Джудит Тарр - Трон Исиды

• Название: Трон Исиды
• Автор: Джудит Тарр
• Издательство: КРОН-ПРЕСС
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-232-00288-0

Сильным мира сего не дано любить так, как любят простые смертные. Борьба за власть, войны, смерть — вечные их спутники. История Антония и Клеопатры — одна из величайших историй любви: любви возвышенной, прекрасной и трагичной.

Книга эта — плод чистого вымысла. Если здесь и отражены истинные события; описаны имевшие когда-то место установления; упомянуты личности, которые на самом деле существовали; названы какие-то земные точки и пространства, — то лишь с одной целью: сообщить черты подлинности созданному воображением.

Некоторые лица из великих или просто персонажи, равно как и факты общественной или личной жизни, нафантазированы автором. Впрочем, иной раз на страницах романа вы найдете и такое: реально жившие люди действуют как участники явлений значительных, но выдуманных — никогда этого не происходило, и уж тем более подобное не совершится в будущем.

---

Commorientes хладнокровно игнорировали подобные мысли, хотя была уже полночь. Диона слышала музыку так ясно, словно сама находилась в зале: до нее донеслись пронзительный звук свирелей и глухие удары барабанов. Голоса были высокими и щемяще-сладкими.

Она села на циновку. Музыка не снилась ей, как не снился и пир во дворце, более того, она все слышала своим земным слухом — и очень ясно. Музыка доносилась с улиц.

Диона набросила шаль и побежала, босая, с непокрытой головой, сквозь полную неясных бормотаний теней черную тьму святилища. Какие-то тени кинулись следом, в сумраке призрачные, но и удивительно реальные, одна из них схватила ее за руку.

— Мама, мама! Что это?

Мариамна полностью проснулась и цеплялась за няньку. Диона шикнула на дочь, заставив замолчать, и в сопровождении жриц повела ее к выходу из храма.

На улице было темно. Звезды сияли по-летнему мягко. Казалось, все замерло, не раздавалось ни единого шороха — даже коты куда-то попрятались, позабыв про охоту.

Но музыка слышалась ясно, голоса были чисты до дрожи. Диона знала песню, которую они пели.

«Euoe! Euoe Bacchai!»

В бездыханной тиши ночи пронесся шквал звуков и медленно утих, словно по улице прошла шумная толпа.

«Alalala! Euoe! Euoe Bacchai»[105].

Но никого не было видно. Только слышались голоса. Голоса уносились вдаль, уходили прочь из города, на Восток, к воротам Солнца — к лагерю Октавиана в Канопе.

— Мама, — сказала вдруг Мариамна, сонно и немножко капризно. — А почему бог уходит?

Диона вздрогнула. Взгляд Танит был безумным. Остальные жрицы жались друг к дружке. Одна из них рыдала и билась в истерике, не в силах с собой справиться.

Пора было взглянуть правде в лицо.

— Да, бог ушел, — подтвердила она. Дионис оставил наш город.

— Мы пропали! — Танит закрыла лицо руками.

— Нет. Пока еще нет. Разве вы забыли?

Взгляд Танит казался бессмысленным, погруженным в себя, как и у остальных жриц. И лишь Мариамна, дитя, ребенок, слишком маленькая, чтобы хоть что-то понимать в тонкостях магии, сказала:

— С нами по-прежнему мама Исида. Она позаботится о нас. Но я не хочу, чтобы бог уходил.

Диона подхватила дочку на руки. Это была теплая ноша — сонная, благословенно свободная от страха, леденящего Диону до самых костей.

— И я тоже, моя озорница. Ох, как же я этого не хочу!

44

В последний день месяца, который Юлий Цезарь назвал в свою честь, вместе с последними уходящими минутами полночи Диона покинула Александрию. На рассвете календы[106] секстилия, когда ночь стала плавно уступать место нарождающемуся дню, флот Антония отплыл из гавани Александрии, ударив с Востока по кораблям Октавиана. Армия Антония под его командованием удерживала позиции между ипподромом Канопа и стенами города.

Это была гораздо меньшая армия, чем та, которую он оставил, со смехом въехав верхом во дворец — к ждущим его объятиям Клеопатры. Несравнимо меньшая. Такая маленькая, что, уходя от царицы незадолго до рассвета, проведя ночь без сна, он считал себя отвергнутым или осмеянным богами.

При свете дня стал виден лагерь, разбитый, как любой римский лагерь, от Парфии до Туле[107] и края света: прямые ряды шатров, дороги между ними — большие и маленькие, шатер полководца посередине, стена и канава по периметру. Эта чертова канава была все-таки выкопана, и стена возведена — для могучей армии, грозных легионов. Они окружали скопище шатров, пепелища бесчисленных костров и высокий шатер — его, Антония с его собственном стражей. И на положенных местах рядом со своими конями стояли конники, судя по всему, целые и невредимые.

Веселый дух ночи, все еще не покидавший Антония, заставил его засмеяться при виде останков своей войны. Он хорошо знал, куда смыло его армию. Войска Октавиана, казалось, простирались вдоль всего горизонта — лес копий, как сказали бы поэты, и купола щитов. Легионы, чьи номера были к нему ближе всего, еще прошлой ночью принадлежали ему.

На зов букцины наружу вышли его воины — и пехота и конница. Они построились правильно — согласно порядку, но никто из них не встречался с ним глазами, то ли из страха, то ли из-за стыда за товарищей.

Антоний вскочил на своего жеребца, проехался вдоль плачевно короткой шеренги и остановился.

— Ну что ж, — сказал он, — мы устроим им битву, исходя из своих возможностей. И прихватим кое-кого с собой к Гадесу.

В иные времена гром веселья в ответ на такие речи мог сотрясти землю. Но сейчас в воздухе повисло молчание. Кто-то кашлянул. Один из коней фыркнул и затряс головой.

— Вы были и остались верными, — сказал им Антоний, и коням — тоже. — Боги никогда этого не забудут.

— Те, что ночью покинули город?

Антоний не видел, кто это сказал, и ответил всем одновременно:

— Только один. Дионис приходит и уходит, когда ему вздумается. Остальные все с нами.

Никто ему не ответил. Он чувствовал мрак тени, легшей на лицо, жаждущей пожрать его — как тогда, при Акции. «Позже, — обещал он. — Сейчас надо сражаться».

Он кивнул горнисту. Тот медлил. Сердце Антония дрогнуло, но он не подал виду. Если бы горнист мог позвать на бой больше мужчин, он не стал бы мешкать, но Антоний ждал, и горнист наконец поднес к губам тубу и затрубил. Раздался не храбрый клич, как бывало всегда, — но достаточно мужественный. Армия Антония двинулась маршем навстречу врагу.

Враг ждал, многочисленный и недвижимый, как скала, мощным полукругом зажав Антония между лагерем и стенами города. Скверная тактика. Жалкая. Но Октавиан, уверенный в победе, не особенно утруждал себя военными хитростями.

— Приказов не будет, — сказал Антоний воинам, стоявшим за спиной. — Делайте то, что сможете. Дайте мне повод гордиться вами.

А потом крикнул горнисту:

— Пора!

Туба протрубила свой клич. Антоний натянул поводья и вонзил шпоры в бока жеребца. Конь вздрогнул, едва не встал на дыбы и рванулся вперед.

Молчание за спиной было глубоким и неестественным. Конь Антония, почуяв непривычное, замедлил бег. Антоний оглянулся. Никто из его людей не двинулся с места. Конница больше не была конницей — всадники спешились и пятились назад, к стенам города. Он огляделся. Слава богам! Пехота по-прежнему стояла с поднятыми щитами и копьями, готовая к наступлению. Антоний развернул коня и поскакал к ним.

— Вперед! Вперед! — рычал он, и голос его был подобен раскатам грома.

Но строй дрогнул — он даже не успел добраться до них. Ряды смешались, пехотинцы побросали щиты и бежали.

Антоний осадил коня посреди поля битвы. Он остался один.

Вдруг он вспомнил: когда Клеопатра приплыла в Тарс, часть его людей тоже дезертировала. Тогда он впервые ощутил жуткий груз одиночества. Но за этим последовала великая слава. Происходящее сейчас было лишь жалким подобием, пародией, насмешкой.

Он хлестнул жеребца и снова понесся вперед — прямо к войску Октавиана. Легионеры не двинулись, не издали ни звука.

— Эй, там! Вы ослепли? Оглохли? — среди мертвой тишины голос его прогремел подобно грому. — Дайте мне бой!

Молчание… Даже глаза не вспыхнули из-под тусклых шлемов.

— Трусы! Подлые лизуны задов! Поедатели дерьма! Жалкие трусы! Выползайте на бой! Сражайтесь!

Никто из них не выйдет — это было ясно как день. Антоний мог броситься на их копья, бесноваться сколько угодно, — они глазом не моргнут.

— Нет, — сказал он. — Нет, это слишком просто.

Он развернул коня и погнал к своему лагерю.

Все воины ушли, но рабы были на месте. Они стояли возле шатра и высматривали своего господина, а когда тот подъехал, пошли навстречу. Антоний остановил разгоряченного коня, и губы его скривила улыбка.

— А вы не боитесь упустить свой главный шанс на спасение? Дуйте отсюда быстрее — другого не будет. Вы погибнете, и очень скоро. Так умрите, по крайней мере, на правильной стороне.

Большинству из них не нужно было повторять, они рванули в сторону лагеря противника, далеко обегая его стороной, словно он мог проткнуть их, бегущих, мечом. Даже сейчас, парализованный полным отчаянием, Антоний ощутил горечь и скорбь.

Но двое не сдвинулись с места. Один из них был его рабом-телохранителем по имени Эрос, другой — евнухом царицы. Антоний только теперь его заметил. Он спрыгнул с коня и отпустил его на все четыре стороны. Тот немножко побродил вокруг, потом словно вздохнул, нагнул голову и стал щипать траву.

— Ну? — обратился Антоний к евнуху. — Ты принес от нее послание?

— Да, мой господин, — ответил тот, дрожа. — Я имел в вреду… нет… мой господин… она…

По лицу этого существа он понял: случилось то, чего он больше всего страшился. Но ему нужно было услышать.

— Что? Чего она хочет?

— Она… — евнух давился слезами. — Господин, она не может… она мертва.