были одеты густою листовой, а дыхание людей, спящих в глубине домов, за темными балконами, согревало окутывавшую улицу тишину. За нами, как след за лодкой, тянулся грохот колес, он отдавался у меня в голове. Вдруг наша колымага закачалась, заскрипела и остановилась.

— Приехали, — сказал извозчик.

Я оглядела дом, возле которого мы стали. Ряды одиноких балконов хранили за чугунными решетками семейные тайны. На какой балкон буду я выходить? Угадать мне было не под силу.

Дрожащей рукой дала я ночному сторожу мелочь. Лязгнули, заскрежетали двери, и я стала медленно взбираться по лестнице, с трудом волоча чемодан.

Оказалось, что в моей памяти все было иным: этих узких выщербленных мозаичных ступеней, слабо освещенных электричеством, я совсем не помнила.

Внезапно, уже у дверей нужной мне квартиры, меня охватил страх: я боялась будить незнакомых людей, но в конце-то концов они мои родственники — несколько секунд я колебалась, потом робко нажала кнопку звонка; на мой зов никто не откликнулся. Сердце заколотилось, я снова позвонила и услышала дрожащий голос:

— Иду, иду.

Шаркающие шаги, неловкие руки отодвигают засовы.

Все, что было потом, показалось мне каким-то кошмаром.

Прихожую освещала одна-единственная слабая лампочка, ввинченная в затянутую паутиной великолепную люстру. В темной глубине громоздилась сваленная в кучу, словно при переезде, мебель. А на переднем плане — яркое пятно: дряхлая старушка в длинной белой рубахе и накинутом на плечи черном кружевном платке. Мне хотелось думать, что я ошиблась квартирой, но у несчастной старушки сохранилась прежняя улыбка, необыкновенно добрая и ласковая, и я сразу поверила, что передо мной моя бабушка.

— Это ты, Глория? — спросила она шепотом.

Я не в силах была рта раскрыть и только покачала головой, но бабушка не видела меня в темноте.