Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы

• Название: Либерализм: взгляд из литературы
• Автор: Наталья Иванова
• Жанр: Языкознание
• Год: 2005
• ISBN: 978-5-98379-14

Почему либеральная идеология становится в России все менее популярной и, в частности, утрачивает свои традиционно сильные позиции в художественной литературе? Эти вопросы стали стержнем серии дискуссий, проведенных Фондом «Либеральная миссия» и собравших известных российских критиков, издателей и социологов: Наталью Иванову, Андрея Немзера, Игоря Захарова, Бориса Дубина, Сергея Чупринина, Александра Иванова, Дмитрия Бака, Льва Гудкова, Льва Рубинштейна и др.

---

С Толстым ситуация тоже сложная. Ему случалось скептически (даже ядовито) высказываться о либеральном порыве рубежа 1850–1860-х годов («Два гусара», зачин «Декабристов»; конечно, это отрицание сыграло свою роль в формировании «Войны и мира»). Но заметим: случилось это не тогда, когда он приехал из Севастополя, а несколько позже. Тут был характерный жест разрыва с тем, что поначалу принималось. Но и позднее разговор шел на том же языке.

Чехова, как теперь Маканина, раздражала «вымытость» либерализма, раздражал либерализм, ставший системой общих мест. Но ни веры в свободного человека, ни мечты об одолении дикости он не терял. Чехов, конечно, критик интеллигенции, но и наши лучшие представления об интеллигенции также связаны с Чеховым. А уж как далек он был и от консервативного утопизма, и от оголтелого народолюбия, и от социалистических химер, кажется, и объяснять не надо.

К чему я занялся «уточнениями»? К тому, что во второй половине XIX века в России существовала свобода мысли, а уважение к личности и ее свободе были незамечаемой нормой. Потому здесь и смогла осуществиться великая литература, способствующая, со своей стороны, воспитанию личностного достоинства и «окультуриванию» социума.

Сколько бы ни говорили о «проклятой империи» и «царских жандармах», Россия была страной относительно свободной. Публичных дискуссий, резкой критики общественного уклада здесь было больше чем достаточно. Мы знаем, к чему это привело, но не должны забывать и о ценном ядре тогдашней социокультурной ситуации. Аналогии всегда хромают, но странно было бы их вовсе не замечать. Сейчас, как и век с лишним назад, либерализм, с одной стороны, изруган и старательно удушается, а с другой – остается тем воздухом, которым все дышат, тем пространством, в котором все обретаются, тем сводом правил, по которым идет игра.

«Экстремальные» издатели, публицисты, изобретатели опасных забав вроде премии «Национальный бестселлер» живут и действуют абсолютно по правилам свободного общества. При этом они говорят о конкуренции идей, о недостатке толерантности и о постоянном либеральном терроре. Поэтому мне кажется чрезвычайно важным то, о чем говорил Лев Рубинштейн. Либерализм как «среда обитания» принимается всеми: черносотенцами, коммунистами, левыми радикалами. Либерализм как система ценностей (безусловно, подразумевающая ответственность и элементы консерватизма) сперва окарикатуривается, а затем решительно отвергается. Его защитники объявляются «закосневшими», якобы навязывающими под видом свободы нечто мертвое и дурное. С одной стороны, здесь есть элемент идеологии, а с другой – четкий расчет на дискредитацию конкретных лиц и институций, конкурентная борьба, внешне вполне «демократическая». Я не могу согласиться с Натальей Ивановой по поводу якобы имеющего место раздражения на «либеральных» писателей и критиков позднесоветских времен. Критиков либерализма не волнуют Гранин с Оскоцким.

До определенного момента, по разным соображениям, все мы исходим из концепции, что сопротивляться нехорошо. У каждого есть право голоса. Если мы приверженцы либеральных ценностей, то пусть непременно расцветают сто цветов. Я этой позиции никогда не принимал. Писатель имеет право писать сочинение любого сорта и рода, но и я, литературный критик, имею право сказать, что это сочинение богомерзкое. И почему моя свобода литературного критика меньше, чем свобода сочинителя? Тезис «не должно быть идеологии» есть тезис насквозь идеологический. Почему в условиях свободы я должен отказываться от своих убеждений и маскировать их? Как происходил переход от крайней деидеологизации к крайней идеологизации, мы очень хорошо видели на примере Вячеслава Курицына, пару лет назад объявившего антиамериканизм насущной задачей.

Подсознательно все эти годы мы верили, что, так или иначе, все обойдется. Отчасти и поэтому мы имеем сегодня такой результат. И это касается не только литературы. Вспомните, сколько раз самые достойные лидеры либеральных сил свято уверяли нас, что «вопрос решен». Оказалось – нет. Не знаю, сколь продуктивен в экономике «принцип свободного движения», но в идеологии и культуре он не работает. Здесь он непродуктивен и, если угодно, антилиберален.

То, что есть молодые, которым хочется свободы и простора, – это совершенно нормально, они есть всегда. Но не всегда (хотя случается такое не только здесь и теперь) они используются идеологами и политиками крайних толков. По-моему, это следствие невероятного сумбура как в наших головах, так и в головах энергично наступающей креативной массы. Если бы все сводилось к тактической демагогии, было бы не так грустно. И невежество, и грубость можно перенести. Но когда все это соединяется с крайней безответственностью, становится плохо. Мы сами своей снисходительностью пестовали безответственность. Стало дурным тоном адекватно реагировать на хамство и ложь. А это, в свою очередь, стимулирует агрессию.

Наталья Иванова:

Недавно Анатолий Чубайс, соединив два противоречащих друг другу слова, произнес словосочетание «либеральная империя». Употребить эпитет «либеральная» по отношению к империи – значит отчасти погубить либеральный проект. Потому что слово «империя» принадлежит совершенно другому ряду, который ближе всего к людям типа Станислава Куняева. Это вроде бы не влияет никак на литературу, но это влияет на строй мыслей людей, которые тяготеют к одному или другому комплексу идей.

Я считаю, что нет кризиса либеральных идей, а есть кризис их презентации, позиционирования и осмысления в современной литературе и в современной жизни.

От либерализма отходят многие люди, среди них некоторые культурологи, политологи, эссеисты. Они уходят в сторону неоконсерватизма. А со стороны неоконсервативного направления мысли к либерализму никто не приближается. Очень мощной фигурой здесь был и продолжает оставаться Александр Солженицын. Мы сегодня не упоминали ни его, ни комплекс его идей. Однако насколько это значимо по отношению к проблематике, которую мы сегодня обсуждаем? Если мы просто обратим внимание на премию Солженицына, то увидим и либералов. Это Инна Лиснянская, например, Ольга Седакова, Владимир Топоров. Нелиберал совершенно не значит черносотенец. Тем не менее: существует размежевание или нет? Если да, то как оно оформляется в литературе?

Андрей Немзер:

Меня не раз упрекали за приверженность «тоталитаризму». Происходило это не случайно. Я никогда не считал воинствующий атеизм, небрежение культурной традицией, игнорирование национальной проблематики, плюрализм ради плюрализма (а не ради поиска истины), «рыночный детерминизм» в сфере культуры, «антиидеологизм» (т. е. идеологию особого сорта, к тому же – лицемерную) составляющими частями либерализма. О том, что эти тенденции неприятны и опасны, я говорил вполне отчетливо, подчас вызывая неприязнь у достойных и уважаемых мною людей.

Мне нравится старая формула: правее нас может быть только стена. Она означает не бессмысленное устремление вправо, а выработку стратегии, при которой ультраправые не могут занимать какого бы то ни было места в политическом, идеологическом и культурном спектре. Все ценное и значимое, что содержится в правой идее, должно присутствовать в либерализме. Решение серьезных проблем нельзя отдавать маргиналам и экстремистам.

Ровно то же самое я должен сказать про левый либерализм, мне лично не близкий. Он должен строиться по тому же принципу: левее нас может быть только стена. Как идею национального достоинства, так и идею социальной справедливости нельзя отдавать на откуп тем, кто в принципе не способен думать о чем-либо, кроме сиюминутных выигрышей, кто готов ради своих целей на любую демагогию. Мы очень долго это делали. Как те, кто находится на левом фланге, так и те, кто находится на правом фланге.

Совершенно не случайно в 1990-е годы был пафос деидеологизации, пафос так называемого центризма, воплощающего бесхребетность и отказ от последовательной мысли, от ценностных критериев. Господствовала идея толерантности и тех самых ста цветов, а всякая попытка указать, что цветут они разным цветом, воспринималась как желание эти цветы выдернуть. Господствовала мысль о всеобщей взаимной полезности. Это извращенное представление губит то культурное поле, в котором мы пребываем. Поле, в котором невозможно и не нужно обходиться без полемики и размежевания. Нужны и правые, и левые, но нельзя сразу быть и правым, и левым. Иначе получается та аморфная масса «либерализма вообще», на фоне которой выигрышно выглядят экстремисты.

А вот у них, у экстремистов, происходит совершенно удивительное (для тех, кто верен духу интеллектуальной честности, для тех, кто знает цену словам!) смешение «застенного» правого с «застенным» левым. В их среде, кроме тактических союзов, есть и готовность к кровавым идеологическим синтезам. Поэтому отвечаю на вопрос прямо. Я готов принять на себя функцию неоконсерватора, а «консервировать» я собираюсь (да и занимаюсь этим двенадцать последних лет) ту великую культурную традицию, которой жива Россия, неотъемлемая часть христианской цивилизации. Я «консервирую» те фундаментальные ценности, без которых, с моей точки зрения, культура перестает быть культурой, человек – человеком. Мне необходимы оппоненты, но я не могу и не хочу воспринимать в качестве оппонента того, кто находится «за стеной». Нам нужен конструктивный спор внутри и нужно четкое человеческое неприятие того, что «за стеной».